Чтение 8–й страницы книги ~В паре с "сотым"~

фронт!

Тут же несколько наших товарищей дали согласие перейти в штурмовой
полк. Командир с радостью принял их.

Мы же - "твердые истребители" - остались верны своему призванию и
решили, что у нас еще будет не меньше шансов рассчитаться с гитлеровцами за
все их злодеяния, за все их черные дела. По интенсивности нашей подготовки
мы почувствовали, что скоро, очень скоро пойдем в боевые полки!

Так оно и произошло. Через несколько недель нас, оставшихся летчиков,
вызвали в отдел кадров, выдали нам предписания и отправили прямо на фронт -
в 229-ю ИАД (истребительная авиационная дивизия), которой командовал
генерал-майор авиации Шевченко. Нас распределили по полкам. Дубровский,
Сокольский и я попали в 40-й ИАП, а остальные ребята - в 84-й ИАП.

Мне на первых порах не повезло: я подхватил где-то малярию, и уже по
дороге на фронт она меня начала трепать - температура временами доходила до
39o. Мы добирались, как говорят, на перекладных - на машинах, на открытых
железнодорожных платформах. Болезнь от этого только прогрессировала. Не
успел я приехать на место, где размещался наш полк, как меня сразу же
отвезли в лазарет. Итак, вместо строевой части я оказался... в лазарете.

Лечение проходило медленно. Иногда я сидел у окна и с грустью думал:
"Мои друзья уже, наверное, воюют, а я ничем не могу им помочь".

Целыми днями мне слышен был гул самолетов, уходящих на боевые задания и
возвращавшихся обратно. Порой сквозь рев наших моторов пробивался
пронзительный звук "мессершмиттов", и тогда раздавался грохот зениток,
стучали пушечно-пулеметные очереди. Все это мне говорило о том, что идет
воздушный бой. С каким нетерпением в такие минуты я ждал своего
выздоровления! Как хотелось мне скорее прийти своим товарищам на помощь!

Однажды вечером меня навестили Дубровский и Сокольский. Они сообщили,
что моего товарища Женю Шахова сбили "мессеры" прямо над нашим аэродромом.
Группа пришла тогда с задания и стала заходить на посадку. В это время два
"мессера" атаковали самолет Шахова, и он прямо на глазах всего полка сгорел
в воздухе.

Я не мог представить себе, что Евгения уже нет в живых, ведь я хорошо
знал его! Мы с ним много поработали в школе в одной эскадрилье, даже сидели
в летной столовой за одним столом. И вот его нет...

Да, к бою надо готовиться как следует, и во фронтовое небо взлетать
нужно во всеоружии! Война не признает слабых, не прощает тем, кто допускает
промахи. Значит, надо учиться у летчиков, которым довелось уже не раз и не
два встретиться в бою с фашистскими асами, нужно знать тактические приемы
врага, знать слабые и сильные стороны немецких самолетов.

Здоровье мое вскоре пошло на поправку: шатаясь от слабости, я начал
выходить на воздух, выбирал место поудобнее и наблюдал за небом. Меня
одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, я понимал, что я еще слаб
и идти в бой мне сейчас нельзя, а с другой, как-то неловко, стыдно было
лежать в одной палате с раненными в воздушных схватках. Мне хотелось
немедленно покинуть лазарет. Я стал торопить врачей, досадуя на медицину,
что не придумала еще лекарство, которое бы сразу излечивало от малярии.

- Ох, парень, парень! - сказал мне с грустью главный врач лазарета. -
Разве на одну малярию нужно быстровылечивающее лекарство? Нам бы препарат
такой, чтобы смертельно раненные и безнадежные выживали - какие люди
уходят...

Да, и он, врач, и я, летчик, оба понимали, что такого волшебного
лекарства пока нет и что лучшее лекарство сегодня - это смерть врага. Чем
больше будет уничтожено фашистских захватчиков - тем больше хороших людей
останется жить на земле.

Наконец через двадцать дней меня выписали из лазарета, и я возвратился
в полк. К тому времени мои товарищи Дубровский и Сокольский уже летали на
боевые задания. И хотя не имели еще на своем счету сбитых фашистских
самолетов, но уверяли, что сбивать их можно!

Меня представили всем летчикам полка. Я смотрел на них и думал, что мне
крепко повезло: я попал в семью опытных воздушных бойцов, таких, как
Чупиков, Баранов, Шлепов, Додонов, Пилипенко...

Я уже физически окреп, и меня стали "провозить" на УТИ-4 по кругу и в
зону. Затем, когда я восстановил технику пилотирования, командир эскадрильи
капитан Пилипенко слетал со мной в зону и дал "добро" на самостоятельную
работу.

Приказом по части за мной закрепили боевой самолет. Это был уже
старенький истребитель И-16, вооружение его состояло из двух крыльевых
пулеметов "ШКАС" нормального калибра и двух "РС". Но я и такому самолету был
рад. Чтобы успешнее воевать, на разборах воздушных боев я внимательно
прислушивался к выступлениям командиров, к рассказам опытных летчиков,
делившихся впечатлениями после удачно проведенных схваток с врагом. Даже
самые разрозненные, отрывочные данные, касающиеся тактики немецких
истребителей, я старался как-то осмыслить, понять.

