струйки пота скатывались из подмышек, он подтянул галстук и, чтобы не
вздрагивали пальцы, выдернул папиросу из коробки, сильно сжал ее.
Константин, как бы все поняв, чиркнул спичкой, дал прикурить ему,
проговорил с успокаивающей невозмутимостью:
Придется дело иметь с милицией.
лежащего на ковре Уварова, искривленные плачем губы полной некрасивой
девушки - вспомнил и слегка поморщился. "Кто она ему - сестра, жена?" -
подумал он без жалости к Уварову, с болезненной жалостью к ней, к ее
некрасивому, искаженному болью лицу. "Что это я? - спросил себя Сергей. -
Нервы размотались? Я готов пойти ее успокаивать, просить извинения?" И,
помедлив, он ответил самому себе: "Нет. Она ничего не знает".
вестибюля; оркестр не играл, музыканты, переговариваясь, с любопытством
поглядывали на столик, за которым сидел Сергей; донесся сзади чей-то
крутой голос:
Конечно, не он, а я ударил его... Значит, ясно: виноват я... Видели кровь
на его лице, его беспомощность, слышали его крик. Люди иногда судят
просто: ударил человека - ты подлец, а не он; есть внешний факт, этого
достаточно..."
кажется, фронтовик? И тот человек тоже фронтовик, судя по наградам!
лет сорока, квадратный в плечах, неприязненно насупленный.
подлецов, все станет ясным.
разводя руками; белый подворотничок врезался в его толстую шею. - Нашли бы
другие меры...
какое-то мгновение подумал, что страстно хотел бы этого суда, где мог
сказать то, что знал. И добавил, подняв глаза на майора: - Собственно
говоря, разговора произойти у нас не может. Смешно объяснять здесь
причины.
вестибюль, здесь неудобно. Как я понял, вызвали милицию. Идемте, кажется,
вы не пьяны?
диване под тусклой пальмой Уваров: лицо умыто, бледно, чистым батистовым
платком зажимал нос, веки полузакрыты, как у больной птицы. Некрасивая
белокурая девушка - глаза красные, запухшие - что-то сбивчиво объясняла
всхлипывающим голосом низкорослому капитану милиции, стоявшему посреди
вестибюля с сизым, нахлестанным метелью лицом. Шинель была густо
завьюжена, на плечах - пласт сухого снега. От него несло стужей улицы.
Здесь же стоял с солидно-удрученным видом седой метрдотель, вокруг него в
распахнутом пальто, в сбитой на ухо каракулевой шапке суетился возбужденно
багровый человек, басовито выкрикивал:
молчаливо расстегивающего забитую колючим снегом сумку, шагнул к нему,
сказал:
ударил.
удостоверение, недобро глянул в лицо Сергея, затем - на Уварова.
другой достал из кармана кителя удостоверение. Капитан развернул его,
посмотрел неторопливо.
Я не вызывал милицию. Мы фронтовые друзья. Повздорили, и только. -
Помолчал и повторил спокойно: - Это недоразумение.
уличного фонаря. Метрдотель покосился в сторону багрового человека - тот
рванулся к капитану милиции, вскрикивая с одышкой:
серьезный недуг, - ровно и ласково отозвался Константин. - Поверьте уж
мне...
документы в сумку. - Прошу!
головы - сел на диван, со злой брезгливостью наблюдая за легким
покачиванием на холодном сквозняке жестких пальмовых листьев. Нервный
румянец пятнами заливал молочно-белые его щеки. "Кто он сейчас - студент?
Он - студент", - почему-то не веря, подумал Сергей и еще подумал, что
ничего между ними не кончено, не может быть кончено, сказал, обращаясь к
капитану:
разберемся. Мы вызовем обоих.
5
Карпатах. Не думал встретить его здесь. Испортил весь вечер. Ну где твои
левые машины?
поездов. А ты все же молодец. Сережка.
окон, проступавших среди темной улицы Горького. Около фонарей тротуары
плотно завалило снегом, снежный дым несло вдоль огрузших в ночи домов.
Сергей поднял воротник, сунул руки в карманы шинели, сказал:
в лицо. - Мне, Сережка, мешают деньги. Две тысячи. Их хочется вышвырнуть,
иначе сожгут карман. К тому же я ничего не сказал Зоечке. Танцевал,
раскидывал сети... Предлагаю: втроем завалиться куда-нибудь...
пятнадцать минут - закроют метро.
следы на снегу, быстро зашагал к подъезду ресторана; завизжала промерзшая
дверь, со стеклянным звуком захлопнулась.
спину; справа, мутно темнея, медленно проплыло здание Центрального
телеграфа. Улица спускалась к Манежной площади, и впереди в мелькании, в
движении снега кругло засветились электрические часы на углу - без десяти
час. Под часами бесшумно, скользя оранжевыми окнами, прошел пустой
троллейбус.
чувствовал одиночества. Он почувствовал его лишь тогда, когда встретился с
Уваровым, - люди, о которых помнил он и которых не было в живых, были,
казалось, ближе, дороже, роднее ему, чем отец и сестра...
свободные утра, горячая голландка, улица Горького, довоенный телеграф,
метро - ночное; заваленные снегом подъезды. Он все время ждал прежней
мальчишеской легкости, теплых июльских дней, всплеска весел и фонариков на
Москве-реке в сумерках, спорящего голоса Витьки Мукомолова, который любил
носить белую майку; обтягивающую сильные плечи. И была Надя в летнем
платьице, с загорелыми коленками. Это было. Витька Мукомолов пропал без
вести. И Нади нет. Погибли почти все, кого он знал в девятом и десятом
классах. Жизнь сделала крутой поворот, как машина, на этом крутом повороте
многие, почти все, вылетели из машины, и он остался один. Только он и
Константин...
холодом хлестали по груди, по лицу, и он почему-то опять вспомнил о
сталинградских степях, о тех дьявольских морозах сорок второго года.
Андреев Николай
Пехов Алексей
Конан-Дойль Артур
Андреев Николай
Шилова Юлия
Посняков Андрей