Чтение 8–й страницы книги ~Пруд двух лун~

Изолт стала взбираться на холм. Девушка поднималась так быстро, что у нее сбилось дыхание, и она сжала кулаки. За спиной у нее слышался голос Лахлана, звавшего ее, но она заткнула уши. Сквозь каменные круги она пробежала к озерцу на вершине холма и там встала на колени, умывая лицо и руки.

У камней показался Лахлан.

- Изолт... - начал он нерешительно, потом подошел и уселся рядом с ней.

Она уставилась взглядом на свои башмаки, чувствуя себя так же неловко, как и обычно рядом с ним.

- Извини, - выдавил он наконец.

- За что? - воинственно спросила она.

- Я не хотел, чтобы она... ну, сама понимаешь что, - сказал он сбивчиво. - Я не знал, что она собирается делать.

- Не слишком-то ты сопротивлялся. - Слова показались жалкими даже ей самой.

- Ради Эйя, Изолт, я был привязан к столбу. Что я должен был делать?

- Не знаю. Укусить ее!

Лахлан выругался и неуклюже поднялся. Она опустила голову, ковыряя траву носком башмака. Юноша несколько раз начинал что-то говорить, но замолкал, потом пробормотал:

- Что толку? - и поковылял прочь.

- Боги! - воскликнула Изолт, потом бросилась лицом вниз на траву и лежала так долгое время, а ее мысли раз за разом бежали по одному и тому же кругу. В конце концов она села, еще раз умылась и решительно приказала себе прекратить вести себя, точно глупая девчонка. Они с Лахланом считали, что их смерть уже недалеко. Вполне естественно было поддержать друг друга. Это совершенно не значило, что он любит ее или что она любит его. Это значило лишь то, что они оба испугались смерти.

Их судьбы расходятся, напомнила она себе еще раз. Ему предстоит стать Ри Эйлианана и посвятить жизнь служению своему народу. А она - преемница Зажигающей Пламя, и ее жизнь связана с Прайдами. Она не может просить его отказаться от короны и пойти вместе с ней на снежные вершины, а сама она никогда не предаст свою бабку.

Удивляясь, почему эти логичные и рациональные размышления только усилили ее боль, Изолт поднялась на ноги и только тогда увидела, что рядом с ней сидит Мегэн, усердно двигая спицами.

- Ну что, полегчало? - осведомилась старая ведьма.

- Не слишком, - призналась Изолт.

- Санн и хобгоблины останутся и разделят с нами пир, - сообщила Мегэн, складывая вязание. Изолт нахмурилась. - Не надо сердиться, что корриганка попыталась использовать свою Силу, чтобы завоевать Лахлана, - с улыбкой сказала колдунья. - Это единственная Сила, которой она обладает. В наши черные времена все мы используем все, что только можно, чтобы спастись и защититься. Кроме того, Лахлан ведь не поддался ей, верно? Редкий мужчина может устоять перед чарами корриганки.

- Он целовался с ней! - воскликнула Изолт. - Он целовался с ней целую вечность!

Мегэн улыбнулась и пожала плечами.

- Он всего лишь мужчина, - ответила она. - Кроме того, а чего ты ожидала? Парень по тебе с ума сходит, а ты только и делаешь, что споришь с ним да задираешь его.

- Ничего он не сходит! - возмутилась Изолт. - Это он со мной спорит! Или молчит и дуется.

- Да, он неопытен в искусстве любви, - согласилась Мегэн. - И я знаю, что он легко обижается и долго не отходит. Но ведь и ты точно такая же, милая. Свет не видывал таких упрямых детей; еще хуже, чем моя Изабо, а уж она-то упрямица, каких поискать. - Изолт ничего не ответила, и Мегэн продолжила; - Дай ему шанс, Изолт. Он не доверяет женщинам с тех самых пор, как Майя навела чары на Джаспера, а то, что она сделала с ним самим, лишь ухудшило положение. Он так долго был исполнен гнева и отчаяния, что я боюсь, как бы он вообще не разучился испытывать более нежные чувства...

Изолт нетерпеливо махнула рукой, тут же успокоившись. За все время, пока они спускались по склону холма, она не сказала ни слова. Выйдя на поляну девушка увидела корриганку, которая сидела у огня, помешивая варево в котле.

- Смотри, как бы она не накидала в суп поганок, - сказала Изолт, резко отходя от Мегэн.

К тому времени, когда Изолт развеяла свое дурное настроение, насобирав огромную охапку дров, она слегка устыдилась собственного поведения и пожалела о том, что так явно выказала свои чувства. Волоча за собой тяжелую вязанку дров, она направилась обратно на поляну. В тот миг, когда она появилась на краю леса, на другом конце поляны показался Лахлан. Он тащил такую груду дров, которой хватило бы им не меньше чем на месяц. Никто не смог удержаться от смеха.

- Ну, сегодня вечером у нас будет роскошный костер, - сказала Мегэн. - Вы оба молодцы. Пойдем, мы украшаем поляну и строим беседку из цветов для празднества.

Взрыв невольного смеха помог немного разрядить обстановку. Оба отправились к ручью умыться, и Лахлан снял килт, чтобы ополоснуть голову и руки. Встав рядом с ним на колени, Изолт пробормотала неловкое извинение. На обнаженной коже юноши играли солнечные зайчики; Изолт не могла заставить себя посмотреть на него. Вместо этого она опустила кончики пальцев в воду, покрытую легкой рябью, а он коснулся ее руки.

- Прости, что я натворил таких дел.

