этом месте несколько полудетских-полудевичьих призывов, сочиненных
полусироткой, потому что Грегор Коляйчек оказался не совсем полноценным
отчимом. И даже более того, моей бабушке и ее дочери стоило немалых трудов
укрывать их наполненную медью и лишь малым количеством серебра кассу,
состоявшую из двух опрокинутых одна на другую жестяных тарелок, от
меланхолических Коляйчековых взглядов вечно томимого жаждой пороховщика.
Лишь когда Грегор в девятьсот семнадцатом году умер от гриппа, доходы их
возросли, хоть и не слишком, потому как чем было торговать в семнадцатом
году? В спальню полуторакомнатной квартиры, которая после смерти пороховщика
осталась пустой, потому что матушка моя из страха перед адскими муками не
захотела туда перебраться, въехал Ян Бронски, на ту пору примерно
двадцатилетний ее кузен, покинувший и родной город Биссау, и своего отца
Винцента, чтобы с хорошим свидетельством об окончании средней школы в
Картхаусе и завершив ученичество на почте окружного города начать теперь на
главном почтамте Данцига карьеру служащего среднего класса. Помимо чемодана
Ян привез в квартиру своей тетки весьма объемистую коллекцию марок. Марки он
собирал с самого раннего детства, а потому имел к почте не только служебное,
но и чисто личное, очень бережное отношение. Тщедушный, чуть сутулый молодой
человек являл миру приятное, овальное, возможно чуть приторное, лицо и
голубые глаза, -- словом, вполне достаточно, чтобы моя матушка, которой
тогда минуло семнадцать лет, в него влюбилась. Яна уже трижды призывали на
военное освидетельствование и всякий раз браковали из-за ankegmemmncn
состояния, что в те времена, когда все мало- мальски стройное прямиком
отправлялось к Вер-дену, дабы потом на французской земле навек принять
горизонтальное положение, весьма красноречиво говорило о конституции Яна
Бронски. Роман должен был, собственно, начаться уже за совместным
рассматриванием марок, за изучением голова к голове зубчиков на особо ценных
экземплярах. Но начался он или, скажем, прорвался, лишь когда Яна вызвали на
четвертое освидетельствование. Матушка его провожала, потому что ей все
равно надо было в город, и дожидалась там перед постовой будкой, которую
охранял резервист; вместе с Яном они решили, что уж на сей-то раз ему надо
отправиться во Францию, дабы исцелить свою хилую грудную клетку в богатом
железом и свинцом воздухе этой страны. Возможно, моя матушка многократно
пересчитывала пуговицы на мундире ополченца, и всякий раз с другим
результатом. Я вполне могу себе представить, что пуговицы на любом мундире
расположены таким образом, что последняя по счету пуговица всякий раз
подразумевала Верден, либо одну из многочисленных вершин Вогезов, либо
речушку -- Сомму или Марну. Когда в четвертый раз прошедший
освидетельствование паренек спустя почти час выскочил из портала окружной
комендатуры, скатился вниз по лестнице и, бросаясь на шею Агнес, то есть
моей матушке, шепнул ей на ушко столь распространенную тогда присказку "Ни
кожи, ни рожи, на годик отложим", матушка впервые обняла Яна Бронски, и я не
уверен, что ей и в будущем доводилось быть столь же счастливой, когда она
обнимала Яна. Подробности этой юной любви военных лет мне не известны. Ян
продал часть своей коллекции марок, чтобы соответствовать претензиям
матушки, имевшей ярко выраженную тягу ко всему красивому, модному и
дорогому, кроме того, он в ту же пору вел дневник, впоследствии, к
сожалению, утерянный. Бабушка, судя по всему, снисходительно относилась к
связи молодых людей -- нетрудно догадаться, что эта связь выходила за рамки
чисто родственных отношений, -- поскольку Ян Бронски все так же обитал в
тесной квартирке на Троиле. Он выехал лишь вскоре после войны, да и то когда
уже никак нельзя было замалчивать существование некоего господина Мацерата
и, следовательно, пришлось таковое признать. Матушка, надо думать,
познакомилась с упомянутым господином летом восемнадцатого года, когда
служила помощницей сестры в лазарете Зильберхаммер у Оливы. Альфред Мацерат,
родом из Рейнланда, лежал там со сквозным ранением мягких тканей бедра и
благодаря своей рейнланд-ской жизнерадостности вскоре заделался любимцем
всех сестер, не исключая сестры Агнес. Едва выздоровев, он ковылял по
коридору под ручку с какой-нибудь из сестер и подсоблял на кухне сестричке
Агнес, потому что уж очень шел к ее круглому личику сестринский чепец, а
вдобавок потому, что он страстно увлекался стряпней и умел претворять свои
чувства в супы.
работу как представитель своей рейнской фирмы -- крупного предприятия
бумагоделательной индустрии. Война шла на убыль, и, создавая повод для
грядущих войн, народ сел за составление мирных договоров: область вокруг
устья Вислы примерно от Фогельзанга на Свежей косе вдоль по реке Ногат до
Пикеля, там, следуя вниз по течению Вислы, до Чат-кау, потом влево под
прямым углом до Шенефлиса, там, выгорбясь дугой, вокруг Заскошинского anp`
до Отто-минского озера, оставляя в стороне Маттерн, Рамкау и Биссау моей
бабушки и выходя к Балтийскому морю возле Кляйн-Каца -- эта область была
провозглашена Вольным городом Данцигом и переподчинена Лиге Наций. Польша
получила в черте города свободный порт -- Вестерплатте с арсеналом,
правлением железной дороги и собственной почтой на Хевелиус-плац.
красно-золотую ганзейскую пышность с изображением торгового судна и герба,
поляки клеили на письма жуткие фиолетовые картины, иллюстрирующие истории
про Казимира и Батория.
неожиданным, равно как и выбор польского гражданства. Одной из причин, по
которой он принял польское подданство, многие сочли поведение моей матушки.
В двадцатом году, когда маршал Пилсудский разбил под Варшавой Красную Армию
и за это чудо на Висле люди, подобные Винценту Бронски, возблагодарили Деву
Марию, а сведущие в военном деле приписали все заслуги либо генералу
Сикорскому, либо генералу Вейгану, -- словом, в том польском году матушка
моя обручилась с имперским немцем Мацера-том. Мне хочется думать, что
бабушка Анна так же мало одобрила это обручение, как и сам Ян. Она уступила
дочери подвальную лавочку на Троиле, которая тем временем достигла
известного расцвета, перебралась в Бис- сау к своему брату Винценту --
короче, на польские земли -- и, как в доколяйчековские времена, взяла на
себя двор, поля свеклы и картофеля, предоставив своему осененному благодатью
брату больше времени для общения и диалога с девственной королевой Польши,
сама же удовольствовалась возможностью в своих четырех юбках сидеть у
осеннего костерка с горящей ботвой и глядеть в сторону горизонта,
по-прежнему расчлененного телеграфными столбами. Лишь когда Ян Бронски нашел
свою Хедвиг, кашубскую девушку, хоть и горожанку, но имеющую пашню под
Рамкау, а найдя, женился, отношения между моей матушкой и Яном несколько
улучшились. На танцах в кафе Войке, где они случайно встретились, матушка
представила Яна Мацерату. Оба столь различных, но применительно к моей
матушке столь единодушных человека приглянулись друг другу, хотя Ма-церат на
своем рейнском диалекте обозвал переход Яна на Польскую почту дурацкой
блажью. Ян танцевал с матушкой, Мацерат -- с ширококостой дылдой Хед-виг,
наделенной загадочным коровьим взглядом, что побуждало ближайшее окружение
неизменно считать ее беременной. Они еще много танцевали друг с другом и
крест-накрест и при каждом новом танце уже думали о следующем, при звуках
уанстепа опережая друг друга, а при звуках английского вальса чувствуя себя
раскрепощенными и, наконец, обретая веру в себя при чарльстоне, а при
медленном фокстроте -- чувственность, граничащую с религиозным экстазом.
Когда Альфред Мацерат в двадцать третьем году -- а в том году за стоимость
одного коробка спичек можно было обклеить целую спальню орнаментом из нулей
-- женился на моей матушке, Ян был одним из свидетелей, а владелец лавки
колониальных товаров Мюлен -- другим. О свидетеле Мюлене я могу поведать
немного. Упомянуть же его следует потому, что матушка и Мацерат откупили его
разоренную неисправными должниками лавку в пригороде Лангфур как раз в тот
момент, когда ввели рентную марку. За короткое время матушке, усвоившей в
подвальной лавке на Троиле формы искусного обращения со всякого рода
берущими в jpedhr покупателями да вдобавок наделенной от природы де ловой
хваткой, чувством юмора и бойкостью в разговоре, удалось настолько поднять
захиревшую лавку, что Мацерату пришлось оставить место представителя в
бумагоделательной отрасли, тем более что там и без него толклась уйма
народу, и помогать в лавке.
общаясь с покупателями за прилавком, рейнландцу удавалось в общении с
представителями фирм и при оптовых закупках. Прибавьте еще тягу Мацерата к
кухонному фартуку, к работе на кухне, включавшей в себя и мытье посуды, что
весьма разгрузило матушку, предпочитавшую блюда, состряпанные на скорую
руку.
если сравнить с жильем на Троиле, которое, впрочем, известно мне лишь по
рассказам, она была достаточно мещанской, чтобы матушка, по крайней мере в
первые годы супружества, благоденствовала на Лабесвег.
громоздились пачки стирального порошка, существовала еще просторная, однако
так же наполовину загроможденная товарами -- типа консервных банок, мешков с
мукой и пачек с овсяными хлопьями -- кухня. Основу же всей этой квартиры в
первом этаже составляла гостиная с двумя окнами, глядевшими на выложенный
летом балтийскими раковинами палисадник и на улицу. Если в обоях преобладал
винно-красный цвет, шезлонги были обтянуты разве что не пурпуром.
Раздвижной, с закругленными углами обеденный стол, четыре черных, крытых
кожей стула и круглый курительный столик, который то и дело менял место,
упирались черными ножками в голубой ковер. Черные с золотом напольные часы в
простенке. Черное, прильнувшее к пурпурному шезлонгу пианино сперва брали
напрокат, но постепенно выкупили, вертящийся табурет на изжелта-белой шкуре.
Напротив пианино -- буфет. Черный буфет с раздвижными дверцами шлифованного
стекла в обрамлении черных пузатых столбиков, с массивно-черным фруктовым ба
рельефом на нижних, скрывающих посуду и столовое белье дверцах, с черными
лапами-ножками, черной резной насадкой, а между хрустальной вазой с фруктами
из папье- маше и зеленым, выигранным в лотерею кубком -- тот самый проем,
который благодаря активной коммерческой деятельности матушки был немного
спустя заполнен светло- коричневым радиоприемником. Спальня была выдержана в
Семенова Мария
Прозоров Александр
Максимов Альберт
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Корнев Павел