сказал Трифон. - Никакого. Нам остается только сдаться - полностью и
безоговорочно.
сдавался, кроме разве Корнелии.
поражением. Мы можем потерять все, понимаешь, все. И прежде всего детей.
Какая-то искра в нем еще тлела. