чувством.
известно? Два часа на сборы и - пожалуйте в эшелон. А мы же - огородники.
Огородники! Чем мы в степях Казахстана заниматься будем, об этом хоть
кто-нибудь подумал? Я, например, сурков ловил с шести лет и сурчиной
питался. Сосед-казах научил и ловить, и шкурки снимать, добрый человек был,
царствие ему небесное. Я ловил капканами, шкурки сдавал, жир вытапливал,
чтоб зимой мать с сестрами могли хоть чем-то кормиться, а сурков варил и суп
хлебал.
Андрея. Готов все сделать, но решать тебе. И сейчас - завтра у меня с ним
встреча по этому поводу.
будем пить.
свинья не съест. Лидии пока не говори, сам потом объясню.
серьезное.
тоской.
русская, сам знаешь. Остальных - Володьку и Катю - русскими, а его не мог.
Предки мне не позволяли. Те, что в душе у каждого из нас сидят. И следят,
чтоб не лгали!..
братской семье народов - евреям, корейцам, немцам, калмыкам, чеченцам и так
далее по списку, - приходится выживать, а не жить. Выживать. Я - кореец с
орденом Ленина за целину, и я - директор совхоза. А остальные корейцы где? В
шахтах, на лесоповале, в лучшем случае - за баранкой. - Ким неожиданно
улыбнулся. - Это я выступление репетирую. Перед собственным сыном.
все - ступеньками вниз.
Ким меня пригласил. Шепнул при входе, пожимая руку:
отправили их в другую комнату, что мне, признаться, понравилось: не люблю,
когда дети сидят вместе со взрослыми за водочным застольем. Хорошо время
пролетело - и весело, и незаметно. А потом глава семейства вышел меня
провожать вместе со старшим сыном. И сказал:
запомни.
глухоманских "Канцтоваров", появлялась у меня регулярно. Заранее звонила,
сообщала шифр: "Иду на рынок". Это было всегда перед моим обеденным
перерывом, и я, если не случалось ничего экстраординарного, говорил
секретарше, что буду обедать дома, а появлюсь с легким опозданием, и
удалялся с непременным заходом в магазин. Ветчиной хорошо закусывать
армянский коньячок.
Подозреваю, что и она ко мне - то же самое. Но встречи были
необременительными, Ляля держалась в рамках "ты - мне, я - тебе", не строя
никаких планов и не одурманиваясь никакими иллюзиями. Наша связь носила
почти служебный характер с точно выверенным регламентом и отработанными
правилами. Но противно от этого ощущения казенщины мне становилось не "ДО",
а "ПОСЛЕ".
у меня не было, ловеласом и дам-ским угодником я тоже себя не ощущал, но
против природы, как говорится, не попрешь.
нисколечки! Это потом, потом, когда появилось, что с чем сравнивать, я
опомнился и тогда испытал стыд. Жгучий, как заматерелая крапива. Только душу
все равно не почешешь, как бы ни мечталось об этом.
при этом о хорошо мне знакомом глухоманском заведующем скрепками и
скоросшивателями? Да ни боже мой! И в голову мне не приходило, что я его как
бы мордой в дерьмо... Нет. Да и дороги наши разошлись, и парился я теперь в
другой бане.
помягче... обеденные перерывы под коньяк. И чем бы все это могло закончиться
- тоже не могу себе представить. Одно твердо знаю: моей законной супругой
она бы не стала ни при каких обстоятельствах. Можно све-сти концы оголенных
проводов двух энергосистем - и так поступает подавляющее (надеюсь)
большинство населения. От их сближения возникает вольтова дуга страсти,
которая не только пронизывает все человеческое естество насквозь, но и
насыщает его озоном, искрами в глазах и жаждой жизни. А две канализационные
трубы что могут создать при своем подсоединении?.. То-то же. Так пусть
безгрешный бросит в меня камень. Интересно, где вы сыщете таких безгрешных?
В мире, может, кто и сыщется, потому как там для подобных целей улица Пигаль
существует. И все ходят чистенькими. А у нас вместо улицы Пигаль - закрытое
партсобрание по личному делу товарища имярек. У нас - блюдут нравственность
на радость пенсионерам, а в насквозь прогнившей Европе устраивают вполне
легальные, чистые и скромненькие пункты очищения от скверны.
думать непристойно, хотя все о ней думают?
не в голове - в совести застряла. И совесть эта проснулась, потянулась,
усмехнулась и призвала меня к ответу.
себе на работу, со знакомыми раскланиваюсь, у пожилых о здоровье спрашиваю,
девушкам ручкой помахиваю, поскольку знаю, что в Глухомани я - один из самых
завидных женихов. И все ладно, все хорошо, все - как всегда по утрам. Как
вдруг...
говорится, без особых примет. Впрочем, не особых тоже нет. Нечто
усредненное...
книжечку, сует ее мне под нос и - еле слышно:
остальные граждане нашего прекрасного отечества, с детства впитал во все
клетки суеверный страх перед владельцами подобных книжечек. Правильнее
сказать, не столько перед владельцами как субъектами, сколько перед
книжечками как объектами. А потому и пошел за неприметным во всех смыслах,
лихорадочно соображая по дороге, в чем же это я прокололся. Проколоться я
мог только на своей африканской гастроли, но мысли этой додумать не успел,
потому что мы пришли.
мной дверь ничем не примечательного дома, возле которого не было никакой
охраны.
распахнул левую дверь.
многими ерзающими задами скамья, возле которой тоже торчал охранник. За
конторской стойкой.
конторскую книгу данные моего паспорта.
ощущением конца. Не карьеры, не жизни, не чего-то вообще более или менее
определяемого, а просто конца. Конца как такового. Вероятно, все, кто
попадал в чистые руки меченосцев Железного Феликса, испытывали нечто
подобное, не ведая за собой никакой вины. Просто - ощущение, и только.
Всего-навсего - ощущение.
недолго. Приоткрылась дверь, и наградивший меня этими ощущениями безликий
субъект поманил меня рукой, приглашая пройти в кабинет.
Если, конечно, это случится.