Чтение 8–й страницы книги ~Анфиса~

только его. Ну... ты не слушаешь меня.

Анфиса. Федор, скажи: ты уже больше не любишь меня?

Федор Иванович. Ах, Анфиса! (Вздыхает и садится.) Ну, люблю. Ну, что
случилось, говори. Только лучше бы... не надо, Анфиса.

Анфиса. Ты помнишь, Федор, что ты обещал, когда я отдавалась тебе? Что
больше ты не будешь близок с женой - ты помнишь?

Федор Иванович утвердительно кивает головой.

Анфиса. Я рада. Значит, это неправда, что третьего дня ночью ты был у
нее?

Федор Иванович (медленно). Нет, правда. Был.

Анфиса (хватаясь за шею). Да, был? А я думала, что она солгала...
Значит, правда: был. Кто же я теперь, Федор? Ты назвал меня женой - жена или
любовница?

Федор Иванович. Зачем так резко? Я этого не говорю.

Анфиса. Не говоришь? И ты знаешь, как они относятся ко мне - все, все,
эта добрая Саша, эта чистая девочка, которой ты хотел навеять золотые сны?
Меня травят, преследуют на каждом шагу, меня грызут, как собаку, забежавшую
на чужой двор. Нянька не пускает меня в детскую, меня презирает Катя, твой
кучер Еремей фамильярничает со мной... а я? Верчусь, улыбаюсь, глотаю
отравленный хлеб - ты видел, как Саша подает мне тарелку за обедом?

Федор Иванович (холодно). Да, видел. И... удивлялся.

Анфиса. Чему?

Федор Иванович. Что ты не возьмешь эту тарелку и не бросишь в голову
Саше.

Анфиса. Ты этого хочешь? Да? Говори, ты этого хочешь?

Федор Иванович. Тише. Я знаю только одно, что ты этого не можешь. И
нельзя ли, пожалуйста, Анфиса, крика и вообще без этих... супружеских сцен.
(Мягко.) Я прошу тебя, Анфиса. Я сегодня устал и кроме того... (Сдержанно,
волнуясь.) Один негодяй оскорбил меня. Конечно, это пустяки.

Анфиса. Да, я знаю. Ставровский. И он был прав.

Федор Иванович (угрожающе, но все еще сдержанно). Анфиса! Я прошу
тебя...

Анфиса. Да, да, он был прав. И, вероятно, это было очень красиво, когда
ты поклонился, а он...

Федор Иванович (поднимаясь). Я ухожу.

"Анфиса (кричит). Нет, нет!" Федор Иванович. Чего ты хочешь? Ты сама не
понимаешь, что ты говоришь. Он был прав! Господа, которые просто завидуют
мне, господа, которые не могут переварить того, что я зарабатываю десятки
тысяч, что публика устраивает мне овации.

Анфиса (почти невольно). Тебе кричали: вон!

Федор Иванович (медленно). Да? Спокойной ночи, Анфиса.

Анфиса. Федя! Я не буду, постой. Не уходи. Я знаю, что я говорю. Но я
так несчастна, так несчастна. Господи, что вы все делаете со мной?

Федор Иванович. Мне... надоело это. Чего ты хочешь, Анфиса? Ты хочешь
правды, да?

Анфиса. Да... если только ты можешь... сказать правду.

Федор Иванович. Если только могу? (Грубо.) Ну, так ты мне - не нужна.
Понимаешь, просто не нужна.

Анфиса (бледнея). Так говорят только прислуге.

Федор Иванович. Ах, оставь эти жалкие слова! Вообще, зачем ты лжешь?
Зачем ты солгала мне про свою гордость - ты вовсе не горда. Зачем ты солгала
мне про какую-то недоступность - ты доступна, как и все. Помню, как я бегал
по саду, по колена в снегу, без шапки и звал тебя, а ты сидела там, в углу,
с этим ничтожеством. Как еще тогда я не понял тебя!

Анфиса. Федор, ты раскаешься в том, что говоришь.

Федор Иванович (смеется). Любовница!.. Ну, да, любовница. Я хотел,
чтобы ты стала женою, а ты сумела стать только любовницей... как все эти
Саши, Лизы...

Анфиса. Так. Только любовницей? Что же мне было делать, скажи.

Федор Иванович. Не знаю.

Анфиса. Нет, ты скажи! Ты не прячься! Что же мне было делать, ну,
говори!

Федор Иванович. Почем я знаю, что должна делать женщина, которую я
люблю? Этому не учат.

Анфиса. Нет, скажи! Ты теперь не имеешь права молчать. Что я не бросила
в голову тарелкой этой несчастной беременной женщине, да? Что из любви к
тебе я унижалась, терпела плевки, разучилась краснеть, ненавидела да? Что я
верила в твое благородство, в твое понимание, в твою мужскую силу, в твою
честность?..

