ненависть французов удалила меня на запад подобно тому, как ненависть римлян
изгнала Иеронима на восток.
я сказал, у меня не было необходимости избавиться от беспрестанно
переносимых мной притеснений. Область та действительно была варварской,
языка ее жителей я не знал, постыдная и необузданная жизнь монахов в
упомянутом монастыре была почти всем хорошо известна, а живущий в этой
области народ, был диким и неукротимым. Подобно человеку, который, страшась
занесенного над ним меча, бросается в пропасть и, отсрочив на секунду одну
смерть, находит другую, я сознательно бросился от одной опасности к другой;
и там, на берегу зловеще гудящего океана, достигнув границы земли и уже не
имея возможности бежать дальше, я часто повторял в своих молитвах: "Взываю к
тебе от конца земли в унынии сердца моего". Я думаю, теперь уже всем
известно, какою тревогою терзалось мое сердце и днем и ночью при мысли о
том, сколь непослушную братию принял я под свое управление и какая опасность
угрожает поэтому и душе моей и моему телу. Для меня было совершенно ясно,
что, если я буду заставлять этих людей вести в силу принесенных ими обетов
соответствующую монашескому уставу жизнь, я сам не останусь в живых. Если же
я не буду по мере моих сил исполнять свои обязанности, то я буду достоин
вечного осуждения. Один властитель, весьма могущественный в данной области,
воспользовавшись беспорядками в этом монастыре, давно уже подчинил его себе
и использовал все принадлежащие монастырю земли в своих интересах, а монахов
притеснял, требуя от них исполнения более тяжких повинностей, чем те,
которые требовались некогда от иудейских данников. Монахи настоятельно
просили меня удовлетворить их повседневные нужды, но не имели никакого
общего имущества, за счет которого я мог бы им помочь: каждый из монахов
содержал сам себя, своих наложниц, сыновей и дочерей за счет средств, бывших
некогда его собственными. Монахи радовались, когда видели, что от этого я
испытываю тревогу, сами же крали и тащили все, что могли, стремясь, если я
не справлюсь с управлением ими, заставить меня либо ослабить дисциплину,
либо - совсем от них уйти. И так как жители той области были вообще
беззаконниками и непокорными варварами, то не было там людей, к которым я
мог бы обратиться за помощью; а нравы всех жителей той области были мне
совсем чужды. Вне монастыря меня постоянно притесняли упомянутый властитель
и его приспешники, а внутри монастыря против меня беспрестанно строила козни
вся братия; так что сам ход событий показал, что именно ко мне применимы
слова апостола: "Извне нападения, внутри - страхи".
сколь бесплодна она для меня самого и для других, в то время как прежде я
приносил такую пользу клирикам, - а теперь, оставив их ради монахов, я ни в
чем не могу быть полезен ни тем, ни другим. Все мои начинания и старания
оказываются безуспешными, и ко мне вполне справедливо можно отнести упрек:
"Этот человек начал строить, но не мог окончить". Я приходил в полное
отчаяние, вспоминая, от чего я бежал, и думая, что я на себя навлек. Считая
свои прежние злоключения почти ничтожными, я часто со вздохами говорил себе:
"Я терплю по заслугам за то, что покинул Параклет, то есть утешителя, и
вверг себя в полное одиночество; желая избегнуть угроз, я очутился в явной
опасности". Особенно же прискорбно мне было то, что, покинув мою молельню, я
уже не мог заботиться об отправлении там божественной службы так, как бы
следовало: чрезвычайно бедная местность, в которой находится Параклет, едва
давала возможность прожить там даже одному человеку.
утешитель подал мне великое утешение и сам позаботился о своей молельне. А
именно случилось так, что наш аббат монастыря Сен-Дени сумел захватить в
свои руки упомянутое выше аббатство Аржантейль, где постриглась в монахини
теперь уже скорее не жена моя, а сестра во Христе - Элоиза; это было сделано
под тем предлогом, что Аржантейль когда-то давно подчинялся власти монастыря
Сен-Дени. Захватив Аржантейль, аббат насильственно изгнал из него ту общину
монахинь, настоятельницей которой являлась моя бывшая подруга. Изгнанницы
рассеялись в разные стороны, и я понял, что это господь предоставил мне
благоприятный случай позаботиться о нуждах моей молельни.
молельню Элоизу и других оставшихся верными ей монахинь из ее общины; после
же их переселения я подарил ей эту молельню вместе со всем имуществом, ей
принадлежащим; затем с согласия и по ходатайству местного епископа папа
Иннокентий II особой дарственной грамотой утвердил мое дарение в пользу этих
монахинь и их преемниц. Правда, вначале они жили бедно, а по временам в
большой горести. Но вскоре божественное милосердие, которому они так набожно
служили, их утешило. К ним снизошел истинный Параклет, под воздействием
коего все окрестное население стало сочувствовать этим монахиням и
относиться к ним благосклонно. И я полагаю (истинно же про это ведает только
Бог), что в течение какого-нибудь года их земельные владения увеличились
больше, чем увеличились бы в течение ста лет, если бы там остался я. Ведь
женщины слабее мужчин, а поэтому нужды женщин легче вызывают в людях
сочувствие, а женская добродетель приятней и богу и людям.
