мы тут беседуем?
мной?
Тяжело глядя из-под низкого лба на Онисимова, нисколько не повысив голоса,
он еще медленнее повторил:
Или со мной?
взглянуть на Серго Александр Леонтьевич не посмел. Какая-то сила, подобная
инстинкту, действовавшая быстрей мысли, принудила его. И он, Онисимов, не
колеблясь, сказал: "С вами, Иосиф Виссарионович".
утро, работа. Онисимов смотрит на две общие тетради. Он заставит себя
вложить душу и страсть в это свое новое дело.
9
Леонтьевич почти никого не допускал, автор, думается, не изменяет
исследовательскому строю этой книги. Воображение, догадка опираются и тут
на верные источники, порою на документы, что носят название человеческих.
О происхождении, характере одного из таких документов, переданные мне, я с
разрешения читателя, скажу несколько позже: сама повесть подведет нас к
этому.
известные мне последние подробности, которые сюда относятся.
этаже МИДа, нередко врывались телефонные звонки. Звонили давние
сподвижники Александра Леонтьевича: и тугодум Шехтель - начальник
Управления изобретательства и рационализации, и министр стали, вечно
румяный Цихоня, и начальник Главруды длинный Стремянников, да и многие
другие. Сколько раз Анисимову когда-то приходилось говорить им резкости,
отчитывать, подхлестывать и наедине и на совещаниях, а они, гляди-ка, не
таили обиду, не забыли его, своего ныне оставленного строгого шефа,
выказывали ему внимание, подавали о себе весть по телефону.
Услышав чей-либо знакомый голос, он снимал очки, садился поудобнее -
куда-то отодвигаясь, затуманивалась очередная страница все о той же
Северной Европе, - легко переключался в свою прежнюю любимую, совершенно
особенную сферу штабной работы в индустрии, вновь как бы пребывал в своей
стихии. Ему рассказывали о новостях, советовались с ним Он интересовался
тонкостями дела, опять по своему правилу вникал в технологию, в
организацию производства, в завод скую практику. Не менее охотно он
углублялся, если разговор этак поворачивался, и в вопросы
междуведомственных отношений, ронял как бы невзначай словечко о том, какой
требуется ход, чтобы скорее получить или, что называется, пробить нужное
постановление. Тут его советы бывали особо проницательны, метки.
угадывал: они его числят в строю, считают, что он еще вернется в индустрию
Он и сам этому верил. Разговоры с товарищами были для него словно живой
водой, он возбуждался, неожиданно становился словоохотливым, шутил.
Как с этим справляетесь?
штабов и сернистый газок металлургических печей.
машиностроения и, поговорив о том о сем, спросил:
отмечено восклицательными знаками. Однако он тотчас сообразил? -
Воздуходувка для Кураковки? Начали, Александр Леонтьевич, контрольную
сборку. Кстати, ваш Петр Головня вытрясает мне душу телеграммами, просит
разрешения послать своих людей на сборку, чтобы присматривались и уже
осваивали. Не знаю. Наверное, будут пока только мешать.
сделай, как он просит.
смягчали душевную боль.
становился Онисимов. Иногда он пошучивал, острил, но глаза были невеселы.
была выписана дополнительная сумма за знание иностранного языка. Он
издавна, еще будучи начальником главка и затем министром, ненавидел всякие
подобные надбавки, не допускал ни для себя, ни для своего аппарата
никакого добавочного вознаграждения. Александр Леонтьевич остался себе
верен, и на новой службе: не принял деньги, которые кассир намеревался ему
вручить сверх жалованья. Всякие уговоры желчно отстранил. Английский он
знает едва удовлетворительно, даже скорей слабо, и вообще в каких-либо
сомнительных надбавках не нуждался, назначенный ему оклад и без того
достаточно высок.
понаведаться к зубному врачу. Крепкие зубы Онисимова, некогда
миндально-белые, приобретшие из-за многолетнего курения кремовый отлив,
нуждались в двух-трех пломбочках и были приведены в полный порядок.
грудной клетки и желудка, клинический анализ крови, электрокардиограмма -
всем этим Онисимов пренебрег. Удивительное дело: любой советский гражданин
не мог бы получить заграничный паспорт, не представив справку о здоровье,
а у советского посла ее не спрашивали. Назначение состоялось - эта формула
заменила всяческие справки.
10
в свежеблиставшем белом накрахмаленном воротничке, верный таким
воротничкам и в командировках среди заводской пыли и окалины, менявший их
там по два-три раза на дню, он имел и еще схожую слабость: любил быть
безукоризненно подстриженным. Из года в год, с тех пор как он возглавил
Комитет металлургии и топлива, Онисимов стригся в парикмахерской,
расположенной в здании Совета Министров, пользовался услугами одного
степенного пожилого мастера. Следовало и теперь, накануне отъезда,
подставить шевелюру ножницам.
он провел пальцами по слегка заросшему затылку. Конечно, надобно заехать в
парикмахерскую. Но не хотелось входить в здание, где располагалась прежняя
его резиденция, подниматься по знакомым гранитным ступеням уже не
председателем Государственного комитета, а человеком, которому пришлось
уйти отсюда, уйти от руководства индустрией. Может быть, постричься в
другой парикмахерской? Онисимов с досадой поймал себя на таких колебаниях,
на недостойном, как он считал, малодушии.
себя не мог бы ни в чем упрекнуть. А уж замечание, высказанное сверху,
даже малейшее, мягкое, причиняло ему жестокую боль.
Тевосяну об исполнении ряда государственных заданий. Каждый месяц в
установленный день и час Александр Леонтьевич входил в кабинет Тевосяна,
расположенный в здании Советского правительства в Кремле, здании, над
которым постоянно вьется красный флаг. Они, Тевосян и Онисимов, были
металлургами - один сталеплавильщиком, другой прокатчиком, когда-то оба
принадлежали к близким соработникам Орджоникидзе и, как и Акопов, Лихачев
и еще несколько питомцев Серго, остались нетронутыми в лихую годину
арестов. Давние товарищеские отношения не означали, однако, что Онисимов
мог ждать от Тевосяна какой-либо, хотя бы ничтожной поблажки. Малорослый,
смуглый, с глянцевито поблескивающей, черной, как тушь, шевелюрой и такими
же угольно черными, небольшими, характерными для армянина усами,
заместитель Председателя Совета Министров был столь же строг с Онисимовым,
как и с любым подчиненным. Всю жизнь он звался Иваном Товадросовичем, но
Сталин, подписывая указ о награждении Тевосяна званием Героя
Социалистического Труда, исправил его отчество на "Федорович", превратив
таким образом - уверенный, что и сие ему подвластно, - покойного
Товадроса, бакинского ремесленника, в Федора.
немилосердную проверку Тевосяна, не получал замечаний, оставался, как
всегда, безупречным.
в кресле, дружелюбно улыбнулся, и спросил: