он. - Значит, твой отец умер?
загнутыми пальцами.
уже почти шесть лет. Менико говорил с ним, когда в прошлый раз совершал
поездку по северу Азоли, и отвез ему от меня несколько кьяро. Я никогда не
возвращусь на ферму.
честолюбивому мальчику с таким голосом, как у тебя?
себя честолюбивым. Скорее беспокойным. И мы, собственно говоря, не
коренные жители Азоли. Переехали туда из Нижнего Корте, когда я был еще
маленьким ребенком.
тригийской свирели. Так она, возможно, звучала на самой горе Адаона, на
юге.
ожидали выхода среди пыли и накрытой чехлами мебели давно уже заброшенного
дворца Сандрени. - Сначала исполняем "Плач по Адаону", - сказал он, хотя
они знали об этом уже несколько часов. Менико вытер ладони о бока камзола.
- Дэвин, это твой номер, заставь меня гордиться тобой, парень. - Это был
его стандартный призыв. - Потом все вместе исполняем "Круженье лет".
Катриана, любовь моя, ты уверена, что справишься с высокими нотами или нам
надо взять пониже?
свидетельствует о простой нервозности, но, когда их взгляды встретились на
секунду, он снова увидел в ее глазах прежнее выражение: стремление,
выходящее за рамки страстного желания, к неведомому ему берегу.
момент Алессан ди Тригия, довольно мягко.
тоже нервничает. Но Алессан рассмеялся и старый Эгано тоже, и они вышли
все вместе из комнаты. Эгано повидал слишком много за слишком долгие годы
странствий и поэтому не был способен разволноваться перед обычным
прослушиванием. Не произнеся не единого слова, он, как всегда, сразу же
подействовал на Дэвина успокаивающе.
второй раз за этот день, не вполне понимая, кому он это обещает и почему.
говаривал его отец, этого оказалось достаточно.
отпрыск семейства Сандрени, мужчина лет сорока, как решил Дэвин, который
явственно демонстрировал вялой позой и искусственно подчеркнутыми тенями
вокруг глаз, почему тиран Альберико не слишком опасался потомков Сандре
д'Астибара.
и Мориан в белых и дымчато-серых одеждах. Рядом с ними, резко выделяясь на
их фоне, сидела жрица Адаона в ярко-красной тунике с очень коротко
остриженными волосами.
удивили ее волосы. Но удивило то, что священники пришли на прослушивание.
Они его смущали - еще одно наследство от отца, - но в данной ситуации он
не мог позволить себе поддаться смущению и поэтому выбросил их из головы.
человеке, который сейчас имел значение. И ждал, как учил его Менико,
отыскав внутри себя точку спокойствия.
серо-голубые, почти прозрачные траурные балахоны и черные перчатки. Через
несколько мгновений, после первого их совместного прохода по сцене, он
взглянул на Дэвина.
среди горных кипарисов. Он пел, как никогда прежде.
сердце, горестными переливами пастушеской свирели. Они вдвоем, казалось,
подняли в воздух и понесли Ниери и Алдине над полом - поверхностью
движений их танца, - и возникло то лаконичное, точное слияние музыки и
танца, которого требовал "Плач" и которого так редко удавалось добиться.
поросших кедром и кипарисом гор Тригии, где умер бог и где он снова и
снова умирал каждую осень, увидел, что сын Сандре д'Астибара рыдает.
Дорожки от слез размазали тщательно нарисованные тени вокруг его глаз, а
это означало, как внезапно понял Дэвин, что он ни разу не плакал во время
выступлений трех предыдущих трупп.
этими слезами. "Зачем нанимать дворнягу и лаять самому?" - говорила она,
когда их исполнение прерывали слезы или иные проявления чувств
родственников.
она умерла. Он отчаянно старался не опозориться публичным проявлением
горя, когда Бернет ди Корте исполняла траурные песнопения в Чертандо
вместе с их труппой в знак уважения к Менико.
кругами глаз, брошенному на него потомком Сандре, и по не менее
выразительному взгляду толстопалого жреца Мориан - во имя Триады, почему у
богов Триады такие плохие слуги! - что, хотя они только что, возможно, и
получили контракт, ему лично придется завтра в этом дворце быть начеку.
Надо не забыть взять с собой кинжал.
роли, поэтому хитрый Менико и начал с "Плача". Потом Менико осторожно
представил Дэвина как своего компаньона, когда сын Сандре пожелал с ними
познакомиться. Оказалось, что это средний сын из трех, по имени Томассо.
Единственный, хриплым голосом объяснил он, крепко сжимая руку Дэвина в
своих ладонях, кто обладает музыкальным слухом и разбирается в танцах
настолько, чтобы выбрать исполнителей, подходящих для такого великого
события, как ритуальные песнопения на похоронах его отца.
поблагодарив Менико за его рожденный опытом такт: раз его представили как
партнера, это давало ему некоторый иммунитет от чересчур агрессивных
ухаживаний, даже со стороны вельмож. Потом его представили жрецам, а затем
он быстро преклонил колено перед жрицей Адаона в красном.
пение.
кольцами пальцы опущенных рук. Он принял благословение и защиту Адаона -
указательный палец жрицы нарисовал символ бога у него на лбу. Теперь он
знал, что успешно погасил разгорающееся желание жреца. Когда Дэвин встал и
обернулся, то заметил, как Алессан ди Тригия, стоящий позади остальных,
подмигнул ему, что было рискованно в этой комнате и среди этих людей. Он
подавил улыбку, но не удивление: проницательность пастуха его тревожила.
что подтвердило мнение о нем Дэвина как о жалком создании, несмотря на
столь славное имя и столь высокое происхождение.
зрелости, что сам герцог Сандре принял бы ту же цену или вдвое большую, и
точно таким же образом. Однако Дэвину еще не исполнилось и двадцати лет, а
даже Менико, втрое старше его, вернувшись в гостиницу, громко проклинал
себя за стаканом вина, что не назвал еще большую сумму, чем та
грабительская цена, которую ему только что выплатили полностью.
деревянными ложками по крышке стола:
тебя хватит ума, завтра оставишь в каждом из храмов десятину. Мы
заработаем ее снова, с процентами, когда будут отбирать музыкантов для
дней Поста.
ругательство, превзойдя самого себя, и заявил, что намеревается предложить
тощее тело Эгано в качестве десятины мясистому жрецу Мориан. Эгано
улыбнулся беззубой улыбкой и продолжал выбивать тихую дробь.
Завтра им придется рано встать, чтобы подготовиться к самому важному в их
жизни выступлению. Он благожелательно улыбнулся, когда Алдине увела Ниери
из комнаты. Дэвин был уверен, что в эту ночь девушки лягут вместе, и
подозревал, что впервые. Он пожелал им насладиться друг другом, зная, что
сегодня танец волшебным образом сблизил их. И еще он знал, потому что
однажды это произошло с ним самим, как такое сближение заставляет ярче
вспыхнуть пламя свечей у постели поздно ночью.
менее она быстро чмокнула его в щеку тогда, во дворце Сандрени, сразу же
после мощных объятий Менико. Это было началом или могло быть началом.
единственную роскошь он потребовал для себя у Менико из бюджета труппы
после смерти Марры.
неудовлетворенного желания, потому что она снилась ему почти каждую ночь.