машин, вякали гармошки, всплескивался хохот, скрип подвод слышался, где-то
напуганно лаяла охрипшая собака.
тобой?.." - Борис опустился на порожек сеней, сунул руки меж колен, мертво
уронил голову.
нащупала Бориса на порожке и мягко провела ладонью по его затылку.- Шли бы в
хату.
старуха возле картофельной ямы; огромный человек в пламени; хрип танков и
людей, лязг осколков, огненные вспышки, крики - все это скомкалось, отлетело
куда-то. Дергающееся возле самого горла сердце сжалось, постояло на мертвой
точке и опало на свое место.
облегчением взводный.- Какой я вам товарищ лейтенант!
сознание - все еще отлетчивое, скользкое, будто по ледяной катушке катятся
по нему обрывки видений и опадают за остро отточенную, но неуловимую грань.
трудом еще воспринималась явь - эта ночь, наполненная треском мороза, шумом
отвоевавшихся людей, и эта женщина с древними глазами, по которым искрят
небесные или снежные звезды, зябко прижавшаяся к косяку двери. Как тихо! Все
остановилось. Прямо и не верится. Вам принести шинель?
нею взглядом. Какую-то пугливую настороженность вызывали в нем и этот
чего-то прячущий взгляд, и звезды, робко протыкающие небесную мглу или в
высь поднявшуюся и никак не рассеивавшуюся тучу порохового дыма.- Пойдемте в
избу, а то болтовни не оберешься...
начала... А Корней Аркадьевич все разговаривает сам с собой. Занятный
человек...- хозяйка хотела и не решалась о чем-то спросить.- А старшина?..
отвыкла. Все хата, хата, хата...- Она не открыла дверь сразу. Борис уперся в
ее спину руками - под топким ситцевым халатом круглые, неожиданно сильные
лопатки, пуговка под пальцы угодила. Люся поежилась, заскочила в хату. Борис
вошел следом. Пряча глаза, он погрел руки о печь и начал разуваться.
добрые поленья, раздобытые где-то солдатами. Сзади подгонка, вмурованный в
кирпичи, сипел по-самоварному бак с водою. Взводный поискал куда бы
пристроить портянки, по все уже было завешено пожитками солдат, от них
расплывалась по кухне хомутная прель. Люся отняла у Бориса портянки,
приладила их на поленья возле дверцы подтопка.
подтопку и ощущал, как распускается, вянет его нутро.- Все уже спят, и вам
пора.
Ланцов.- Глухой Бетховен для светлых душ творил, фюрер под его музыку
заставил маршировать своих пустоголовых убийц. Нищий Рембрандт кровью своей
писал бессмертные картины! Геринг их уворовал. Когда припрет - он их в
печку... И откуда это? Чем гениальнее произведение искусства, тем сильнее
тянутся к нему головорезы! Так вот и к женщине! Чем она прекрасней, тем
больше хочется лапать ее насильникам...
отдыхать надо. Мы и так обеспокоили.
слышать своих! Да и говорит Корней Аркадьевич красиво. Мы тут отучились уж
от человеческих слов.
Люсю.
Напился, как свинья! И вы, Борис, простите. Ради бога! - уронив голову на
стол, он пьяненько всхлипнул. Борис подхватил его под мышки, свалил на
солому. Люся примчала подушку из чистой половины, подсунула ее под голову
Корнея Аркадьевича. Услышав мягкое под щекою, он хлюпнул носом: - Подушка!
Ах вы, дети! Как мне вас жалко! - свистнув прощально носом, он отчалил от
этих берегов, задышав ровно, с пришлепом.
вопросительно взглянула на лейтенанта.
морить!
вытряхнула тряпку над лоханкой. Борис отыскал место среди разметавшихся,
убитых сном солдат. Шкалика - мелкую рыбешку - выдавили наверх матерые
осетры - алтайцы. Он лежал поперек народа, хватал воздух распахнутым ртом.
Похоже было - кричал что-то во сне. Квасил губы Ланцов, обняв подушку.
