Чтение 8–й страницы книги ~Времятрясение~

книгой, будь она хоть самый распроклятый шедевр. Что-то вроде того. У меня
не осталось копии письма в прозе. А вот оно в стихах:

Не за что благодарить Судьбу.

Когда мы уйдем, не останется никого,

Кто прочел бы каракули на бумаге

И понял, что они хороши.

Я болен, у меня нечто вроде

Пневмонии, когда не кладут в больницу, --

Я не могу писать, и в больницу меня не кладут.

Ежедневно я занимаюсь бумагомарательством,

Но сюжет не ведет никуда,

Куда бы мне хотелось.

Один молодой немец

Сделал из "Бойни номер пять" оперу,

В июне в Мюнхене будет ее премьера.

Я туда не поеду.

Мне не интересно.

Мне нравится бритва Оккама

И закон экономии, они гласят,

Что обычно самое простое объяснение феномена

Самое верное.

И теперь, благодаря Дэвиду, я поверил --

То, что я не могу писать, показывает,

Чем на самом деле кончается жизнь тех, кого мы любим.

А мы-то думали, что наш родной английский

Поможет нам добиться совсем другого.

Наш родной английский -- фуфло.

Может, и фуфло.

Хорошо, что Эд сделал эту штуку с моим письмом. Расскажу еще одну
отличную историю, приключившуюся с ним в те дни, когда он разъезжал по
Америке как представитель "Великих книг". Он малоизвестный поэт,
периодически печатается в "Атлантик мансли" и других подобных журналах.
Однако вот незадача -- он почти тезка очень известного поэта Эдвина Мьюира,
шотландца, умершего в 1959 году. Не слишком искушенные в литературе люди
иногда спрашивали его, не тот ли он самый поэт, имея в виду Эдвина.

Однажды одна женщина спросила его, не тот ли он самый поэт. Он ответил
нет. Она была глубоко разочарована, ведь ее любимое стихотворение --
"Укутывая своего сына". Штука в том, что автор этого стихотворения --
американец Эд Мьюир.

12

Мне хотелось бы, чтобы не Уайлдер, а я написал "Наш городок". Мне
хотелось бы, чтобы не кто-нибудь, а я изобрел роликовые коньки.

Я спросил А. Э. Хотчнера, друга и биографа покойного Эрнеста Хемингуэя,
стрелял ли Хемингуэй в кого-нибудь (самоубийство не считается). Тот ответил:
"Нет".

Я спросил известного немецкого романиста Генриха Белля, что ему больше
всего не нравится в немцах. Он ответил: "Они возвели послушание в жизненный
принцип".

Я спросил одного из моих усыновленных племянников, как я танцую. Он
ответил: "Ничего".

Когда я в Бостоне нанимался на работу рекламным агентом -- ну да, я же
разорился, -- человек из отдела кадров спросил меня, откуда произошла
фамилия Воннегут. Я ответил, что она немецкая. "Немцы, -- сказал он, --
убили шесть миллионов моих братьев".

Рассказать вам, почему у меня нет СПИДа, почему я не заражен
ВИЧ-инфекцией, как многие другие люди? Я не трахаюсь с кем попало. Только и
всего.

Траут рассказал, отчего СПИД и новые варианты всякого триппера и так
далее расплодились нынче, как комары летом. Дело было так. 1 сентября 1945
года, сразу после окончания Второй Мировой войны, представители всех
химических элементов собрались на встречу на планете Тральфамадор. Они
собрались, чтобы выразить свой протест против того, что из некоторых из них
построены тела этих больших, неуклюжих и вонючих живых организмов,
бессмысленно жестоких и ужасно глупых -- людей.

Элементы полоний и иттербий, из которых никогда не строились
человеческие тела, были оскорблены самим фактом, что химические элементы
вообще подвергаются подобному надругательству.

Углерод за долгую историю был свидетелем многочисленных избиений,
однако он обратил внимание собрания лишь на одну публичную казнь. Случилось
это в Англии, в пятнадцатом веке. Человека обвинили в государственной измене
и приговорили к смерти. Его повесили, но он не умер, а долго висел, пока
почти не задохнулся. Его привели в чувство и вспороли ему брюхо.

Палач вытащил наружу его кишки и показал их ему. Потом в паре мест
прижег факелом. Надо сказать, что кишки он не отрезал. Затем палач и его
помощники привязали его за руки и за ноги к четырем лошадям.

Они стеганули лошадей, и те поскакали в разные стороны, так что
разорвали человека на четыре кровавых куска, каковые были затем вывешены на
рынке на всеобщее обозрение.

Если верить Трауту, перед встречей элементы договорились, что никто не
будет рассказывать о тех ужасах, которые взрослые вытворяют с детьми.
Несколько делегатов пригрозили бойкотировать встречу, если им придется
смирно сидеть и выслушивать подобное. Да и зачем?

"В результате обсуждения того, что взрослые делают со взрослыми, пришли
к ясному выводу, что человеческий род следует истребить, -- сказал Траут. --
Заслушивание докладов о том, что взрослые делают с детьми, было бы, так
сказать, "нездоровым украшательством"".

Азот со слезами на глазах рассказывал о том, как его забрали в рабство
нацистские охранники и врачи и заставили работать на них в лагерях смерти во
время Второй мировой войны. Калий рассказывал такие истории об испанской
инквизиции, что кровь стыла в жилах, ему вторил кальций рассказом о
гладиаторских боях, кислород говорил о торговле чернокожими.

Слово взял натрий. Он заявил, что сказано уже достаточно, дальнейшие
показания будут лишь сотрясением воздуха. Он предложил всем химическим
элементам, задействованным в медицинских исследованиях, соединяться во все
более и более сильные антибиотики. Они, в свою очередь, заставят
болезнетворные организмы вырабатывать новые штаммы, устойчивые к
антибиотикам.

В результате, предсказал натрий, через некоторое время все болезни,
которым подвержен человек, даже сыпь и чесотка, станут не только неизлечимы,
но и смертельны. "Все люди умрут, -- сказал натрий. -- И снова, как при
рождении Вселенной, все элементы будут свободны от греха".

Железо и магний присоединились к предложению натрия. Фосфор поставил
вопрос на голосование. Под бурные аплодисменты предложение было принято
единогласно.

13

В 2000 году, вечером накануне Рождества, когда Золтан Пеппер говорил
своей жене, что людям теперь подают их головы на многоножках, Килгор Траут
находился рядом со зданием Американской академии искусств и словесности.
Траут не мог слышать слова Золтана. Между ними была толстая каменная стена,
она превосходно заглушала речь парализованного композитора о мании --
заставлять человечество состязаться с машинами, которые заведомо их умнее.

Пеппер задал в своей речи один риторический вопрос. Вот он: "Зачем,
скажите, зачем нужно унижать самих себя, да еще так изобретательно и за
такую большую цену? Мы ведь и не утверждали никогда, что мы какие-то там
крутые".

Траут сидел на койке в приюте для бродяг, бывшем когда-то Музеем
американских индейцев. Самый плодовитый в мире писатель рассказов был
задержан полицией при облаве в Нью-Йоркской Публичной библиотеке, что на
углу Пятой авеню и Сорок второй улицы. Его и еще человек тридцать -- Траут
называл их "жертвенной скотиной", -- живших в библиотеке, вывезли на черном
школьном автобусе и сдали в приют на чертпоберикакаяжеэтоглушь Западной
155-й улице.

В Музее американских индейцев была экспозиция, посвященная жизни
аборигенов во времена, предшествовавшие появлению европейцев, которые