Чтение 8–й страницы книги ~Черная беда~

-- Это не ошибка. Эти буквы на самом деле цифры обозначают. Какие
именно цифры стоят вместо букв, нам и нужно найти. Это называется решить
уравнение.

-- Получается, если один плюс "ха" равен трем, "ха" равно двум? Это как
в головоломке в журнале.

-- Не "ха", а "икс". Но, в общем, ты прав.

-- А почему тогда во втором примере "икс" написан между двумя цифрами?

-- Это не "икс", это знак умножения. Он пишется либо как точка, либо
как русская буква "ха". На доске я написала знак умножения крестиком, чтобы
его лучше было видно тем, кто сидит на задних партах.

Что такое умножение, я не знал. Врачей в больнице почему-то больше
всего на свете беспокоило, сколько будет дважды два, трижды три. Если я
отвечал неправильно, они громко смеялись, называли правильный ответ, иногда
давали мне конфету или печенье. Если бы они сразу объяснили, что умножение
есть последовательное сложение, легче бы мне от этого не стало. Ноги болели
сильно, врачей я не любил.

Учительница объясняет мне про умножение.

-- Зачем я тебе все это объясняю? -- продолжает учительница. -- Ты даже
таблицы умножения не знаешь.

-- Знаю, но только до пяти. Еще помню, что шестью шесть -- тридцать
шесть.

-- А семью восемь?

-- Сейчас.

Я начинаю вслух складывать цифры. Даю правильный ответ.

-- Молодец, -- хвалит меня учительница

-- Это просто, -- говорю я. -- Когда вы объясняете, все просто.
Расскажите еще.

-- Ты не поймешь.

-- Пойму. Вы же сами сказали, что я молодец.

Учительница бодро подходит к доске и начинает урок. Она пишет и пишет.
Время от времени останавливается и переспрашивает: "Понял?" Я все понимаю.
Она рассказывает мне математику, я перебиваю ее речь вопросами. Дальше,
прошу я, дальше. Мы улыбаемся друг другу. Все так просто.

-- Все. Это все. Я рассказала тебе все, что ты должен знать на сегодня
как ученик четвертого класса.

-- Я могу писать контрольную работу?

-- Не уверена в успехе, но попробуй.

Я пробую.

Два часа проходят очень быстро, класс сдает контрольные работы.
Учительница нагибается, берет у меня листок бумаги, быстро просматривает.
Смотрит на меня. У нее холодный и чужой взгляд, не такой, как недавно у
доски. Я все понимаю.

Быть дебилом не так уж и трудно. Все смотрят мимо тебя, не замечают. Ты
-- не человек, ничто. Но иногда из-за природной доброты или по
профессиональной необходимости собеседник выясняет, что внутри ты такой же,
как и все. В одно мгновение безразличие сменяется восхищением, восхищение --
глухим отчаянием перед реальностью.

Я не смотрю на учительницу. Все они одинаковые. Уверен, что в этот
момент она думает о том же, что и все на ее месте, -- про мои ноги. Ноги --
главное, а математика -- это так, ерунда, развлечение.

Саша

Мы знакомы лет с пяти. Он обижал меня. Потом мы подружились. Его мама
часто угощала меня конфетами, а один раз подарила заводную игрушку.
Властная, сильная и очень добрая женщина, она воспитала хорошего сына.
Совсем недавно -- лет пять назад -- я узнал, что она хотела усыновить меня.
Ей не дали. Когда я, уже взрослый человек, спросил ее: "Зачем?", она все
поняла и просто ответила:

-- Саше было бы не так скучно. Вы бы играли вместе. Ты бы в институт
поступил, ты же умный, не то что мой оболтус. Я бы из тебя профессора
сделала.

Я смотрел в глаза этой умной русской женщине и верил, что, если бы ей
разрешили, она бы пробила все стены, прошла все испытания, носила бы меня на
руках на лекции, но сделала бы из того черноглазого испанского мальчика
профессора математики. Не врач и не педагог, она разглядела в глазах
пятилетнего ребенка то, что многочисленные медицинские комиссии будут
безуспешно пытаться распознать. Я знаю, что она не стала бы читать мои
диагнозы об "остаточной деятельности мозга" или "дебильности". Она видела
мои глаза.