Федор Иванович. Постой. А зачем... а зачем ты солгала мне про этого
офицера в Смоленске? Ты говорила, что не было ничего...

Анфиса (глухо). То был мой позор. То была ошибка, за которую я
наказана.

Федор Иванович (насмешливо). И ты боялась, что я не пойму ошибки? И это
ты называешь - верила в меня? Ах, Анфиса, зачем ты лжешь? Этот офицер бросил
тебя?

Анфиса. Нет. Но он оскорбил меня.

Федор Иванович (медленно). Зачем же ты не убила его, Анфиса? Ты должна
была его убить. Зачем же тогда (с презрением поднимает руку Анфисы, на
которой перстень, и снова бросает ее) ты носишь это?

Анфиса. Тогда я еще не носила.

Федор Иванович смеется.

Анфиса (с ударением). Тогда я еще не носила этого.

Федор Иванович. А теперь носишь? Не страшно, Анфиса.

Анфиса. Ты смеешься?

Федор Иванович. Смеюсь. Уезжай, Анфиса.

Анфиса. Ты... ты просто - негодяй.

Плачет, закрыв лицо руками. Молчание.

Федор Иванович. Скажите это при всех, Анфиса Павловна, и я вам
поверю... Уезжайте.

Анфиса (сдерживая слезы). Я не уеду.

Федор Иванович. Да? Останетесь?

Анфиса. Да. Останусь. Вы сказали: когда Саша родит, я уеду с тобой. Вы
были гуманны, вы не хотели тревожить вашей беременной жены...

Федор Иванович (гневно). Опять ложь! Это вытвердили о ее беременности,
это вы требовали пряток, темноты...

Анфиса (с притворной кротостью). Вы можете меня ударить. Ведь вы -
сильнее.

Федор Иванович. Молчать!

Анфиса. Тише, вас услышит беременная жена.

Федор Иванович (тяжело дыша). Будет. Оставайтесь, если хотите. Я иду
спать. (Встает.)

Анфиса (еще не веря, что он уходит). Побудь со мной еще одну минуту.

Федор Иванович. Нет.

Анфиса (пугаясь). Одну только минуту. Я еще не все сказала. Одну только
минуту.

Федор Иванович. Нет.

Анфиса. Пожалей меня. Ах, Боже мой, ей ты хотел навеять золотые сны,
неужели меня... меня... такую, ты оставишь одну. Прости меня.

Федор Иванович. Ложь!

Анфиса. Федя, пожалей меня. Одну минуту... минуточку...

Федор Иванович (идет). Ложь!

Анфиса (в исступлении). Федор, если ты уйдешь, я сейчас убью себя.

Федор Иванович. Этим ядом, что на пальце? Ложь, ложь, ложь!

Идет не оглядываясь, к двери. Анфиса следует за ним, тянется к нему
руками, но не смеет коснуться.

Анфиса. Федя... Федор... Это безбожно! Пожалей меня... я умираю. Федя,
неужели ты оставишь меня?

Федор Иванович молча открывает двери кабинета, молча отстраняет от себя
Анфису и уходит. Щелкает ключ.

Анфиса (падая на колени перед глухою дверью). Федя, Федя, пожалей ты
меня. Этого не может быть. (Тихонько стучит пальцем в дверь.) Федя, Федор
Иванович, пустите. Вы не слышите? Федя! Ай, я боюсь! Ай, я одна! Мне же
некуда пойти, Федя. Мне же некуда пойти. Пожалей же ты меня...

В слезах падает на пол.

3анавес

"ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ" Вечер. Крестины. На сцене столовая Костомаровых. Идут
последние приготовления к ужину, который будет тотчас после того, как
совершится обряд. Около стола хлопочут горничная Катя и для этого вечера
приглашенный лакей, грязноватый человек с небритой физиономией. Самые
крестины происходят в детской, за комнату от столовой; и оттуда доносится
говор многих голосов, изредка смех.

В комнатах очень светло и как будто весело.

При открытии занавеса в столовой только двое: Федор Иванович, который
сосредоточенно шагает по комнате, заложив руки под фалды фрака, и Татаринов.
Последний стоит в угрюмо-укоризненной, но в то же время несколько
просительной позе и медленно ворочает головой в направлении шагающего,
по-видимому, неслушающего Федора Ивановича. Оба адвоката во фраках со
значками.

Татаринов. Федя, я утеряю тебя, что ты не имеешь права так относиться к
своему здоровью. Ты слышишь?

Федор Иванович. Слышу.

Татаринов. А главное, к своему таланту, который начинает блекнуть и
терять краски, Федя.

Федор Иванович. Ты это видишь?

Татаринов. И не только я, но и другие видят. Федор, послушай меня. Ну,
если бы ты был прирожденным алкоголиком, как этот... Розенталь, я оставил бы
тебя в покое: пей и погибай! Но ведь ты здоровейший человек, и весь той