Она подняла голову и посмотрела в его золотистые глаза. У нее екнуло сердце. Она не смогла отвести взгляда. Лахлан мгновенно вспыхнул и отвернулся, плеснув себе в лицо водой. Изолт была не в состоянии вымолвить ни слова. Его пальцы сжали ее запястье, и она снова взглянула ему в глаза. Какой-то миг они смотрели друг на друга, потом зазвенела посуда - Мегэн хлопотала у костра. Его губы знакомо искривились, и он отодвинулся.

Изолт тщательно вымылась, окунувшись с головой. Когда она выбралась на берег, нащупывая свою рубашку, ее пальцы наткнулись на что-то шелковое. Она отбросила влажные кудри с глаз и увидела Облачную Тень, сидевшую под деревом с маленьким свертком материи для нее. Девушка взяла его, и в руки ей ярд за ярдом хлынули прозрачные невесомые волны. Это был тот же самый материал, из которого были сделаны одеяния Селестин, сотканные без единого шва из шелка прядильного червя. Бледно-желтое, как весенние примулы, одеяние сидело на ней превосходно и чрезвычайно шло к ее огненным волосам. Мегэн улыбнулась, увидев ее, и Изолт заметила темный румянец, заливший щеки Лахлана, хотя он и отвернулся, бросив на нее лишь один быстрый внимательный взгляд.

- Ты помнишь все, что я говорила тебе о Майском Празднике? - спросила колдунья.

Не уверенная, что она вообще что-либо помнит, кроме взгляда и прикосновения Лахлана, Изолт покачала головой, увенчанной короной из цветов.

- Это очень древний обычай, перенесенный из Другого Мира Первым Шабашем, - сказала Мегэн. - Это прославление рождения, плодовитости и цветения всей жизни, прославление Эйя как матери, одетой в зеленую мантию, несущей жизнь в поле и в лоно.

- А почему Селестины сегодня не поют? - быстро спросила Изолт. - Мы сидим здесь, на поляне, не лучше ли нам подняться на холм? Разве они не празднуют Май?

- Бельтайн - это обычай Шабаша, - ответила Мегэн. - У Селестин свои верования, основанные на движении солнца и звезд. Они отмечают праздники равноденствия и солнцестояния, а урожая - нет. Они никогда не возделывали землю и поэтому не испытывают потребности благословлять урожай. Бельтайн, Ламмас, Кандлемас и Самайн - это праздники смены времен года, которые не имеют особого значения для Селестин. Сегодня они пришли просто для того, чтобы быть с нами и разделить наш пир.

Старая ведьма отправила Лахлана в лес за молодым дубком, из которого можно было бы сделать майское дерево, потом усадила Изолт плести гирлянды, которые нужно было развешивать между деревьями. День был утомительным и полным неожиданностей, и Изолт, расслабясь, сидела на земле, сплетая цветы и ветки. Она была бесконечно тронута, когда донбег, блестя глазками, подбежал и устроился у нее на коленях.

Лахлан вернулся из леса с высоким стройным дубком, который они пышно украсили лентами и цветами. Солнце уже село за деревья, и по поляне протянулись темные тени. Они знали, что костер полагалось разжигать на восходе луны, поэтому торопились закончить развешивать фонари и цветочные гирлянды. Изолт осторожно переложила спящего донбега на одеяла Мегэн и присоединилась ко всем.

Праздник удался на славу. Пришли все Селестины из Леса Мрака, с радостной серьезностью приветствуя корриганку. Санн привела нескольких своих друзей, чтобы познакомить их с Мегэн, - каменистые овраги вдоль горной гряды привлекали множество корриганов. Повсюду носились хобгоблины, возбужденно вереща и шлёпая огромными плоскими ступнями по траве. Из леса, привлеченные смехом и запахом еды, прискакали два клюрикона. В воздухе, точно танцующие цветки, порхали ниссы, размером не больше ладони Изолт, но издающие больше шума, чем все остальные гости, вместе взятые. Мегэн настояла на том, чтобы они совершили все обряды Бельтайна, несмотря на смех наблюдавших за этим волшебных существ. Лахлана - как единственного присутствующего мужчину - сделали Зеленым Человеком, и когда Изолт украсила его листьями, смеху и шуткам не было конца. Затем ее избрали Майской Королевой, поскольку она, как сказала Мегэн, была самой юной и красивой из присутствующих. В дрожащем свете костра, чувствуя, как терновое вино горячит ее кровь, Изолт обнаружила, что ее глаза словно магнитом притягивает к прекрасному смуглому лицу Лахлана. Несмотря на то что напряженность между ними так и не исчезла, это было уже не прежнее холодное молчание, а, скорее, осведомленность и невысказанный вопрос. Им было трудно встречаться взглядами, но неизменно обнаруживалось, что они все-таки смотрят друг на друга. Изолт пришлось бороться с желанием прильнуть к нему, ибо он, казалось, обладал какой-то аурой, опьяняющей ее как вино.

Мегэн хлопнула в ладоши и велела им занять свои места вокруг майского дерева. На этот раз Лахлан повиновался ей первым, протянув руку Изолт. Она взяла ее не без робости, снова ощутив, какими маленькими казались ее пальчики в его ладони. Клюриконы заиграли на своих деревянных флейтах, хобгоблины застучали по крошечным барабанам, а Лахлан затянул веселую песенку, под которую в Эйлианане танцевали с незапамятных времен.

Стоя у костра и вдыхая душистый дым, клубами уходящий к звездному небу, Изолт чувствовала, как ее кровь бурлит и поет в жилах. Когда-то давно танцы вокруг майского дерева с венком из цветов на голове показались бы ей несусветной глупостью, но теперь, проведя почти три месяца в обществе Мегэн, она считала это столь же естественным, как и дыхание.

Как только майское дерево закончили украшать зелеными, белыми и бледно-золотыми лентами, все принялись танцевать. Мегэн схватила за руки одного из хобгоблинов и, к его великому удовольствию, закружила его в танце; Санн танцевала с другим. Затем она подошла к Лахлану, взяла его за руки и плотно прижалась к нему; ее фигура приняла самый соблазнительный человеческий облик, какой только можно было вообразить. Изолт не успела почувствовать ревности, поскольку Лахлан с улыбкой отстранил от себя корриганку и поймал руку Изолт, притянув ее к себе. Танцуя, он запел мелодичную любовную песню, которая затронула самые глубокие чувства Изолт. Она знала, что он вплетает в свою песню магию, его топазовые глаза были прикованы к ней. Это был зов, приказ, мольба, томление. Она пожирала глазами его смуглые орлиные черты, чувствуя, что в ней бушует пламя, не видя никого другого, как будто они танцевали только вдвоем.

Наконец, танцоры бросились врассыпную. Лахлан схватил ее за руку, легонько потянув ее, и она, пригнув голову, побежала за ним. Когда они умчались прочь с поляны, Мегэн рухнула у костра, довольно гудя о чем-то с Селестинами и корриганами и поглаживая свернувшегося у нее на коленях Гита.

Выждав момент, когда пламя костра скрылось за великанскими моходубами, Лахлан притянул Изолт к себе и поцеловал. Их окружала теплая вздыхающая тьма ночного леса. Его губы скользнули по ее шее, а ее руки вплелись в перья его крыльев. Изолт погрузилась в волнующие ощущения, пораженная тем, какой мягкой оказалась его кожа, какими теплыми и нежными были его губы, пахнущие солнцем и терновым вином.

Они опустились на землю, и она очутилась в шелковистом капкане его крыльев. Бормоча бессвязные слова любви, он ласкал изгиб ее колена. Своей тяжестью он прижимал ее к земле, а его рука скользила все выше и выше по ее бедру. Внезапно он отклонился, пытаясь увидеть ее лицо в призрачном свете луны. Изолт сжала его руку, и он прильнул губами к ее шее. Она притянула к себе его голову и поцеловала в губы, и он, задохнувшись, снова прижался к ней, не в силах утолить свой голод.

Она проснулась, когда на небе уже серел рассвет, слегка дрожа от холода, и увидела, что Лахлан уже не спит и смотрит на нее. Юноша укрыл ее своим крылом, точно гигантской ладонью, и она подвинулась поближе к нему. Почувствовав прикосновение ее обнаженной кожи, он наклонил голову, поцеловал ее, и они снова любили друг друга, на этот раз медленно и с бесконечной нежностью.

Рука об руку они вернулись обратно на поляну уже одетые, оставляя на росистой траве следы босых ног. Мегэн сидела у костра, все вокруг нее было усеяно увядающими цветами. Их шаги немного замедлились, стали нерешительными, и они робко заулыбались, не осмеливаясь встретиться с ней взглядом.

- Ну что ж, дети мои, - сказала Мегэн довольно строго. - Говорят, что Бельтайн - ночь влюбленных. Надеюсь, что это была истинная страсть, а не действие моего тернового вина.

Они взглянули друг на друга и улыбнулись. Босые ноги Изолт были все исцарапаны когтями Лахлана, и она сочувственно их осмотрела.

- Так я и предполагала, - сказала Мегэн, и в ее голосе слышались тревога и радость одновременно. - В эту ночь вы изменили свои судьбы, и судьбу целой страны понимаете ли вы это? Вы сделали выбор, который изменит всю нашу жизнь.

Они встревоженно переглянулись.

- И ты вплел чары в свою песню, Лахлан. Ты был не прав. Никогда больше не применяй такое принуждение.

- Я знала об этом, Мегэн, - тихо сказала Изолт. - Думаешь, я не смогла бы воспротивиться ему, если бы захотела? Это было не принуждение, скорее, способ... общения. Я понимала, что делаю.

Лахлан крепко сжал ее пальцы.

- Я не хотел привораживать ее, - сказал он внезапно. - Я просто хотел... - Он запнулся и покраснел.

- Да, ты до сих пор не знаешь, ни какая сила скрыта в твоем голосе, ни как ее использовать, - сказала Мегэн. - Очень жаль, что ты почти ничему не научился у Энит. Она отлично знает все подводные камни колдовских песен. Тем не менее, ты, по крайней мере, начинаешь применять их, и как оказалось вполне успешно. Ох, дети мои! Не могу сказать, как я рада и как обеспокоена. Что за дитя вы произведете на свет! Зачатое в Бельтайн, рожденное в Хогманай, одновременно с рождением нового года! Вот уж воистину, на кросна, что ткут полотно наших жизней, натянули новую нить. Изолт могла лишь в смятении глядеть на нее.

РОЖДЕНИЕ МЕСМЕРДОВ

Воды Муркмайра были неподвижны, отражая облачное небо, угловатую паутину тростников и камышей и изящный силуэт плывущего лебедя. Тишину нарушал лишь еле слышный шепот ветра в тростниках.

На мелководье, где немногочисленные древесные скелеты тянулись голыми ветвями к небу, в зарослях камышей плавало длинное ожерелье из прозрачных икринок. В тот миг, когда лебедь, взмахнув белыми с малиновой каймой крыльями, взмыл в воздух, влажно поблескивавшие икринки начали раздуваться и дрожать. Хрупкий студенистый барьер медленно лопнул, и в ил выползли крошечные черные существа. У них были суставчатые тела, окруженные мягкими панцирями, шесть изогнутых ног, а два маленьких усика до сих пор были мягкими и липкими от зародышевой жидкости. Хотя они и не обращали никакого внимания друг на друга, у них было общее сознание, и грозди их ярких глаз видели не только то, что было перед ними, но и то, что видели все их братья по кладке. Дрожа от голода, они поползли по болоту, не упуская ни одного самого крошечного насекомого или рыбки, которых они могли бы ухватить и медленно, с наслаждением, проглотить.

В глубине болот, тянувшихся по обеим сторонам озера, рой месмердов почувствовал миг, когда полопались оболочки икринок. Вцепившись в ветви массивных водяных дубов, с серебристыми крыльями, неподвижно сложенными по обеим сторонам тела, они довольно потирали лапы, и в воздухе разливался низкий многотональный гул. Большинство из них были еще очень молоды, у них были твердые тела под плотными серыми одеяниями и переливчатые зеленые глаза. Гул нарастал, и к нему присоединился еще один, более звучный и глубокий голос. Из лесной чащи на юге показался их старейшина, его длинный живот подрагивал в такт молниеносным резким движениям крыльев, таким быстрым, что невооруженному глазу было бы трудно уловить их. Все месмерды представили перед своим мысленным взором лицо, фигуру, запах и эмоциональную ауру Мегэн Повелительницы Зверей, ведьмы, погубившей их яйцебрата, и все до единого свежевылупившиеся нимфы месмердов впитали в свой общий разум этот образ, а вместе с ним и жажду мщения. Вскоре траур будет окончен. Как только нимфы вырастут и пройдут свой первый метаморфоз, они покинут Муркмайр и отправятся на поиски той, кто обманула и убила их брата. Если они погибнут, их яйцебратья, в свою очередь, встанут на их места и завершат общее дело, а каждое последующее поколение унаследует жажду возмездия.

Месмерды никогда ничего не забывали.

Потирая лапы в предвкушении этого момента, они так яростно затянули песнь ненависти, что вспугнули стаю снежных гусей, взлетевших с деревьев и закружившихся в воздухе, тревожно гогоча. На Башне, построенной на острове в самом сердце Муркмайра, Маргрит Ник-Фоган оторвалась от древней книги заклинаний и довольно прищурилась.

КРОСНА ЗАПРАВЛЕНЫ

ЛЕТО

ИЗАБО КАЛЕКА

Изабо лежала на подушках, безучастно глядя в узкое окно в противоположной стене и прижимая левую руку к груди. Рука больше не болела, лишь тупо ныла временами, да мерзли пальцы, которых больше не было.

Комната, в которой она лежала, была увешана ветхими гобеленами, пол украшал толстый ковер, а в камине горел огонь. Изабо, всю жизнь прожившей в доме-дереве, это казалось почти немыслимой роскошью, и в другое время она от души наслаждалась бы уютом. Но сейчас на душе у нее было черно, и она никак не могла избавиться от этого гнетущего чувства, несмотря на все советы Кухарки Латифы и поддразнивания и смешки служанок, которыми она командовала. Все, о чем Изабо могла думать, это лишь о том, что по ее вине бесценный талисман Мегэн чуть было не попал в лапы Оула. Ее опекунша доверила ей отнести его из их секретного убежища в горах во дворец Ри, а она делала одну ошибку за другой. Сначала она спасла этого невежу-горбуна от Оула, потом украла собственного жеребца Главной Искательницы и приехала на нем в столицу провинции - город, в котором Главная Искательница Глинельда была правительницей. Потом ее пытали и приговорили к смерти. Ей постоянно снилось костлявое лицо Главного Пытателя и темная вода озера Тутан, куда ее бросили на съедение озерному змею. Изувеченная рука с недостающими пальцами точно укоряла ее, и она, прижимая ее к груди, сопротивлялась всем попыткам вовлечь ее в жизнь двора в Риссмадилле. Загадочный талисман, спрятанный в заглушающем мешочке из волос никс, забрала у нее Латифа, доверенное лицо Мегэн во дворце, и с тех пор Изабо больше не видела его и ничего не слышала о нем, хотя его отсутствие и отзывалось в ней постоянной ноющей болью и тоской.

В дверь резко постучали. Не дожидаясь ответа - а его вполне можно было и не ждать, ибо Изабо так и не ответила, - дверь распахнули, и в комнате появилась женщина средних лет с миской, над которой поднимался ароматный пар. Женщина была очень низенькой и толстой, с лицом, похожим на поджаристую булочку, двумя маленькими глазками-изюминками, аккуратным вишневым ротиком и носом-пуговкой. Говорить она начала еще до того, как вошла в комнату, и не закрывала рта все то время, которое она там пробыла.

- Ну что, все лежим, уставившись в стену, и жалеем себя, да? Жалость еще никого ни до чего хорошего не доводила, насколько мне известно. Пора бы тебе встать и заняться делами, поскольку безделье - это то, чего я всегда терпеть не могла и не вижу никаких причин начинать терпеть сейчас. Безделье вызывает разговоры, в особенности безделье, которому я потакаю, а нам не стоит давать пищу для разговоров, и так уже пошло слишком много слухов. Похоже, здешние пустоголовые девицы возомнили тебя романтической личностью, а я не могу этого допустить. Единственный способ заставить их прекратить строить догадки - это чтобы ты спустилась в кухню и жила и работала вместе с ними. Кроме того, я ничему не смогу тебя научить, если ты так и будешь лежать здесь и страдать. Так что давай, поешь бульону, а потом вставай, надевай платье, которое я принесла тебе, и спускайся в кухню. Я пошлю одну их этих лентяек показать тебе дорогу, так что советую тебе быть готовой к тому времени, когда она придет, поскольку я не могу попусту тратить время, как ты.

Изабо ничего не сказала, отвернувшись к стенке и прижав руку поближе к телу. Латифа, не замолкая ни на секунду, поставила миску с супом на прикроватный столик, вытащила из комода серое платье, встряхнула его и положила на стул. Она бросила на Изабо пронзительный взгляд маленьких глазок, потом продолжила на одном дыхании:

- Вовсе незачем так изводить себя, милочка, и если ты еще немножко проваляешься в постели, то просто разучишься ходить. Лежебокам не место у меня на службе! Так что если хочешь получить ужин, тебе придется спуститься вниз и заработать его. Мне некогда таскать тебе подносы, и моим девушкам тоже.

Дверь за ней со стуком захлопнулась, и Изабо с силой вжалась в подушку. Почему они все не оставят меня в покое? Она снова почувствовала странный звон в голове и решила, что слышит слабые отголоски разговоров. Но это было невозможно, поскольку каменные стены были такими толстыми, что сквозь них не мог бы проникнуть ни один звук.

И снова Изабо на миг охватило пугающее ощущение, что она сходит с ума. Она сжала пальцы здоровой руки, решительно отключая свой разум. Этот страх часто мучил ее с тех пор, как она добралась до Риссмадилла. Очнувшись от лихорадки с ощущением полной ясности сознания, она подумала, что может слышать мысли всех окружающих ее людей. Чувствуя себя слабой и хрупкой, точно семечко бельфрута, она откинулась назад на подушки и погрузилась в самые глубокие тайники душ тех, кто ухаживал за ней, - в их тайные желания и ревности, их мелкую злость и предубеждения.

Позднее эта ясность исчезла, и она решила, что это чувство было всего лишь последствием лихорадки. Но оно вернулось опять - волнами звуков и мыслей, накатившими на нее, так что ей было никак не сконцентрироваться на том, что ей говорили другие. Временами это походило на два уровня разговора одновременно - то, что человек говорит, и то, что он при этом думает на самом деле.

За этими краткими моментами прояснений обычно следовала ужасная мигрень, при которой слова, образы, мысли и воспоминания, свой и чужие, проносились в ее мозгу вихрями мучительной боли. Тогда все, что Изабо могла делать, это лишь лежать и пытаться вспоминать тишину - тишину укромной долины, где она выросла, и тишину разрушенной Башни, где она встретилась с Селестиной. В такие моменты она прижимала пальцы ко лбу, пытаясь унять боль и звон, которые, казалось, сосредоточены были между ее бровями.

Раздался стук, и в дверь просунулась одна из служанок, любопытно блестя глазами. Это была хорошенькая румяная блондинка по имени Сьюки. Она завязала ленты своего льняного чепца под ухом, что придавало ей легкомысленный вид.

- Ну ты даешь! - воскликнула она. - До сих пор в постели! У тебя что, опять болит голова? Так госпожа Латифа даст тебе своего поссета, но я не стала бы заставлять ее снова подниматься сюда! Может быть, тебе помочь одеться, ведь тебе самой с больной рукой неудобно? Конюхи говорят, что было глупо с твоей стороны лишиться руки, спасая какого-то кролика, но мы с девчонками считаем, что ты очень храбрая...

Болтая так же беспрерывно, как Латифа, и, судя по всему, точно так же не нуждаясь в том, чтобы перевести дух, служанка отдернула простыни, стащила ноги Изабо с кровати и усадила ее. Потом бесцеремонно обтерла ее лицо влажным полотенцем и расстегнула пуговки ее ночной рубашки. У Изабо, казалось, не было никаких сил сопротивляться, точно так же, как и выполнять то, что ей говорили. Когда служанка обтирала ее, она взглянула на свое тело и пришла в ужас при виде того, как она похудела. Ее ноги превратились в худые голубоватые прутики, а все ребра выпирали над впалым животом. Так же ясно, как если бы служанка высказала это вслух, она услышала ее мысль: Бедняжка, просто смотреть страшно, одна кожа да кости...

Через несколько минут Изабо была на ногах, одетая в ту же одежду, что и служанка: серый лиф с широкой юбкой поверх многочисленных нижних юбок и белый фартук, повязанный на груди. С детства привычная к брюкам, Изабо чувствовала себя, точно спеленатый младенец. Подняв ее подбородок шершавой обветренной рукой, Сьюки проворно повязала на ее остриженную голову белый чепец, завязав его бантом. Изабо подняла руку, ощупала свою голову и тут же на нее нахлынула новая волна переживаний.

До того, как она пришла в Риссмадилл, ее волосы были буйной лавиной огненных кудрей, достававших ей до пят. Но Латифа обрезала их, пытаясь вылечить лихорадку. После этого болезнь пошла на убыль, но Изабо обнаружила, что не может простить старую кухарку за потерю ее единственной прелести. Взглянув в зеркало, она не узнала себя в худой поникшей фигуре с осунувшимся лицом и в белом чепце, которую оно отразило.

Все так же не переставая болтать, Сьюки повела ее по каменным коридорам и бесконечным лестницам на кухню, расположенную в низком длинном крыле, удаленном от главных помещений дворца. Вместительная кухня занимала почти весь первый этаж. Рядом находился кладовые, погреба, маслобойня, пивоварня, коптильня, винный погреб, сыродельня, гербарий, где находились вывешенные на просушку цветы и семена, и ледник, в котором готовились желе и шербеты и хранили свежее мясо. По коридорам сновали служанки со стопками чистого белья и дымящимися ведрами, а один раз мимо них прошли два мужчины, шатающиеся под тяжестью объемистого бочонка с элем.

Сьюки без всяких разговоров отвела Изабо на кухню, заполненную людьми, которые приглядывали за выпачканными сажей печами, мешающими дымящиеся котлы на огне, мыли посуду и резали овощи. Один из слуг энергично потрошил банаса, распластанного так, что длинные переливчатые перья хвоста разметались по столу. У Изабо дрожали ноги, и она с радостью опустилась на табуретку в углу. Она всей кожей чувствовала любопытные взгляды слуг, работающих рядом, но они были слишком заняты, чтобы тратить на нее много времени, так что вскоре все вернулись к прерванной работе. Мысли некоторых из них заставили ее щеки покрыться красными пятнами, но они были ничуть не хуже тех, что пришли ей голову при виде собственного отражения в зеркале. Она прислонилась головой к теплому камню печи и закрыла глаза.

