Чтение 8–й страницы книги ~Турецкий гамбит~

негу и казнокрадство.
- Я вижу, вы п-просто влюблены в этого человека, - прервал генерала
Эраст Петрович.
- В Мидхата-то? Безусловно, - пожал плечами Мизинов. - И был бы
счастлив видеть его главой российского правительства. Но он не русский, а
турок. К тому же турок, ориентирующийся на Англию. Наши устремления
противоположны, и потому Мидхат нам враг. Опаснейший из врагов. Европа нас
не любит и боится, зато Мидхата носит на руках, особенно с тех пор, как он
даровал Турции конституцию. А теперь, Эраст Петрович, наберитесь терпения.
Я прочту вам пространное письмо, присланное мне еще в прошлом году
Николаем Павловичем Гнатьевым. Оно даст вам яркое представление о
противнике, с которым нам предстоит иметь дело.
Шеф жандармов извлек из бювара листы, мелко исписанные ровным
писарским почерком, и приступил к чтению.
"Милый Лаврентий, события в нашем хранимом Аллахом Стамбуле
развиваются столь стремительно, что за ними не поспеваю даже я, а ведь
твой покорный слуга, без ложной скромности, держал руку на пульсе
Европейского Больного не один год. Пульс этот не без моих тщаний
постепенно замирал и вскоре обещал вовсе остановиться, но с мая месяца... "
- Речь идет о прошлом, 1876, годе, - счел нужным вставить Мизинов.
"... но с мая месяца его залихорадило так, что того и гляди Босфор
выйдет из берегов, стены Цареграда рухнут, и тебе не на что будет вешать
свой щит.
А все дело в том, что в мае в столицу великого и несравненного
султана Абдул-Азиса, Тени Всевышнего и Хранителя Веры, триумфально
вернулся из ссылки Мидхат-паша и привез с собой своего "серого кардинала",
хитроумного Анвара-эфенди.
На сей раз поумневший Анвар действовал наверняка - и по-европейскому,
и по-восточному. Начал по-европейски: его агенты зачастили на верфи, в
арсенал, на монетный двор - и рабочие, которым давным-давно не выплачивали
жалованье, повалили на улицы. Затем последовал чисто восточный трюк. 25
мая Мидхат-паша объявил правоверным, что ему во сне явился Пророк (поди-ка
проверь) и поручил своему рабу спасти гибнущую Турцию.
А тем временем мой добрый друг Абдул-Азис, как обычно, сидел у себя в
гареме, наслаждаясь обществом любимой жены, прелестной Михри-ханум,
которая была на сносях, много капризничала и требовала, чтобы повелитель
все время находился рядом. Эта золотоволосая, синеглазая черкешенка помимо
неземной красоты прославилась еще и тем, что опустошила султанскую казну
до самого донышка. За один последний год она оставила во французских
магазинах на Пере более десяти миллионов рублей, и вполне понятно, что
константинопольцы, как сказали бы склонные к understatement(1) англичане,
ее сильно недолюбливали
- ---------------------------------------
(1) чрезмерно сдержанное высказывание (англ.)
Поверь мне, Лаврентий, я был не в силах что-либо изменить. Я
заклинал, угрожал, интриговал, как евнух в гареме, но Абдул-Азис был глух
и нем. 29 мая вокруг дворца Долма-бахче (преуродливое строение в
европейско-восточном стиле) гудела многотысячная толпа, а падишах даже не
попытался успокоить подданных - он заперся на женской половине своей
резиденции, куда мне хода нет, и слушал, как Михри-ханум играет на
фортепиано венские вальсы.
Тем временем Анвар безвылазно сидел у военного министра, склоняя
этого осторожного и предусмотрительного господина к перемене политической
ориентации. По донесению моего агента, который служил у паши поваром
(отсюда специфический оттенок донесения), судьбоносные переговоры
происходили так. Анвар приехал к министру ровно в полдень, и было ведено
подать кофе с чуреками. Четверть часа спустя из кабинета министра раздался
возмущенный рев его превосходительства, и адъютанты отвели Анвара на
гауптвахту. Затем в течение получаса паша расхаживал по комнате в
одиночестве и съел два блюда халвы, до которой был большой охотник. Далее
он пожелал допросить изменника лично и отправился на гауптвахту. В
половине третьего было велено принести фрукты и сласти. Без четверти
четыре - коньяк и шампанское. В пятом часу, выпив кофе, паша с гостем
уехали к Мидхату. По слухам, за участие в заговоре министру была обещана
должность великого везира и миллион фунтов стерлингов от английских
покровителей.
К вечеру два главных заговорщика отлично поладили, и той же ночью
произошел государственный переворот. Флот блокировал дворец с моря,
начальник столичного гарнизона заменил караул своими людьми, и султана
вместе с матерью и беременной Михри-ханум перевезли на лодке во дворец
Ферийе.
Четыре дня спустя султан стал подстригать себе бороду маникюрными
ножницами, да так неудачно, что перерезал вены на обеих руках и немедленно
скончался. Врачи европейских посольств, приглашенные освидетельствовать
труп, единогласно признали, что произошло самоубийство.
