возможно, и ненужную ей преданность - ведь именно ради нее он вернулся,
приехал во второй раз в эти азиатские края, очутился здесь, в Моюнкумах, где
и лежал теперь связанный, оскорбленный и униженный. Но его чувства к ней
были тем острей, чем неосуществимей было желание видеть ее, тем мучительнее
было сознание одиночества, и чувства эти открывали ему вместе с тем и всю
благость слияния с Богом, ибо теперь ему открылось, что Бог, являя себя
через любовь, дарует тем самым человеку наивысшее счастье бытия, и щедрость
Бога тут бесконечна, как бесконечно течение времени, а предназначение любви
неповторимо в каждом случае и в каждом человеке...
она знала, как велика божья милость, когда он вселяет в сердце любовь..."
кузов. То был Мишаш, а вслед за ним показалась и голова Кепы. Кажется, они
уже успели поддать - резко шибануло в нос водкой.
тебя на ковер, перевоспитывать будет, - говорил Мишаш, как медведь в
берлоге, продвигаясь через сайгачьи туши в машине.
посидишь.
в Сибирь! Охмурить нас задумал, чуть ли не монахами решил сделать, да не на
тех, бля, нарвался!
IV
на станцию Жалпак-Саз, и она отвечала ему до востребования на городскую
почту, ибо к тому времени постоянного адреса у него уже не было. Матери он
лишился еще в детстве, и отец его, дьякон Каллистратов, оставшись вдовцом,
тратил всю свою доброту и немалую начитанность, и богословскую и светскую,
на сына и дочь, что была старше Авдия на три года. Сестра Авдия, Варвара,
уехала учиться в Ленинград, хотела поступить в педагогический институт, но
ее там не приняли как дочь служителя культа, поскольку это открыло бы ей
доступ к школьному обучению, и тогда она прошла по конкурсу в
политехнический да так и осела в Ленинграде, вышла замуж, обзавелась семьей,
и работала сейчас чертежницей в каком-то проектном институте. Авдию же
дорога лежала в духовную сферу, этого хотел он сам, и этого очень хотел
отец, особенно после истории с поступлением в пединститут дочери Варвары.
Когда Авдий начал учиться в семинарии, дьякон Каллистратов ходил счастливый
и гордый - он радовался тому, что мечта его сбылась, что не напрасны были
его труды и внушения, что Господь внял его мольбам. Вскоре, однако, он умер,
и, возможно, в том была милость судьбы, ибо он не перенес бы той еретической
метаморфозы, которая случилась с его сыном Авдием, увлекшимся новомыслием на
поприще вечного, как мир, богословия - учения, данного раз и навсегда в
бесконечности и неизменности божественной силы.
газете, та небольшая квартирка, в которой дьякон Каллистратов прожил с
семьей многие годы, была затребована для вновь назначенного служителя
церкви, а бывшему семинаристу Авдию Каллистратову предложили освободить ее
как лицу, не имеющему никакого отношения к церкви.
усмотрению увезла в Ленинград нужные ей родительские вещи, в основном
старинные иконы и картины, как память и наследство. Себе Авдий оставил
отцовские книги. То была последняя встреча брата и сестры - у каждого была
своя планида. Больше они не виделись, отношения их были вполне нормальные,
но жизненные пути разные. С тех пор Авдий жил на частных квартирах, сначала
в отдельных комнатах, потом в углах, так как отдельные комнаты стали ему не
по карману. Оттого-то и письма писались ему до востребования.
Среднюю Азию от редакции областной комсомольской газеты. Непосредственным
поводом к тому послужила идея Авдия изучить и описать пути и способы
проникновения в молодежную среду европейских районов страны наркотического
средства - анаши, растения, произрастающего в Средней Азии, Чуйских и
Примоюнкумских степях. Анаша - родная сестра знаменитой марихуаны, особый
вид дикой южной конопли, содержащей в листьях и особенно в соцветиях и
пыльце сильнодействующие одурманивающие вещества, вызывающие при курении
эйфорию, иллюзию блаженства, а с увеличением дозы фазу угнетения и вслед за
этим агрессивность - форму невменяемости, опасную для окружающих.
очерках, описал он, и как неожиданно столкнулся в степи с волчьим
семейством, описал все пережитое - с болью и тревогой, как очевидец, как
гражданин, озабоченный распространением одурманивающего зелья. Но публикация
очерков, вначале принятых в редакции на "ура", задержалась, а затем и вовсе
остановилась.
Федоровне, которую он считал даром судьбы, самым близким себе человеком, -
ведь она, подобно реке, оживляла и воскрешала его для повседневного бытия.