Но писать я буду о Саше, ее сыне. О мальчике, у которого была мама.

x x x

Я плохо помню то далекое детство, когда мы были малышами. По-настоящему
я узнал Сашу, когда судьба свела нас в очередном из моих детдомов.

Он полз по коридору и пел.

...Выходят на арену силачи,

И цепи рвут движением плеча.

Саша сильно отличался от нас. Его мама, большой начальник в торговой
системе, воспитывала его просто. Она брала его с собой на работу и
показывала ему действительную сторону жизни. Он знал все про счета,
накладные, как распределяется дефицит и почему нам на завтрак дали мало
каши.

Он полз по коридору и пел. Голос у него был громкий, слышно было
далеко. Громко здоровался с идущими навстречу нянечками или учителями. Он
называл их "персонал".

Его поздно отдали в школу, мама потратила много времени и сил, чтобы
попытаться его вылечить. Как и все мамы, она хотела видеть своего сына
здоровым и счастливым. Так что он был гораздо старше своих одноклассников.

Меня коробила его манера громко петь. Мне не нравилось, как он
разговаривал с нянечками. Очень часто он говорил им "ты". "Ты, Маня, не
жилься, побольше каши клади. И пацану подложи. Ты думаешь, если у него
родителей нет и заступиться за него некому, так его вообще кормить не надо?"
Я еще не понимал тогда, что за нарочитой грубостью он прятал свое смущение.
Я считал нянечек полубогами, а он в ответ на матерную брань или хамство мог
ответить тем же.

Ничего я тогда не понимал.

x x x

Саше прислали посылку. Сашина мама понимала, что жизнь в детдоме не мед
и слала ему огромные посылки с продуктами. Любящая мать, она хотела, чтобы у
Саши были друзья, чтобы он мог учиться в школе, поэтому и привезла его в
детдом. Она забирала его домой на все школьные каникулы и на лето, а его
детдомовскую жизнь скрашивала как могла -- слала посылки, оставляла ему
деньги.

Мамы были разные. Совсем глупые мамы привозили и присылали детям
конфеты. Умные мамы привозили сало, чеснок, домашние консервы -- в общем,
нормальную еду.

Сашина мама была не просто умной мамой, она была еще и большим
начальником. Она присылала роскошные посылки с шоколадом и тушенкой,
консервированными ананасами и соком авокадо.

В тот день ему прислали сразу две посылки по одиннадцать килограммов
каждая. Этим весом Саша гордился особо.

-- По правилам советской почты частным лицам разрешены посылки весом в
десять килограмм, но... (тут он делал паузу) в исключительных случаях
принимаются посылки весом до одиннадцати килограмм.

Мы ничего не понимали тогда в почтовых правилах, но радость Сашину
разделяли полностью. Чем больше посылка, тем лучше, это понятно.

Воспитательница принесла ему две посылки, тяжело пыхтя и ругая
чадолюбивых родителей.

-- Саша, по правилам детского дома я могу выдать тебе за один раз не
более двухсот грамм продуктов. Ваш рацион сбалансирован, и переедать вредно.
Предварительно я должна убедиться в их качестве.

Зря она это сказала.

-- А проверять вы будете специальным прибором или, извините, на вкус?
Прибора я что-то не вижу. Тогда договоримся так. Вы проверяете банку тушенки
и банку консервированных ананасов, оставляете мне остальное, и мы
расходимся. Идет?

-- Как ты мог такое подумать? Не нужна мне твоя тушенка. Выбирай, что
тебе нравится, и я уношу твои посылки.

-- Тогда так. Я сейчас ничего не выберу, вы унесете посылки. Завтра
принесете снова, и я тоже ничего не выберу. Носить эти посылки вы обязаны.
Вы будете носить их мне каждый день -- пару месяцев, пока не приедет моя
мама. И уже моей маме вы будете объяснять про переедание и контроль качества
продуктов. Поверьте, она торговый работник и про контроль качества продуктов
знает все.

Перспектива беседовать с Сашиной мамой воспитательницу не радует.

Саша умный мальчик. Он понимает, что противнику надо оставлять пути к
отступлению.

-- Идея! Вы сейчас просто проверите на всех банках и коробках дату
изготовления, просроченные продукты изымете. А насчет двухсот грамм не
волнуйтесь. Я буду есть консервы не один и не в один вечер.

Воспитательница рада такому повороту дел. Ссориться с Сашиной мамой не