- Ага, хорошо, что ты встала, - рядом с Изабо остановилась Латифа. - Пойдем, ты поможешь мешать соус и следить, чтобы собаки, которые крутят вертел, бежали равномерно.

Изабо никогда еще не приходилось видеть ничего подобного этим маленьким собачкам, которые беспрестанно бежали в своих деревянных колесах, вращая огромные туши, насаженные на вертел. Она не привыкла к собакам, поскольку видела лишь редких косматых овчарок в горных деревушках. А эти собаки, с висячими ушами и пестрыми шкурами, были немногим больше кошек. У одной была жесткая шерсть и черное пятно на глазу, придававшее ей довольно дурашливый вид. Другая была почти вся белая, с шелковистыми ушками и пятнистыми лапами. Латифа дала ей тонкий и гибкий прут и велела хлестать их, если они замедляли ход, останавливались, чтобы почесаться или слишком усердно облизывались на постоянный запах мяса. Изабо взяла его с большой неохотой. Повесив головы, собаки трусили вперед, никогда не меняя шаг; на тощих боках живого места не было от шрамов и царапин.

Когда Изабо приблизилась, маленькие собачки шарахнулись от нее, и она положила прут на пол.

- Как вас зовут, малыши? - прошептала она. Они ответили ей испуганным взглядом потускневших глаз, и она ласково погладила их по головкам, ощутив жалость, смешанную с гневом, когда они съежились и отстранились. Осознавая, что все слуги смотрят на не, она села на свою табуретку и начала медленно помешивать жирный соус, кипевший в большой плоской кастрюле, стоящей с краю огромного очага. От жары и запаха жарящегося мяса ее замутило - все, что она могла сделать, так это лишь сдерживать тошноту, но Латифа была права, Изабо и так уже обратила на себя слишком много внимания своей горячкой и изувеченной рукой. Она должна была изображать из себя простую деревенскую девочку, которую бабка послала в город наняться на службу. Чем скорее она начнет играть свою роль, тем лучше. И все же, сидя на табуретке и мешая соус рядом с понуро бегущими собаками, она закрыла глаза, и на ее ресницах заблестели слезы, покатившиеся по впалым щекам.

Внезапно запахло горелым, и через секунду Изабо получила увесистую оплеуху, вернувшую ее обратно на землю. Чувствуя, как слезы щиплют ей глаза, она встрепенулась и увидела одного из лакеев, нависшего над ней. Соус в кастрюле пошел комками, один бок огромного кабана дымился, а пестрый терьер, воспользовавшись возможностью, энергично чесался.

- Ах ты, тупица! - заорал лакей. - Он еще раз замахнулся, но Изабо уклонилась от удара, с неуклюжей поспешностью вскочив с табуретки. Другие слуги столпились вокруг, сочувственно восклицая, а одна из служанок побежала за Латифой. Изабо шмыгнула прочь, прижимая одну руку к щеке, а другую, изувеченную, пряча на груди. Выбежав сквозь массивную арку в огород, она услышала звук ударов и поскуливание собак.

В длинном, обнесенном стеной саду не было никого, кроме сгорбленного старика, чистящего ульи, расположенные у дальней стены. Никем не замеченная, Изабо проскользнула в тень яблонь, подвязанных к штакетнику вдоль стены и усеянных крошечными почками, и уселась на грязную тропинку за кустами розмарина, прижимая ладонь к горящей щеке и уткнувшись головой в колени. Они дрожали. Через некоторое время ласковое прикосновение солнечных лучей к ее спине, довольное жужжание пчел в цветах, знакомый уютный запах земли и трав немного утешили ее. Она утерла мокрые щеки передником и привалилась к стволу одной из яблонь.

- Ты всю юбку себе перемазала, девочка. Латифе это совсем не понравится.

Вздрогнув, Изабо подняла глаза и увидела кривоногого старика, опершегося на лопату у грядки в нескольких ярдах от нее. Она взглянула вниз и поняла, что он был прав. Ее серая юбка, еще час назад такая чистая и аккуратная, была вся облеплена грязью.

- И щеки тоже вымазала. - У Изабо на глазах невольно снова выступили слезы. - Ну-ну-ну, девочка, не горюй. Давай-ка, умойся, а я одолжу тебе свою платяную щетку.

Сквозь высокую арку ворот он вывел ее из сада в широкий мощенный брусчаткой внутренний двор. Изабо смутно помнила, что она проходила здесь в тот день, когда впервые пришла в Риссмадилл, но тогда она была в лихорадке, и все, что осталось от ее воспоминаний, это нескончаемая каменная аллея, которую ей пришлось преодолеть, чтобы добраться от мостика над ущельем до кухни.

Слева донесся шум конюшен и псарен - хохот, крики, ржание лошадей, звон молотков, лязг ведер, лай собак. Изабо резко шарахнулась, и старик ласково взял ее за руку. Они вошли в узкую дверцу и очутились в небольшой анфиладе комнат, тихой и сумрачной. Старик объяснил Изабо, что раньше он был главным конюхом в Лукерсирее. Он приехал в Риссмадилл вместе с молодым Ри, и ему отдали этот уголок конюшни, так что он мог находиться там, когда ему вздумается.

За комнатами находился маленький огороженный участочек. Там цвел еще один сад, хотя и в старых ведрах и кадках, а не аккуратно разбитый на квадраты и треугольники, как огород. Несмотря на то что здесь росли и травы, в основном в кадках буйно цвели дикие цветы. Изабо робко улыбнулась, ибо среди них было много таких, которые она знала, - маленькие душистые цветы лугов и лесов.