Храпел Малышев, и солому трепало возле его рта. Взлетали планки пяти медалей
на булыжной груди Карышева. Сами медали у него в кармане: колечки
соединительные, говорит, слабы - могут отцепиться или вши отъедят.
клок измочаленной соломы и начал стелить в головах телогрейку. Люся
смотрела, смотрела и, на что-то решившись, взяла с полу шинель, телогрейку
лейтенанта и забросила их на печь, приподнявшись на припечек, расстелила
одежду, чтобы лучше просыхала, и, управившись с делом, легко спрыгнула на
пол.
Комната убрана просто и чисто. Широкая скамья со спинкой, на ней половичок,
расшитый украинским орнаментом, пол земляной, по гладко, без щелей мазанный.
Среди комнаты, в деревянном ящике,- раскидистый цветок с двумя яркими
бутонами. На подоконнике тоже стояли цветы в ящиках и старых горшках. Воздух
в передней домашний, земляной. Скудная опрятность кругом, и все же после
кухонного густолюдья, спертого запаха отдавало здесь нежилым, парником вроде
бы отдавало.
ног, и с подчеркнутым интересом глядел на лампочку нерусского образца -
приплюснутую снизу.
говорила, что селение у них везучее. За рекой вон хутор поразбили, а здесь
все цело, хотя именно здесь стоял целый месяц немецкий штаб, но наши
летчики, видать, не знали об этом. Локомобиль немцы поставили. В хате
квартировал важный генерал, для него и свет провели, да ночевать-то ему
здесь почти не довелось, в штабе и спал. Отступали немцы за реку бегом, про
локомобиль забыли, вот и остался он на полном ходу.
аппликациями. За узкой фанерной дверью обнаружилась еще одна небольшая
комнатка. В ней был деревянный, неровно пригнанный пол, застланный пестрой
ряднинкой, этажерка с книгами, поломанный гребень на этажерке, наперсток,
ножницы, толстая хомутная игла, воткнутая в вышитую салфетку. У глухой стены
против окна - чистая кровать с одной подушкой. Другую подушку, догадался
Борис, хозяйка унесла Корнею Аркадьевичу.
гимнастерке и ощутимее почувствовал под нею давно не мытое, очерствелое
тело.
Да и то...- он отвернулся, покраснел.- Зима, знаете. Летом не так. Летом
почему-то их меньше бывает...
Смотрела на свои руки. Борис заметил уже, как часто она смотрит на свои
руки, будто пытается понять - зачем они ей и куда их девать. Неловкость
затягивалась. Люся покусала губу и решительно шагнула в переднюю. Вернувшись
с ситцевым халатом, протянула его.
корыто, и вы немножко побанитесь. Да смелей, смелей! Я всего навидалась.-
Она говорила бойко, напористо, даже подмигнула ему: не робей, мол, гвардеец!
Но тут же зарделась сама и выскользнула из комнаты.
пуговица была оловянная, солдатская, сзади пришит поясок. Смешно сделалось
Борису. Он даже чего-то веселое забормотал, да опомнился, скомкал халат,
толкнул дверь, чтобы выкинуть дамскую эту принадлежность.
высохло к утру,- раздевайтесь!
или не вояка?! - решительно сбросил с себя все, надел халат, застегнул и,
собрав в беремя манатки, вышел к хозяйке, да еще и повернулся лихо перед
нею, отчего пола халата закинулась, обнажив колено с крупной чашечкой.
вытащила из кармана гимнастерки документы, бумаги, отвинтила орден Красной
Звезды, гвардейский значок, отцепила медаль "За боевые заслуги". Осторожно
отпорола желтенькую нашивку - знак тяжелого ранения. Борис щупал листья
цветка, нюхал красный бутон и дивился - ничем он не пахнет. Вдруг обнаружил
- цветок-то из стружек! Червонный цветок напомнил живую рану, занудило опять
Афанасьев Роман
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Флинт Эрик
Соломатина Татьяна
Сертаков Виталий