Вскоре он понял, что переписка с Ингой Федоровной - главное событие в его
жизни и, возможно, то самое предназначение, которое оправдает его
существование.
все написанное и как бы комментируя себя. То была странная форма общения на
расстоянии - беспрерывное излучение во времени и пространстве его страждущей
души.
моего письма: "Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!" Я их привел, будучи
воспитанным в этих традициях, они всегда служат мне камертоном перед
серьезным разговором, настраивая на молитвенное состояние духа, и я не стал
изменять этому правилу, хотя я и лишний раз напомню Вам о своем
происхождении из духовного сословия и семинаристском прошлом. Мое отношение
к Вам не позволяет мне умалчивать о каких бы то ни было обстоятельствах,
касающихся меня.
"ты". Простите, но что-то произошло со мной, хотя я так недолго вдалеке от
Вас. Впрочем, все чудаки пытаются найти себе какое-нибудь нелепое
оправдание. Но это к слову. Позвольте все же на расстоянии обращаться к Вам
на "Вы". Так я чувствую себя гораздо удобнее. А если нам суждено будет
встретиться, о чем отныне мои затаенные и оттого особо сокровенные мечты
(эти мечты мне как дети, я их взращиваю и не могу без них, представляю,
какое счастье любить своих детей, если любить их, как мечту), а мечты эти
родились как устремление духа к божественному совершенству, вечно
притягательному и бесконечному, так вот благодаря этим мечтам я, сам того не
подозревая, противостою угрозе небытия, возможно, потому, что любовь -
антитеза смерти, она потому и являет собой ключевой момент жизни вслед за
таинством рождения, все это я повторяю, как заклинание, чтобы нам суждено
было встретиться, и обещаю при встрече не утруждать Вас - обещаю обращаться
на "ты". А пока так много есть чего сказать...
появятся в газете мои материалы, ради которых я приезжал в Ваши края,
незамедлительно слать их Вам авиапочтой. К сожалению, я не уверен, что мои
очерки о юнцах-подростках, о гонцах за анашой и обо всем том, что связано с
этим печальным явлением наших дней, появятся в ближайшее время. Я говорю
наших дней, потому что анаша произрастала на этих землях, как сорная трава,
с незапамятных времен, а лет пятнадцать тому назад - Вы сами знаете, да что
же я рассказываю Вам, специалисту, но, простите, я все равно буду
рассказывать, Инга Федоровна, именно Вам, и только это придает теперь
какой-то смысл всему этому предприятию - так вот, лет пятнадцать тому назад,
как утверждают местные жители, никто и не помышлял собирать эту злую штуку,
или, как именуют ее анашисты, травку, ни для курения, ни для иного
потребления. Это зло возникло совсем недавно, и в не малой степени под
влиянием Запада. И вот теперь мне предлагают ограничиться какой-то докладной
запиской в какие-то инстанции - это просто уму непостижимо. Понимаю, что тут
особый разговор, ведь ложное опасение, что остросенсационный материал о
наркомании среди молодежи - оговоримся для порядка: среди части
малосознательной молодежи - причинит якобы ущерб нашему престижу, может
вызвать лишь гнев и смех. Ведь это и есть страусовая политика... Зачем он
нужен, этот престиж, если за него надо платить такую цену!
строки, улыбались скорей всего моему наивному возмущению, а может быть, и
наоборот, хмурились, что, кстати, Вам очень идет. Когда Вы хмуритесь, Ваше
лицо становится чистым и глубоким как у юных монахинь, всерьез озабоченных
постижением божественной сути, ведь подлинная красота этих невест христовых
в их одухотворенности. Скажи я это вслух, да еще и в присутствии других
людей, это выглядело бы попыткой лести. Но я уже сказал, что в моем
отношении к Вам нет абсолютно ничего, что я должен был бы преуменьшать или
преувеличивать. И если Ваш озабоченный лик вызывает у меня в памяти
Богоматерь в живописи Возрождения, отнесите это в крайнем случае к моему
недостаточному искусствоведческому опыту. Как бы то ни было, я уповаю на то,
что Вы верите в мою искренность... Ведь с этого все началось - Вы поверили
мне с первого слова и открыли для меня новую полосу жизни..."
x x x
то же самое - все на месте, никакого движения, никакого просвета. Никто не
может толком объяснить, почему мои степные очерки, встреченные поначалу
редакцией с таким ликованием, теперь ни у кого не вызывают энтузиазма, а
ведь сколько откровенных признаний вызвали затронутые проблемы. Главный
редактор газеты всячески избегает теперь встречи со мной, дозвониться ему
Ильин Андрей
Ильин Андрей
Грабб Джеф
Пехов Алексей
Никитин Юрий
Куликов Роман