рванулся к дороге, не оглядываясь и не думая, что и как будет потом.
Впереди чернело тупорылое очертание "мерседеса", за ним в колонне был
разрыв шагов на пятнадцать, и боец направился туда. В это время сзади
послышался шепот Блищинского:
выше стал ее брезентовый кузов. Тимошкин прыгнул через кювет, но не
перепрыгнул, провалился в снег и с усилием выбрался из него. Блищинский
снова где-то пропал, но боец не оглядывался: писарь теперь стал ему
совершенно ненужным, почти ненавистным. Стараясь ступать как можно
спокойнее, он вышел на дорогу. В кабине задней машины тускло вспыхнул и
погас огонек цигарки. В кузове "Мерседеса" что-то стукнуло, завозилось, и
хриплый спросонок голос проворчал под брезентом:
сердце, замершее от напряжения, вдруг часто-часто застучало в груди.
Хотелось бежать, но он с трудом сдерживал себя, чтобы не привлечь внимания
немцев, шел медленно. И тогда сзади послышалось напряженное дыхание
Блищинского. Вприпрыжку тот нагнал земляка и, пугливо озираясь, начал
быстро опережать его.
замедлил шаг. Преодолевая в себе страх, писарь быстро входил в привычную
роль начальника. Еще через минуту он закомандовал:
отошли от дороги. Тимошкин оглянулся и немного успокоился: машины едва
чернели вдали. Немцы бойцов не заметили или не обратили на них внимания,
возможно приняв за своих. Впереди низко осело в снегу какое-то длинное
здание, они забежали за его угол и перевели дыхание. Дорога была все еще
близко, но строение укрыло их от противника, и Тимошкин не стал больше
сдерживать свой гнев.
прячешься. Трус!
сумка майора! Ты знаешь, какие там документы? Знаешь?
заткнись!
шинели, но все еще не мог успокоиться и ворчал:
немец - и никакого толку. Лезем, как свиньи в плетень. Это как у нас в
оккупацию... Помнишь? В сорок втором в Заболотье какой-то дурак убил
паршивого немца. Приехали каратели, сожгли деревню, расстреляли двадцать
мужиков. И за что? За одного фрица. Ну, стоило убивать?
фронт: там могут глаз выбить?
что близилось утро, сильно донимала усталость, и у бойцов начали слипаться
глаза. Изо всех сил боролись они с одолевавшей их сонливостью, но все же
дремали на ходу. Однажды, споткнувшись, Тимошкин упал в снег, а когда
раскрыл глаза и поднялся, неожиданно обнаружил, что тьма как-то сразу
раздвинулась: в чистом поле стали видны редкие стебли бурьяна, кустарник
на межах; впереди возвышалась скирда соломы.
землей постепенно светало.
смотрели на восток, куда лежал их путь и куда уже невозможно было
податься.
бескрайним простором. Наискось от скирды лежали ровные ряды виноградника,
в полкилометре поперек поля, - наверное, на границе двух земельных
владений, - протянулись молодые деревца. Дальним своим концом деревца
упирались в небольшой хуторок, который сиротливо ютился среди огромного
снежного поля. Несколько поодаль от него и дальше за деревьями, чуть не у
самого горизонта, возвышался похожий на курган холмик, и на нем - видно
было отсюда - ходили, стояли, копали траншеи немцы. Это было далеко, но
бойцы не сомневались, что перед ними противник. Только что с вершины холма
спустилась группа людей, наверно командиров. Один из них постоял,
размахивая руками, должно быть отдавал указания, потом сел в машину и
покатил по дороге в ту сторону, откуда всю ночь шли земляки.
оглядываясь, начал водить по ней прокуренным коричневым ногтем в поисках
места их нахождения. Вид у него был озабоченный, несколько даже
растерянный; от прежней его самоуверенности не осталось и следа.
холма с немцами. Блищинский оторвал от карты озабоченное лицо, сощурил
близорукие щелочки-глазки и посмотрел вдаль.
- начальнически прикрикнул он, увидев, что боец больше, чем следовало,
высунулся из-за скирды.
деревья начинают сливаться в глазах. В пути все-таки легче было бороться
со сном, да и не так донимала стужа, теперь же мерзли ноги и все тело
наливалось неодолимой усталостью. В голове от слабости и бессонницы
тягуче, однообразно гудело, и мысли никак не могли преодолеть какую-то
сонливую леность. Хотелось сесть, успокоиться, забыться, и больше,
казалось, ничего не надо было. Прислонившись спиной к соломе, Тимошкин сел
под скирду и с тупым безразличием ко всему отдался покою.
стороны, где нашли пристанище бойцы, кто-то раньше дергал солому, и там
образовался застрешек, под которым почти не было снега. Шагах в десяти от
скирды валялась железная бочка с двумя обручами на ней, рядом,
припорошенная снегом, лежала убитая лошадь. Плоская шея лошади прогнулась
в снегу, брюхо неимоверным горбом выперло вверх, задняя нога высоко
задралась, и на ней свежей ржавчиной краснела подкова.
преодолеть усталость уже не в силах.
вел. Не забывай этого.
прижимаясь к скирде. Блищинский уставился на него своими маленькими и
быстрыми глазками и с полминуты смотрел зло и придирчиво, будто соображая
что-то.
дожидался.
Тимошкин. У парня уже накипело на сердце - и за хвастовство, и за
бесстыдство и трусость Блищинского, и вообще за все прежнее, что копилось
годами и разделяло этих людей.
Блищинский. - Думаешь, я за свою жизнь боюсь? Что ж, может, и так.
Допустим. Но не забывай: я пушки не бросил, как некоторые... Смелые. А за
пушку ты смотри... Стоит узнать начальству и... Понимаешь?
отдали?
про пушку. Может, еще, выйдя к своим, переврет все и донесет начальству -
тогда попробуй докажи, что было не так. Но боец не хотел спорить, - его
занимало другое. Он снова подался в застрешек. Блищинский, не на шутку
раздраженный новой неудачей, гнусаво скулил:
Если даже и выберемся, мало радости. Теперь мы - окруженцы. Вот чертова
история! А?
думал. Все казалось, что окружение неглубокое, до утра они выйдут из него,
найдут свою дивизию и там все объяснят. Но эта задержка, похожая на
западню, встала неодолимой преградой на пути к спасению. Было отчего
тревожиться.
напишешь, что в плену и окружении не был. Теперь ярлык на всю жизнь. Да
еще особый отдел на цугундер возьмет. Понимаешь?
Русанов Владислав
Браун Дэн
Свержин Владимир
Бажанов Олег
Херберт Фрэнк
Афанасьев Роман