сестренастоятельнице, что епископы любили ее, как дочь, аббаты - как сестру,
а миряне - как мать; и все вообще удивлялись ее благочестию, благоразумию и
терпению, которые она сохраняла при всех обстоятельствах. Чем реже она
показывалась, чтобы, уединившись в своей келье, с большей чистотой души
предаваться набожным размышлениям и молитвам, тем более все, приходившие к
ней извне, добивались общения с нею и ее наставлений в духовных беседах.
Поскольку все соседи общины всячески винили меня в том, что я поддерживал
этих монахинь в нужде меньше, чем мог и должен был это делать (тем более,
что я легко мог бы помочь им, например, своей проповедью), я стал чаще
приезжать к ним, стремясь тем или другим быть им полезным. Но и это вызвало
сплетни из ненависти ко мне: те мои действия, совершать которые побуждала
меня моя искренняя благожелательность, обычная низость моих врагов сделала
предметом бесстыдных обвинений; говорили, будто бы я все еще одержим
обольщениями плотской страсти, так что едва могу и скорее даже совсем не
могу оставаться в разлуке с моей бывшей возлюбленной. И мне часто
вспоминалось сетование блаженного Иеронима, который писал о ложных друзьях в
письме к Азелле: "Ничего мне не ставят в упрек, кроме моего пола, да и в
этом не упрекнули бы, если бы в Иерусалим не собиралась Паула". И далее
Иероним говорит: "Пока я не знал дома святой Паулы, по всему городу
раздавались похвальные отзывы обо мне и, почти по всеобщему мнению, я
признавался достойным верховного священного сана. Но я знаю, что можно
достигнуть царства небесного и при доброй и при дурной славе".
возводилась даже на столь великого человека, я нашел немалое утешение,
говоря себе следующее: "О, если бы мои враги нашли во мне повод для
подобного подозрения, какой черною клеветою они преследовали бы меня! Теперь
же, когда божественное милосердие уже освободило меня от подобного
подозрения, лишив способности совершать постыдное, то какое же может
возникнуть подозрение? И что же значит это новое бессовестное обвинение
против меня?" Мое телесное состояние в глазах всех очищает меня от всякого
гнусного подозрения. Ведь если кто-либо желает установить особенно строгий
надзор за женщинами, то приставляет к ним евнухов: так повествует священная
история об Эсфири и прочих наложницах царя Агасвера. Мы читаем, что всеми
сокровищами царицы Кандакийской заведовал евнух, которого ангел повелел
апостолу Филиппу обратить в истинную веру и крестить. Богобоязненные и
почтенные женщины тем больше чтили таких людей и удостаивали их своей
близости, чем дальше они были от всякого подозрения.
христианский философ - Ориген, желая наставлять женщин в святом учении, сам
нанес себе увечье, чтобы уже совершенно отстранить от себя подобное
подозрение. Я даже считал, что божественное милосердие проявило ко мне
больше внимания, чем к нему: ведь он, как считается, действовал недостаточно
благоразумно и потому навлек на себя немалые обвинения; в моем же случае
божественное милосердие сделало меня свободным и подготовленным к подобному
же занятию в результате вины других и с тем меньшими мучениями, что
изувечили меня внезапно, объятого сном, и я почти не чувствовал никакой
боли, причиненной мне чужими руками. Но если тогда я лишь в слабой степени
чувствовал боль от раны, то теперь я страдаю гораздо больше от унижения и
сильнее мучаюсь от клеветы, возводимой на мое доброе имя, чем от нанесенного
моему телу увечья. Ибо написано: "Лучше доброе имя, чем большое богатство".
И блаженный Августин говорит в своей проповеди "О жизни и нравах
духовенства": "Кто доверяется своей совести и пренебрегает мнением о себе,
тот - жесток". А несколько выше он же говорит: "Будем проявлять свои добрые
свойства по слову апостола, не только пред богом, но и пред людьми. Для нас
самих достаточно нашей собственной совести; ради же других слава наша не
должна затемняться, но должна возрастать. Совесть и добрая слава - это
различные вещи. Совесть для тебя, а слава для ближнего". А если бы сам
Христос и его последователи - пророки, апостолы и другие святые отцы, -
вовсе не изувеченные, жили бы в одно время с моими врагами и последние
увидели бы их в близкой беседе главным образом с женщинами, каких бы
мерзостей по своей злобе не наговорили мои враги о Христе и его
последователях? Ведь и блаженный Августин в своей книге "О деянии монахов"
указывает, что некоторые женщины стали неразлучными спутницами господа
Иисуса Христа и апостолов и следовали за ними даже на проповедь. Августин
говорит: "С ними шли верные женщины, обладавшие земными благами, и питали
их, чтобы они не испытывали нужды ни в чем необходимом для поддержания
жизни".
Евангелия в безгрешном общении с женщинами, тот пусть послушает евангелие и
узнает, что апостолы поступали так по примеру самого господа. Ведь в
Евангелии написано: "Затем и сам он проходил по городам и селениям,
проповедуя и благовествуя царствие Божие, а с ним двенадцать [апостолов] и
несколько женщин, исцеленных от злых духов и болезней: Мария, нарицаемая
Магдалиной, Иоанна, жена Хузы, домоправителя Иродова, и Сусанна, а также
Шилова Юлия
Круз Андрей
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Глуховский Дмитрий