В скором времени погибли мои друзья Дубровский и Сокольский. Дубровский
был сбит в воздушном бою, а Сокольский погиб при штурмовке вражеской
механизированной колонны.

И вот я узнаю, что завтра лечу на задание. Значит, завтра я получу
боевое крещение. Скрывать не Стану: поволноваться мне пришлось изрядно. Я
пытался мысленно, по рассказам своих боевых товарищей, нарисовать картину
завтрашнего боевого вылета, а в голову лезла другая мысль: "А может быть,
полет практически будет проходить совсем не так, как я предполагаю?"

Одно дело - слушать рассказы о боях и боевых вылетах, другое - самому
слетать и провести бой. Меня волновали многие вопросы воздушного боя и
боевого вылета. Например, как быть, если я лечу самым крайним в строю или,
как в авиации говорят, замыкающим, а в это время мне в хвост для атаки
заходят "мессеры"? Что же я должен делать? Какой надо выполнить маневр?

Мне отвечали:

- Ты должен развернуться "мессеру" в лоб и атаковать его. Затем, после
атаки, пристроиться к свой группе.

Это говорили опытные летчики, побывавшие не раз в боях и имевшие на
своем счету сбитые самолеты. Не верить я им не мог. Но и понять их мне тоже
было трудно. "Как же так, - размышлял я, - мне в хвост для атаки заходит
пара "мессеров", я разворачиваюсь им навстречу и, открыв огонь, тоже
перехожу в атаку. Но моя ведь группа продолжает идти дальше на цель. Значит,
атакуя "мессеров", я отрываюсь от нее и улетаю в противоположную сторону. Но
после такого маневра мне долго придется догонять свою группу, чтобы
пристроиться к ней. Да и "мессеры" этого не допустят..."

Другие товарищи говорили, что, наоборот, ни в коем случае отрываться от
группы нельзя, иначе сразу же собьют. Кому же верить? Я придерживался
второго мнения. И решил, что если завтра при выполнении задания сложится
такая обстановка, то любыми путями буду держаться в строю.

На следующий день полк выполнял прежние задачи: штурмовал наземные
укрепления врага, сопровождая истребителей-бомбардировщиков - "чаек" на
боевые задания, вел воздушную разведку.

После обеда командир звена лейтенант Григорьев подозвал меня к себе:

- Товарищ старший сержант Голубев, готовьтесь к вылету на боевое
задание.

- Есть! - ответил я и побежал к своему самолету. Наконец-то!

Техник был у самолета и заполнял формуляр.

- Самолет готов к вылету? - спросил я.

- Так точно!

Мы еще раз, уже вместе с техником, осмотрели мой истребитель, и я,
убедившись в его готовности, пошел в эскадрилью.

В четыре часа дня командир полка подполковник Чупиков собрал летчиков,
участвующих в очередном вылете, и поставил задачу: двумя шестерками
истребителей И-16 сопровождать истребителей-бомбардировщиков И-153 и
совместными бомбардировочно-штурмовыми ударами уничтожить скопление живой
силы и техники противника в районе Малгобек. Боевой порядок на маршруте
истребителей-бомбардировщиков - колонна двух восьмерок. Первую прикрываю я
своей шестеркой, вторую - капитан Пилипенко; Высота полета до цели-1500
метров, над целью - 1000 метров. Встреча с истребителями-бомбардировщиками -
в воздухе над аэродромом. Вылет в 17 часов.

- Вопросы ко мне будут? - обратился к нам Чупиков. Все молчали.

- По самолетам!..

ПЕРВЫЙ БОЕВОЙ ВЫЛЕТ

В 17.00 раздается команда: "По самолетам!"

Я спешу к своему "ишачку". Механик докладывает о готовности -
показывает большой палец. Пулеметы снаряжены полным боекомплектом, под
крылья подвешены реактивные снаряды. Это уже не учебные стрельбы - это вылет
на боевое задание.

Команду на взлет пока не дают, и кажется, что сижу я в кабине целую
вечность. Смотрю на часы: 17.05. Еще раз мысленно повторяю задачу,
осматриваю кабину, приборы. Наконец, самолет ведущего группы поднимает пыль
и спешит к старту. Взлетаем парами. Мы со старшим лейтенантом Григорьевым -
в последней паре. Ко второму развороту вся группа в сборе. Едва набираем
высоту, как замечаем ударную группу истребителей-бомбардировщиков. Любуюсь
их четким строем.

Летим к линии фронта. На высоте 1500-2000 метров видимость ухудшается,
появляется дымка. Погодные условия довольно сложные, земля еле
просматривается, а ведь и нам - истребителям прикрытия придется наносить
удары по наземному противнику в такую погоду, и, чего доброго, могут
неожиданно, на большой скорости подойти "мессеры".

Мне становится смешно от таких дум: для чего же мы тогда в небе, если
"чего доброго" бояться? Бьют же их ребята - и я попробую. Подумаешь,
невидаль - "мессеры"; волков бояться - в лес не ходить!

Иногда сквозь густую дымку проглядывает земля, и вот, совсем неожиданно
в большом "окне" я увидел линию фронта.

Чем ближе подлетаем к ней, тем рельефнее картина: отчетливо видно, как
горят дома, сараи, видны линии окопов, подбитая техника на дорогах.