Чтение 8–й страницы книги ~Храмовник~

меня близорукими, огромными глазами и протягивает белоснежный платок:

- "У Вас кровь, молодой человек".

Я утерся шарфом, посмотрел и порадовался, что он красно-белый - все не
так заметно. Он подержал в руках платочек и говорит:

- "Знаете, похоже, я безнадежно стар. Начинаю упускать какие-то вещи.
Так и не довелось сходить на футбол. Представляете?"

Я улыбнулся, поморщился из-за губы и отвечаю:

- "Мне -- тоже..."

А он смотрит дальше и спрашивает:

- "Раз Вы не фанат, подарите мне свой шарф. Мне очень надо".

Я гляжу на свой красно-белый шарф, а он уже наполовину совсем красный.
Я отрицательно качаю головой:

- "Не могу. "Спартак" - чемпион. А вот шапочку -- ради Бога".

Нахлобучил я ему свой красно-белый петушок и дед стал похож на
маленького пионера. Всем ребятам - примера. Он, так и не одев свои очки,
ушел, а вместо него пришел Сыч.

Филолога нам вернули под утро. У деда были золотые Руки. У парня потом
не осталось и шрама!

А через неделю отловил меня Сыч, а глаза у него... Я спрашиваю:

- "Что с тобой?"

- "Промашка вышла. Это оказались - не те. То ли панки, то ль -
металлисты. Не те, понимаешь?"

Я чуть не сел. Едрена репка, а мы их -- так... Тут я вспомнил,
разозлился и говорю:

- "А чего ж у них свастики на цепях?!"

- "Так говорят, это - не свастика! У нее рожки в другую сторону, а в
темноте..."

Тогда я взял Сыча за грудки и очень внятно сказал:

- "Ежели на козлах свастика, мне по фигу в какую сторону загнуты ее
рожки. Их рога я загну в ту сторону, какую положено. Загну, загибал и
загибать буду. Вот такой я тупой и непросвещенный".

Сыч сразу приободрился и говорит:

- "Там один на гвоздь налетел. Ему теперь девочки без нужды".

Я просто пожал плечами:

- "Так лед-то какой на улице! Мало ли кто поскользнется... Сидел бы
дома, раз не умеет гулять!"

А через месяц Оленьке пришла пора срочно почиститься. Мы с Сычом и
будущей Сычевой женой привезли ее к Хирургу, и он с подозреньем спросил:

- "Твое?"

Я даже обиделся:

- "Мое бы у меня выросло. Девка больно хорошая".

- "Его?"

- "Да пошел ты! У него его тоже бы выросло. Скоро вырастет. Сам гляди".

Хирург глянул на серую Ольгу, на нас - и забрал ее. А когда сидели и
ждали, пока она отлежится - раздавили на четверых. Так и подружились.
Раньше-то я его знал лишь как Ленкиного старшего брата. Я тогда спал с ней.
И думал -- жениться. Мы все так думали.

Так что, не берите в секретарши девчонку, коя знает вас, как
облупленного. Не заводите от нее дочерей. А самое главное -- не дружите с
Хирургами, ежели его родная сестра родила вам дочурку в ваше отсутствие. И
никогда не дарите спартаковских "петушков" деду той самой девчонки, с коей
вам сладко спать. Можно поставить себя в дурацкое положение. На всю жизнь.

Да, - на другой год мы опять собрались в апреле. Походили, поорали:
"Спартак" - чемпион!" - зашли к Хирургу, сказали, чтоб шел спать, или с нами
- пить. Он пошел с нами.

В третий год я уже пошел с Ленкою. Сама напросилась. Опять - никого.
Даже скучно. Завалили всей толпою к Хирургу и устроили сабантуй прямо у него
в перевязочной. Никто не удивился и не спросил - кто мы и откуда. Мы не
удивились, что в перевязочной средь ночи столько врачей. Да - сестричек.

А потом мы выросли и перестали бродить по апрельской Москве. Да и зачем
бродить? Тихо у нас. Тихо и покойно. По-крайней мере - двадцатого апреля.
Сами понимаете - ледок. Бродишь ночью - как бы не поскользнутся.

Хе

Патриарх

The Hierophant

Le Pape

Der Grossmeister

Цикл Воли -- Развитие

Москва -- 1937 год

Мы шли в ночи и было слышно, как звенят подковками у нас сапоги. Город
-- похоже что спал, а скорей всего -- притворялся.

Стояла густая августовская ночь и окна москвичей были распахнуты.
Обычных москвичей. Нас вел старый Палыч, коий всю дорогу внимательно смотрел
на раскрытые окна. Ежели какое-то из окон было заперто, он молча показывал
на него пальцем, Леша включал потайной фонарь, а Володя отмечал координаты
окна.

В такую жаркую ночь за этими закрытыми окнами прятались "Враги Народа".
Они, наверно, шептались друг с другом и говорили всякие гадости -- про Нас,
Нашу Родину и самого Товарища Сталина.

