особняк, господин министр!" Предместье подняло войну с
властями: "Не желаем!", "Не уедем", "Плевали мы на ваши
постановления!", "Только троньте нас, проклятые спекулянты!".
Сиднейцы терпеть не могут всякие предписания и распоряжения.
Подчиняться им? Ни за что! Раз это делают они, значит, сиднеец
против.
крыльцо и сказала нам вызывающе:
Буржуи - те стыдятся. А мы гордимся. Сюда ссылали бунтовщиков,
а не воришек.
образом бродяг - разоренных ремесленников, согнанных с земли
английских крестьян, осужденных за бродяжничество.
полтораста лет назад этот город начинался как место поселения
ссыльных.
ссыльных. На лесистом берегу будущего Сиднея 850 человек начали
строить жилища и каменный дом губернатора новой колонии. В
одной из старых книг я нашел описание Сиднея 1826 года, с его
нравами и разделением на ссыльных "отпущенников", то есть уже
освобожденных, и ссыльных, продолжавших отбывать свой срок, на
свободных колонистов, на правительственных чиновников.
французского флота, совершенно европейским - "где корабли,
магазины, укрепления, улицы напоминают Англию".
дворами, огородами, и поэтому Сидней занимает обширное
пространство. Строения почти все в один и два этажа. Улицы
прямые, с приличной шириной...".
изначальный характер города. Сидней относится к тем счастливым
городам, которые рождаются с готовым характером, и десятилетия,
столетия ничего поделать с ним не могут. Таковы Ленинград, и
Одесса, и Севастополь, и Веймар, самые разные города, - они
словно подчиняются законам природы для живых существ: как
родился голубоглазым, так на всю жизнь.
приукрасился. Роскошные универмаги его не уступают
американским. Появились парки, фонтаны; уличные кафе уставлены
старинными белыми креслами - как в Париже, стилизованные
деревянные домики-магазины в центре - как в Шотландии, и тем не
менее его всегда можно будет узнать, отличить от всех других
городов.
катерами и акулами. Огромные пляжи и маленькие пляжи-купальни,
огороженные сетками от тех же акул; его большущий порт,
мускулистые докеры с их тяжелой походкой и неторопливыми
движениями. Печальный пустой центр Сиднея в воскресные дни. Его
ритм, - в Сиднее нам всегда было некогда, там мы двигались
быстрее. Сидней - там чаще смеешься и громче говоришь, там
понимают с полуслова, там готовы подшучивать над чем угодно,
там все кончается смехом или забастовкой...
нравились перечисления: припасы, инструменты, животные, трофеи.
Беда в том, что перечисление - слишком легкий способ изложения.
Он хорош для записной книжки, не больше.
перечень. И даже из моего перечня для человека, знающего
Сидней, возникает совсем иной город. Впечатление находится
между строками перечня. Я увез свой Сидней, совсем другой, чем
Оксана, и не похожий па Сидней Терри Рэни. Мой Сидней - всего
лишь впечатление. Ни на что большее я не претендую.
написать: "Сидней мне показался самым живым и энергичным
городом Австралии" - и ничего не возразишь. Показался, и все
тут. Но попробуй я написать, что Сидней - самый живой и
энергичный город, тут меня уличат и опротестуют, и пропала моя
дружба с мельбурнцами.
- в коротеньких шортах, босиком".
говорю, что это мне нравится, я обнаруживаю лишь собственную
безнравственность.
впечатлений, чем сведений. Я не хочу утверждать, что
впечатления - более ценная вещь. Вряд ли. Они слишком
субъективны, они зависят от настроения, предрассудков. Я хотел
бы описать Сидней беспристрастно и обстоятельно, как умели
делать путешественники девятнадцатого века. Читая книгу
Дюмон-Дюрвиля, я наслаждался подробностями обстановки,
костюмов, описаниями зданий и умением видеть издали, в
пространстве и во времени.
окружавшие город, и поэтому вид его печален и открыт. Несколько
лет, как насаждают европейские деревья, но они растут тихо и
часто изнемогают на здешней горящей и дикой почве".
может составить картину той жизни, так, чтобы потомки и через
сто и через двести лет могли представить ее наглядно. Он уважал
свой век, считал его значительным, ценным для истории, кроме
того, он чувствовал лично себя как бы ответственным перед
будущим. Сейчас это качество в значительной мере утрачено. Мне
не приходит в голову описывать общий вид Сиднея, из какого
камня там строят дома, есть ли там трамвай, как устроены
магазины. Мне кажется, что все это уже описано другими, и сами
сиднейцы это опишут лучше, а кроме того, есть кино, фотографии,
газеты, они зафиксируют, они дополнят. А они, между прочим, и
не фиксируют.
ансамбли, знаменитый Сиднейский Мост, центральные улицы,
ботанический сад. Но зато там пет домишек Вула-Мулла, нет
крохотных садиков, дымных пивных, китайских ресторанчиков, нет
субботней торопливой толпы в универмагах, когда цены снижаются
на шиллинг, нет того, что составляет быт города. Точно так же,
как и в наших фотоальбомах не увидишь базара, тесно
заставленной коммунальной кухни, старых дворов с дровяными
клетками, очереди у филармонии, очереди за луком - никаких
очередей, любые очереди считаются чем-то зазорным и
недопустимым.
более, раз это уходит в прошлое, оно должно сохраниться в
документах, описаниях, фотоальбомах: вот как мы жили, и так
жили и этак, по-разному жили. Попробуйте сегодня рассказать о
годах первых пятилеток. Где, в какой Истории есть фотографии
очередей за хлебом, карточек, торгсинов, но ведь это тоже было
бытом. Даже из газет того времени ничего не вычитаешь об
ордерах на рубашку. Так и сегодня из газет не узнать о том, как
хоронили Пастернака, и о том, как выглядела в 1965 году служба
в церквах.
будто все это и так знают. Путешественник обладает совсем иным
виденьем. Вот почему одно из лучших описаний Сиднея сделал
француз Дюмон-Дюр-виль. А Англию так прекрасно описал Карел
Чапек. А Ирландию - Генрих БЈлль.
клюквы и всяких ошибок, наверное, многое будет наивным, но,
может быть, там будет и что-то интересное - Сидней, каким он
видится человеку другой, совсем другой страны.
это будет за рассказ о Сиднее, если там не будет моста.
ничего хорошего не получится.
время, - еще немного, и оно скиснет, свернется, дальше
начинается знание, неполное, куцее, от которого одно
расстройство.
освещенный подъезд мы поднялись в фойе - бедное, никак не
обставленное, зрительный зал напоминал сарай, лампы свисали с
голых стропил, освещая плохо побеленные кирпичные стены. Шла
пьеса местного автора - чуть под брехтовскую "Трехгрошовую
оперу", про гангстеров, трусливых и жалких. Играли хорошо, а
нам казалось, что играют превосходно. Мы хлопали изо всех сил,
и дешевые стулья пронзительно скрипели под нами. На тесной
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Корнев Павел
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Лукьяненко Сергей