- Это мой тайничок, - извиняющимся тоном проговорил старичок. - Я скучаю по горам, поэтому и пристрастился покупать саженцы и семена у торговцев, когда они заходят сюда. Меня зовут Риордан Кривоногий, а ты, как я вижу, не кто иной, как Рыжая.

- Меня зовут Изабо, - застенчиво ответила она.

Во дворе был насос, и старик накачал ей воды, чтобы она смогла умыть лицо и руки. Изабо отстегнула верхнюю юбку, чтобы было удобнее счищать с нее грязь, и села на бочонок в нижней, сняв с себя чепец и подставив остриженную голову солнцу. Возвращаясь из огорода, она прятала свою изувеченную руку под фартуком, теперь же осторожно прижала ее к себе, надеясь, что Риордан Кривоногий ничего не заметил. Даже если он и увидел ее, то виду не подал и принес ей попить. Вода была теплой и пахла землей.

- Под скалой бьет родник, - поэтому еще Мак-Кьюинн перенес свой двор сюда, - объяснил ей старик. Воду выкачивают из самой глубины насосами. Говорят, в королевских покоях есть пресная и соленая вода, и можно даже ее подогреть, что, по мне, слишком уж смахивает на колдовство.

- Кому придет в голову купаться в соленой воде?

- Чертовски хороший вопрос, девочка, я часто спрашиваю себя об этом. Говорят, это полезно для здоровья и помогает сохранить красоту, и в это и вправду можно поверить, если Банри до сих пор так свежа и хороша. Но если это действительно так, нашему бедному Мак-Кьюинну стоило бы тоже купаться в ней, ибо он с каждым днем все больше и больше худеет, и вид у него измученный. Правда, говорят, что он не станет этого делать, поскольку питает здоровую неприязнь к морю, как и подобает потомку рода Мак-Кьюиннов.

Изабо задумчиво допила воду, намотав на ус этот странный факт, а старик продолжил.

- Раньше здесь, разумеется, был старый замок, прежде чем Мак-Кьюинн перевел двор сюда из Лукерсирея. Это был замок Мак-Бренна, построенный в те дни, когда он владел этой бухтой. Здесь, на этой огромной скале, слишком хорошее место, к тому же окруженное со всех сторон рекой, чтобы не выстроить здесь крепость. С собственным источником воды и запасными выходами из морских пещер она почти так же неприступна, как Лукерсирей. Да будь это не так, сомневаюсь, что слишком многие из нас, стариков, переехали бы сюда из Сияющих Вод, слишком уж близко к морю расположен Риссмадилл. Не понимаю, как люди в Дан-Горме могут жить на пустынных берегах залива. Эти жалкие стены - не слишком надежная защита от Фэйргов.

Риордан Кривоногий оторвался от прополки, которой занимался, и задумчиво сказал:

- Не хочу лезть не в свое дело, Рыжая, но не пора ли тебе обратно на кухню? Я знаю Латифу уже довольно давно, и она не любит, когда ее заставляют ждать.

Изабо в панике вскочила на ноги, снова вспомнив о своем промахе на кухне, который совсем вылетел у нее из головы.

- Спасибо, - выдавила она, пристегивая юбку. - Прости, что помешала.

- Ничего страшного, девочка. Рад был помочь. Вот, не забудь свой чепец.

Изабо благодарно взяла свой муслиновый чепец и поспешно натянула его. Риордан сказал негромко:

- И еще один совет, Рыжая. Латифа не любит, когда ее девушки безропотно сносят обиды. Расскажи ей все по чести, и она не будет к тебе слишком строга.

Изабо сочла этот совет стоящим, хотя она и получила нагоняй, он был недолгим и справедливым. В наказание Латифа отправила ее в постель с кружкой горячего поссета с травами и велела лечь спать. В первый раз за многие недели Изабо спала крепко и без кошмаров, - видя во сне мужчину с золотистыми глазами, который увлекал ее в нежную темноту любви.

Через неделю после Бельтайна Изолт и Лахлан, выйдя рука об руку из чащи моходубов, обнаружили Мегэн, сидящую на земле, сгорбившись и уткнувшись лицом в ладони. Забытый хрустальный шар лежал на траве, поблескивая жемчужной белизной. Гита стоял на задних лапках, положив передние на руки Мегэн и расстроенно стрекоча. Шаги Изолт ускорились.

- Старая матушка, что стряслось?

Впалые щеки Мегэн блестели от слез.

- Изабо...

Изолт молниеносно вскинула голову и переглянулась с Лахланом.

- Что-то случилось с Изабо?

- Она в безопасности, она и Ключ... все в порядке. - Она нетерпеливо вытерла щеки. - Простите. Я просто так рада, что с Изабо все в порядке! Она была очень больна - Латифа боялась, что она не выкарабкается, но она молодая и сильная, и лихорадка, наконец, отступила. - Она несколько раз глубоко вздохнула. - Я знала, что у нее все получится. Ключ в безопасности! Теперь у нас все три части, и все, что нам нужно, это снова соединить их. Надо как-то получить обратно те две части, которые находятся у Латифы, но как?

- Почему этот Ключ так важен, старая матушка? - Изолт, набравшись храбрости, задала вопрос, который уже долгое время мучил ее.

Мегэн, похоже, немного удивилась.