Здесь -- в центре города это была одна из самых верных примет. Бывших
хозяев всех этих домов постреляли в дни Революции и теперь в их просторных,
светлых квартирах и комнатах жировала пролетарская, да жидовская грязь,
всплывшая в дни мятежа. И мы -- шли ее чистить. И вся эта грязь и мразь
слышала, как гремят подковками в притаившемся городе наши кованые сапоги и
-- в штаны делала себе от ужаса.

Сперва -- делала, а стоило нам пройти, сразу же начинала шипеть нам
вслед. А чтоб не слышали мы ее мерзкого шипа, закрывала окна на все
шпингалеты с задвижками. Она не знала, что -- закрытое окно -- Примета. По
возвращении мы пересчитаем виденные нами закрытые окна и будем знать -- куда
идти в другой раз.

Правда, теперь примета сия стала терять прежний смысл. Все чаще за
закрытым окном была уже опечатанная нами комната. То есть -- не нами, но -
другой ротой. Правда, именно моя рота выявила и взяла больше всех -- этой
сволочи.

Остальные ленятся и выезжают на задержания на машине. А при звуке наших
машин окна захлопывают -- самые добропорядочные обыватели. Поэтому мы любим
идти пешком.

С нами -- старый, бывалый "следак" Виктор Палыч. Отсидел в двадцатых --
сколько положено, а потом был взят нами во "внештатники". Знает и помнит
былую Москву, как облупленную. А еще хлеще знает и помнит всех этих бандюков
с горлопанами, что устроили тогда этот переворот. Его позиция простая и
правильная:

"Бандиты будут сидеть, иль -- лежать, - в зависимости от статьи. Урки
должны гнить на нарах, а не жрать ананасы в Кремле".

Я с ним согласен. Когда мы берем нового бандюка, они же все -- пьяные в
дым, катаются в ногах, да блажат про то, что они -- большие дружки Товарищу
Сталину. А у меня в голове: "Не обращай внимания, Аннхен. У дочери
настоящего Рыцаря нет ни нервов, ни -- трясущихся рук! Ты сбилась. Раз-и,
два-и..." - а потом, как кричали мама с сестрой.

Мы у этих скотов -- хотя б матерей, да сестер на насилуем. Пуля в
голову и -- весь сказ. Вы не поверите -- как рыдает, да плачется вся эта
мразь, когда ее выводят на улицу... Ворье. Быдло.

Сладко было вам спать в постелях расстрелянных, да вкусно жрать из
чужой тарелки с вензелем, - пора платить по счетам. Сукины дети. Всех
найдем. Всех сыщем...

Я часто думаю, - как, почему мне так повезло? Видно, есть все же Бог --
коль дал он и мне, и ребятам моим поквитаться за всех наших. Вон -- Вася
Сычев. Батя его был унтером погранстражи. "Тамбовский волк", - как их все
называли. Они, - все те, кто из деревни Антоновки -- все звались "тамбовские
волки". Их деревня в незапамятные времена принадлежала графу Бенкендорфу.

Ну, - тому самому. Шефу и создателю жандармского Корпуса, да Начальнику
Тайного Управления. Царской разведки, да -- контрразведки проще сказать. Так
чтоб -- в деле сием "лишних" не было, - он всем своим крепостным из Тамбова
-- вольную дал и просил "Служить Отечеству" на границе. Сказал: "Границы
России должны стеречь -- русские". Они и -- стерегли. Все урки их только
лишь "тамбовскими волками" и величали.

А когда стряслась Революция, вчерашние урки нагнали огромную армию к
небольшой деревне Антоновке и устроили провокацию. А потом обычных крестьян
-- газами. Да бабам штыками животы -- вспарывать. Чтоб, говорили: "Извести
все волчье семя!"

Васька-то тогда -- совсем малый был. В каком-то стогу схоронился.
Своими ушами слыхал, как его мать, да сестер -- сперва ... А потом -- живых
еще на куски резали. Пока маленький был -- на всю нашу колонию по ночам
орал: "Тухачевский! Бегите! Жиды идут!"

А его никто и не пытался удерживать -- все такие. Когда пришла весть о
том, что завтра будем брать Тухачевского, Васька перед начальниками на
коленках стоял -- просил взять его в команду, - в харю этой гниде -- хотя бы
раз плюнуть. Не взяли.

Побоялись, что он вгорячах кокнет красную сволочь, а того нужно было --
хотя б на суде еще целым народу представить. Вот после приговора, - перед
казнью сказали: "Пожалуйста!" Поэтому и трупы всех этих никому уже не
показывали. Отводили мужики душу. По всей программе отводили.

К примеру, - трое-четверо держат гада с кляпом во рту, а еще двое
расстелят на столе бабу там, иль -- дочку задержанного и -- давай во все