улыбку на серьезном лице.
перед ее глазами.
смотреть на дорогу, но правую руку он снял с баранки и слегка погладил ее
по плечу. Он ничего не сказал, и она была рада этому и заговорила сама.
конца.
выскакивали новые цифры, пфенниг за пфеннигом накапливал неугомонный
аппарат. Она вытерла слезы и увидела в свете фар, что они уже подъезжают к
церкви. Промелькнула мысль, что ее поклонники становятся все меньше и
меньше похожими на Рая. Тупые животные с правильными лицами, они способны
с полной серьезностью произносить такие слова, как "экономика", и даже без
тени иронии такие, как "народ, восстановление, перспективы". Обхватывающие
горлышко бутылки мужские руки - с большим будущим и без оного, - жесткие и
бездарные руки, и сами поклонники, напичканные всяким вздором и лишенные
чувства юмора, - рядом с ними любой мелкий мошенник, покуда он не попал в
тюрьму, покажется поэтом.
последнюю единичку. Она дала шоферу деньги, много денег, он улыбнулся ей,
выскочил, из машины, чтобы распахнуть перед ней дверцу, но она уже
выпрыгнула сама и удивилась, что в доме темно: даже у Глума не светилось
окно, и не падал в сад, как всегда, желтый сноп света из окна матери.
Записку в дверях она смогла прочесть только тогда, когда открыла дверь и
зажгла свет в передней. "Мы все пошли в кино". "Все" было четыре раза
подчеркнуто.
Портрет был написан двадцать лет тому назад и изображал смеющегося
паренька, который набрасывал стихотворение на пачке с лапшой; Авессалом
Биллиг отчетливо вывел на пачке: "Домашняя лапша Бамбергера". Рай смеялся
на этом портрете, он был здесь такой же легкий, как в жизни, а
стихотворение с пачки до сих пор сохранилось в архивах патера Виллиброрда.
Выцвела лазурь, поблекли яично-желтые латинские буквы, задохнулся в
душегубке Бамбергер, он не успел бежать из Германии, а Рай улыбался, как
двадцать лет назад. В полумраке он выглядел совсем как живой, и она узнала
суровую, почти педантическую складку у его губ, это был педантизм,
заставлявший его иногда по три раза на дню повторять: "Порядок". Порядок
он имел в виду и тогда, когда не хотел близости с ней, прежде чем их
обвенчают. Вырвано согласие на брак у отца, пробормотали слова венчального
обряда над сплетенными руками в полумраке францисканской церкви с
аляповатой позолотой, а позади два свидетеля, Альберт и Авессалом.
любила вступать, вернул к так называемой действительности. Он прозвонил
второй, третий, четвертый раз, пока наконец она медленно поднялась и
прошла в комнату Альберта. Она услышала голос Гезелера, робко спросивший:
вам нездоровится.
банком, там, где главная касса. Вы обязательно придете?
куски своим оружием, а это страшное оружие - моя улыбка, которая мне
ничего не стоит, простое движение мускулов, механизм, который легко
привести в движение. У меня больше боеприпасов, чем было у твоих
пулеметов, а стоят они мне так же мало, как тебе стоили твои".
4
бренчал.
нотную тетрадь. Она устало взглянула на заголовок и прочла: "Этюды. Опус
54". Врач, вздохнув, сел за черный письменный стол мореного дуба, порылся
длинными пальцами в картотеке, вытащил ее карточку, перелистал какие-то
белые бумажки, подколотые к ней, и сказал:
его спиной на стене: "Ункель в солнечный день". Много пронзительно желтой
краски извел художник, чтобы придать Рейну, виноградникам и живописному
городку солнечный вид, но напрасно: Ункель выглядел совсем не солнечно.
все еще вздыхая, начал медленно сворачивать толстую сигарету. Он придвинул
табак и бумагу к ней, но она покачала головой и тихо сказала:
намазал ей десны и выстукал никелированным молоточком зубы, а потом, качая
головой, начал резко и энергично массировать десны своими тонкими пальцами
и все не переставал покачивать головой. Он разложил бумажки перед собой,
затянулся и вдруг сказал:
марок.
чтобы испугаться: она рассчитывала на пятьсот, ну, шестьсот марок, но
скажи он теперь две тысячи - это показалось бы ей ничуть не хуже, чем
тысяча двести. Пятьдесят марок это большие, очень большие деньги, но все,
что свыше полутораста, было для нее одинаково недосягаемо, - все равно
сколько - две сотни, две тысячи или даже больше. Врач глубоко втянул дым:
у него был крепкий, свежий табак.
могу дать гарантии. А так я вам ручаюсь, что зубы будут выглядеть как
настоящие. Вы, конечно, видели зубы из дешевой пластмассы, они ведь
синеватые.
кондитерского магазина, и когда та улыбалась, ее зубы отливали синевой,
сразу видно было, что они искусственные.
в благотворительную организацию. Может быть, вам повезет, и они вам
чем-нибудь помогут. Я приготовил для вас две сметы - одну из них на
восемьсот марок, потому что если показать им ту, что дороже, можно вообще
ничего не получить. Если вам очень повезет, вы получите в общей сложности
марок пятьсот: зубы сейчас выпадают у очень многих. Сколько вы могли бы
вносить ежемесячно?
неделю. Лео уже и так ругается. А кроме того, ей на некоторое время
придется бросить работу - не станет же она выходить из дому без зубов, она
закроется у себя, обмотает лицо платком и только потихоньку вечерами будет
с укутанной головой ходить к врачу. Женщина без зубов - это просто ужас.
Ни один посторонний не будет заходить к ней в комнату, даже Генриху она не
покажется. А про Лео и говорить нечего. Вырвать тринадцать зубов! Люда тот
раз вырвала всего шесть и то выглядела, как древняя старуха.
марок задатка, а второй взнос принесете, как только получите деньги от
ведомства социального обеспечения и в благотворительной кассе. Вот почти
половина и выплачена. Вы прикинули, сколько сможете платить ежемесячно?
скорей. Женщина вы молодая, интересная, и если будете откладывать, это
выйдет дороже и хуже.
ранней молодости был красивым: темные глаза и светлые волосы, но лицо у
него было усталое, обрюзгшее, и волосы уже поредели. Он лениво вертел в
руках счет.
заранее оплатить материал, рассчитаться с техником. Я не могу. Я с
радостью сделал бы вам это немедленно, я ведь знаю, как это для вас
ужасно.
пробные ампулы и ничего за все это не посчитал, и рука у него была легкая,
спокойная и уверенная. Страшным показался только укол в болезненно
Мацумото Сэйте
Орлов Алекс
Посняков Андрей
Флинт Эрик
Жюль Верн
Глуховский Дмитрий