Чтение 8–й страницы книги ~Вот пришел великан~

великаном ямы могли оказаться только шестеро. Один скорпион соскользнул в
яму, сорвавшись с края, попытался подняться на ноги, но умер, размозженный
ударом опустившейся на него дубинки. Я прикончил еще одного и спрыгнул к
великану.

- Спиной к спине, Карл Паттон! - крикнул он.

Пара скорпионов одновременно забралась на баррикаду из тел мертвых
чудовищ, но пока они изготавливались к нападению, я перестрелял их, а
затем прикончил еще одного, который старался забраться на их еще
корчащиеся трупы.

Затем внезапно наступила передышка и слышно стало только тяжелое
дыхание великана, похожее на звуки парового котла, и сдавленное рычание
пса.

Тут я почувствовал боль в бедре и ощутил, что дыхание обжигает мне
глотку. Футах в десяти от нас один из скорпионов еще приплясывал на своих
ногах, но ближе не подходил. Остальные откатывались назад, жужжа и щелкая.

Я начал влезать наверх, но рука, огромная, как корабельный утлегарь,
остановила меня.

- Пусть они сами подойдут... - голос великана прервался. Лицо его
покраснело и он с трудом хватал воздух широко открытым ртом. Но на его
лице была улыбка.

- Тебе виднее, - сказал я.

- Твое маленькое оружие бьет не хуже настоящего мужчины, - заметил он
вместо того, чтобы пройтись насчет моей глупости.

- Из чего они? У меня было такое впечатление, что я стреляю в
легированную сталь двухдюймовой толщины.

- С ними нелегко справиться, - сказал он. - И все-таки мы прикончили
девятерых, - он взглянул на собаку, которая тяжело дыша, стояла мордой к
противникам. - Вула прикончила шестерых. Впредь они будут осторожнее... -
он запнулся, посмотрев на меня, на мою ногу.

Потом он опустился на колено и дотронулся до прорехи в моем
скафандре, которой я не заметил.

Вид разорванного материала скафандра просто потряс меня. Его
невозможно было пробить даже из игольного ружья - но одно из жал легко
справилось с ним.

- До кожи не дошло, - сказал он. - Счастье сопутствовало тебе
сегодня, Карл Паттон. Укол жала смертелен.

Что-то шевельнулось позади него. Я вскрикнул и выстрелил, и в тот же
миг на то место, где он только что стоял, прыгнул скорпион.

Я упал, перекатился и выстрелил ему в глаз, куда тотчас же угодила и
дубина Джонни Грома. Я поднялся на ноги и увидел, что остальные уходят,
спускаясь вниз по склону.

- Дурень чертов! - заорал я на великана. От ярости голос мой
прервался. - Ты что, сам за собой последить не можешь?

- Я в долгу перед тобой, Карл Паттон, - только и вымолвил он.

- К черту долги! Никто мне ничего не должен... и, соответственно,
наоборот!

На это он ничего не ответил, только взглянул на меня с высоты своего
роста и слегка улыбнулся, как улыбнулся бы взрослый расшалившемуся
ребенку.

Я сделал пару глотков подогретого и обогащенного воздуха из баллона,
и почувствовал небольшое облегчение... но очень небольшое.

- Может быть, ты назовешь мне свое настоящее имя, маленький воин? -
спросил великан.

Я ощутил холодок в груди.

- Что ты имеешь в виду? - растерянно спросил я.

- Мы сражались бок о бок. И теперь нам следовало бы обменяться
тайными именами, которые при рождении дали нам матери.

- Ах, магия, да? Джуджу? Таинственные могущественные заклинания.
Брось, здоровяк, с меня хватит и одного имени - Джонни Грома.

- Как хочешь... Карл Паттон.

И он отправился осматривать пса, а я стал осматривать поврежденный
скафандр.

Сервомоторы ног лишились части мощности, и пострадал обогреватель.
Это было плохо. Мне еще предстояло гнать великана довольно долго, прежде
чем я выполню порученную мне миссию.

Когда через полчаса мы снова тронулись в путь, я все еще удивлялся -
почему я это так поторопился спасти жизнь человеку, которого должен убить?

Три часа спустя мы расположились на ночлег. Когда мы устроились в
вытоптанных в снегу ямах, было уже темно.

Джонни Гром сказал, что скорпионы больше не вернутся, но я все никак
не мог успокоиться в своих поврежденных доспехах. У меня было ощущение,
что я заживо похоронен в темной глубокой безвестной могиле. Потом я,
должно быть, уснул, потому что, когда я проснулся, в лицо мне лился
бело-голубой свет.