- Помнишь, я рассказывала тебе, что я использовала Ключ, чтобы скрыть одну вещь, которая не должна была попасть в руки к Майе? Это был Лодестар, магическая сфера, которая отзывается только на Мак-Кьюиннов. Я спрятала его в Пруду Двух Лун и заперла окружающий его лабиринт на Ключ. Потом я разломила его на три части и отдала одну из них Ишбель, а другую - Латифе. Я и представить не могла, что мне понадобится шестнадцать лет, чтобы снова найти Ишбель! И все это время Лодестар лежит там в темноте и холоде, и его силы медленно иссякают. Пока мы не соединим вместе эти три части, мы не сможем спасти и использовать его силы в нашей борьбе.

Она посидела молча, глядя на пепел костра, и сказала:

- Есть и еще одна новость, и она нерадостная. То, что драконы сказали мне о заклятии, осуществленном в ночь кометы, правда. Это действительно было Заклинание Зачатия, ибо Латифа говорит, что Банри носит дитя...

Лахлан побледнел.

- Эта мерзавка беременна? Не верю своим ушам! Шестнадцать лет она была бесплодной, как мул! Мы рассчитывали на то, что наследника не будет - я думал, что останусь единственным! И что теперь будет?

- Свилась новая нить, - ответила Мегэн. - Что она для нас означает, покажет лишь время.

- Она намеревается стать регентом и править от имени своего младенца! - воскликнул он. - Нужно остановить ее. Чтобы фэйргийский младенец унаследовал трон Эйлианана - я не допущу этого!

- Значит, у тебя есть сведения, которых нет у меня? - саркастически осведомилась Мегэн. - Ты знаешь о происхождении Майи Незнакомки, тогда как за шестнадцать лет все наши попытки узнать об этом ни к чему не привели?

Щеки Лахлана зарделись, но он упрямо продолжил:

- Если она не Фэйрг, значит, я не Мак-Кьюинн! Ты же слышала, как она поет, верно? Ты слышала рассказы о том, как она выскальзывает из дворца по ночам и едет к этому ужасному морю? Да ни один островитянин не станет не то что купаться в море ради собственного удовольствия, а даже прогуливаться по его берегам. Она точно Фэйрг! Она приворожила Джаспера при помощи своей мерзкой фэйргийской магии - это все часть плана свержения власти Мак-Кьюиннов и возвращения побережья Фэйргам...

- Предположим, что это правда, и Майя действительно Фэйрг. И как она так долго остается в сухопутном обличье? Ты же знаешь, что Фэйрги погибают, если слишком долго находятся вдали от соленой воды. Как она могла выдержать, лишь время от времени купаясь в море? И хотя ее красота очень необычна, а глаза бледные, как у всех Фэйргов, она ничем не отличается от любой человеческой девушки. Даже в своем сухопутном обличье Фэйрги не похожи на людей.

- Это все ее магия...

- Возможно. Если это так, то у нее должен быть действительно могущественный Талант, раз ей удалось сохранять иллюзию целых шестнадцать лет под таким пристальным наблюдением. Мы знаем, что она могущественная колдунья, ибо она обратила тебя в дрозда. И она может подчинить своей воле одновременно целую толпу людей и сильных ведьм тоже. И все же я никогда не слышала, чтобы принуждение входило в число Умений Фэйргов, равно как и создание иллюзий. Если она ниспровергла ведьм, это еще не значит, Лахлан, что она Фэйрг, хотя я довольно часто думала, не может ли это быть объяснением ее действий. Как бы то ни было, ее ребенок - Мак-Кьюинн, и он не отвечает за действия своей матери, поэтому я не хочу, чтобы пролилась его кровь.

- Но...

- Нет, Лахлан, наши планы остаются в силе. Мы добудем Лодестар и посмотрим, как будут развиваться события. Только когда Джаспер умрет, я позволю тебе поднять Лодестар, ибо даже ради удовлетворения твоего юношеского нетерпения я не допущу, чтобы один Мак-Кьюинн обернул Наследие Эйдана против другого. Может быть, Джаспер и был околдован ведьмой из моря, но он все еще законный Ри и твой брат.

- Хорошим же братом он мне был!

- Откуда ему было знать, Лахлан? Пожалей Джаспера, ибо чары, которые она наложила на него, вытягивают из него жизнь, и Энит говорит, что он не протянет и года.

- Теперь, когда она носит его ребенка, он ей стал не нужен, - горько сказал Лахлан. - Она убьет его, как убила Доннкана и Фергюса! А я торчу здесь, в этом мерзком лесу, уткнувшись в книги, точно паршивый ученик писца, в то время как должен быть там, пытаясь спасти его!

- И что ты смог бы сделать? - спросила Мегэн. - Тебя сожгли бы как ули-биста, и наши надежды сгорели бы вместе с тобой. Нет, нет, мальчик мой, не время падать духом. Теперь у нас есть все три части Ключа, и мы гораздо ближе к освобождению Лодестара, чем когда бы то ни было.

- Его песня становится еле слышной, - в голосе Лахлана прозвучала печаль.

- Думаю, Майя полна решимости сделать так, чтобы мы не смогли освободить его, пока его песня не замерла вообще. Если Джаспер умрет и назовет ребенка наследником престола, тогда Майя действительно будет править Эйлиананом, и это предвещает темное и страшное будущее всем нам. Мы должны добраться до Лодестара до рождения зимы! Это означает, что мы должны соединить ключ, проникнуть во дворец в Лукерсирее - да, не забудь, что в одном крыле дворца теперь располагается штаб Оула, - освободить Лодестар и отдать его в руки Лахлана.

- Или твои, - сказал правнучатый племянник Мегэн. - Лесная ведьма мрачно посмотрела на него, но ничего не сказала. - Ты тоже можешь укротить Лодестар, Мегэн, - сказал Лахлан, и в его голосе чувствовалось беспокойство. - Я знаю, что в действительности это ты заставила Фэйргов отступить в Битве при Стрэнде.

- На Лодестаре была рука Джаспера, - сказала Мегэн резко. - И ты должен это помнить.