ибо решительно никаких следов борьбы на теле не обнаружилось. Одним
словом, разыграно все было просто и изящно, как в хорошей шахматной
партии, - таков уж стиль Анвара-эфенди.
Но то был только дебют, далее последовал миттельшпиль.
Военный министр сделал свое дело и теперь превратился в серьезную
помеху, ибо к реформам и конституции ни малейшей склонности не имел, а
более всего интересовался, когда же ему передадут обещанный Анваром
миллион. Да и вообще военный министр вел себя так, будто он - главное лицо
в правительстве, не уставая напоминать, что Абдул-Азиса сверг именно он, а
вовсе не Мидхат.
В том же самом Анвар-эфенди убеждал одного бравого офицера, ранее
служившего у покойного султана адъютантом. Звали офицера Гасан-бей,
красавице Михри-ханум он приходился братом и у придворных прелестниц
пользовался невероятной популярностью, ибо был очень недурен собой,
отважен и превосходно исполнял итальянские арии. Все называли Гасан-бея
просто Черкес.
Через несколько дней после того, как Абдул-Азис так неловко укоротил
себе бороду, безутешная Михри-ханум разродилась мертвым ребенком и
скончалась в страшных мучениях. Как раз к этому времени Анвар и Черкес
стали закадычными приятелями. Как-то раз Гасан-бей зашел в резиденцию
Мидхат-паши навестить друга. Анвара на месте не оказалось, зато к паше как
раз съехались на совещание министры. К Черкесу в доме привыкли и принимали
как своего. Он попил кофе с адъютантами, покурил, поболтал о всякой
всячине. Потом лениво прошелся по коридору и внезапно рванулся в зал, где
шло заседание. Мидхата и прочих сановников Гасан-бей не тронул, но
военному министру всадил в грудь две пули из револьвера, а потом добил
старика ятаганом. Те министры, что поблагоразумней, кинулись наутек, но
двое вздумали проявить героизм. И совершенно напрасно, ибо одного бешеный
Черкес убил наповал, а второго тяжело ранил. Тут вернулся храбрый
Мидхат-паша с двумя своими адъютантами. Гасан-
бей застрелил их обоих, а Мидхата опять не тронул. В конце концов убийцу
скрутили, но он еще успел прикончить полицейского офицера и ранить семерых
солдат. Наш Анвар в это время благочестиво молился в мечети, чему есть
многочисленные свидетели.
Ночь Гасан-бей провел под замком в караульном помещении, громко
распевая арии из "Лючии де Ламермур", чем, говорят, привел Анвара-эфенди в
полнейшее восхищение. Анвар даже пробовал выговорить доблестному злодею
помилование, но озлобившиеся министры были непреклонны, и наутро убийцу
повесили на дереве. Дамы из гарема, так горячо любившие своего Черкеса,
пришли посмотреть на его казнь, горько плакали и посылали ему воздушные
поцелуи.
И отныне никто больше Мидхату не мешал - кроме судьбы, которая
нанесла ему удар с совершенно неожиданной стороны. Великого политика
подвела его марионетка, новый султан Mурад.
Еще утром 31 мая, сразу после переворота, Мидхат-паша нанес визит
племяннику свергнутого султана, принцу Мураду, чем несказанно сего
последнего напугал. Тут необходимо сделать небольшое отступление, чтобы
объяснить, насколько жалка в Османской империи фигура наследника.
Дело в том, что пророк Магомет при наличии пятнадцати жен не имел ни
одного сына и никаких инструкций по вопросу престолонаследия не оставил.
Посему на протяжении веков каждая из многочисленных султанш мечтала
возвести на престол своего сына, а сыновей своих соперниц всячески
пыталась истребить. При дворце есть особое кладбище для невинно убиенных
принцев, так что мы, русские, с нашими Борисом и Глебом да царевичем
Дмитрием по турецким масштабам просто смехотворны.
Трон в Османской империи передается не от отца к сыну, а от старшего
брата к младшему. Когда запас братьев иссякает, в права вступает следующее
поколение, и дальше опять от старшего брата к младшему. Всякий султан
смертельно боится своего младшего брата или
старшего племянника, и шансы наследника дожить до воцарения крайне
незначительны. Содержат наследного принца в полнейшей изоляции, никого к
нему не пускают и даже норовят, мерзавцы, подобрать таких наложниц,
которые неспособны к деторождению. По давней традиции прислуживают
будущему падишаху рабы с отрезанными языками и проколотыми барабанными
перепонками. Можешь себе представить, как при подобном воспитании у их
высочеств обстоят дела с душевным здоровьем. Например. Сулейман II
тридцать девять лет провел в заточении, переписывая и раскрашивая Коран. А
когда наконец сделался султаном, то вскоре запросился обратно и отрекся от
престола. Отлично его понимаю - раскрашивать картинки куда как приятней.
Однако вернемся к Мураду. Это был красивый, неглупый и даже весьма
начитанный молодец, однако склонный к чрезмерным возлияниям и одержимый
вполне оправданной манией преследования. Он с радостью вверил мудрому
Мидхату бразды правления, так что все у наших хитрецов шло по плану. Но
внезапный взлет и удивительная смерть дяди так подействовали на бедного
Мурада, что он стал заговариваться и впадать в буйство. Европейские