Над вершинами хребта взошла внутренняя луна - Кронус, изрытый
кратерами диск, почти полный и висящий так низко, что, казалось, до него
можно допрыгнуть и со звоном стукнуться об него головой.

При лунном свете мы двигались достаточно хорошо, особенно если
учесть, что подниматься нам приходилось по склону ледника.

На высоте в сорок пять тысяч футов мы достигли перевала, и некоторое
время смотрели на расстилавшуюся внизу долину и возвышающийся за ней
следующий хребет. Он отстоял от нас миль на двадцать, и при ночном
освещении казался серебряно-белым.

- Может быть, за ним мы обнаружим их, - сказал великан.

Голос его стал каким-то бесцветным, будто потерял тембр. Лицо у него,
похоже, было обморожено и онемело от ледяного ветра. Вула скорчилась за
его спиной, выглядя подавленной и старой.

- Вполне, - сказал я. - А, может, за последующим, а может, за тем,
что позади него.

- За этими хребтами лежат Башни Нанди. Если твои друзья оказались
там, то их сон будет долог - да и наш тоже.

До следующего хребта было два перехода. К тому времени, как мы
достигли его, луна поднялась уже достаточно высоко и освещала окрестности
призрачным светом. Но вокруг не видно было ничего, кроме бесконечного
льда.

Мы сделали на льду привал, затем тронулись дальше. Скафандр теперь
причинял мне неудобства, разрегулировавшись, и у меня начали мерзнуть
пальцы на правой ноге. И, несмотря на то, что по дороге я то и дело
принимал горячие концентраты, а в вену мне через определенные промежутки
впрыскивались стимулирующие средства, я начал испытывать усталость.
Конечно, не такую сильную, как Большой Джонни. У него был измученный и
голодный вид, и он передвигал ноги так тяжело, словно к ним было приковано
по наковальне.

Он по-прежнему позволял себе и собаке съедать более чем скромные
порции пищи, а мне выделял даже больше, чем себе.

А я по-прежнему совал то, что не мог съесть, в кармашек рукава и
смотрел, как он мучается от голода. Но он был очень вынослив: он слабел от
голода медленно, нехотя уступая пядь за пядью.

В ту ночь, когда мы лежали за построенной им из снега загородкой,
защищавшей нас от ветра, он задал мне вопрос:

- Карл Паттон, интересно, каково это - путешествовать в пространстве
между мирами?

- Как в одиночном заключении, - ответил я.

- Тебе по душе одиночество?

- Какая разница? Это моя работа.

- А что тебе нравится, Карл Паттон?

- Вино, женщины и песни, - ответил я. - Но, в крайнем случае, без
песен можно и обойтись.

- Тебя ждет женщина?

- Женщины, - поправил я. - Но они не ждут меня.

- Кажется, ты немногое любишь, Карл Паттон. Тогда что же ты
ненавидишь?

- Дураков, - сказал я.

- Так, значит, это дураки послали тебя сюда?

- Меня? Меня никто никуда не посылал. Я всегда отправляюсь туда, куда
сам пожелаю.

- Тогда, значит, тебя привлекает свобода. Нашел ли ты ее здесь, в
моем мире, Карл Паттон? - лицо его было похоже на скорбную маску или на
выветренную скалу, но голос, казалось, насмехался надо мной.

- Ты понимаешь, что погибнешь здесь, или нет? - я не собирался
говорить этого, но слова вырвались у меня сами собой. И тон их показался
мне безжалостным.

Он взглянул на меня так же, как делал это всегда, прежде чем
заговорить: как будто старался прочесть что-то, написанное у меня на лице.

- Человек должен когда-нибудь погибнуть, - сказал он.

- Тебе нечего делать здесь. Брось все это, возвращайся и забудь об
этом всем.

- Но ведь и ты мог бы сделать то же самое, Карл Паттон.

- Я? Вернуться? - воскликнул я. - Ну, уж нет, благодарю. Я еще не
закончил своих дел.

Он кивнул.

- Человек должен всегда доводить свои дела до конца. Иначе он ничем
не будет отличаться от снежинки, гонимой ветром.

- Так ты, значит, думаешь, что это игра? - рявкнул я. - Состязание?
Исполни или погибни, или, может быть, и то, и другое вместе, и пусть
победит сильнейший?

- А с кем же мне состязаться, Карл Паттон? Разве мы с тобой не
товарищи, идущие бок о бок?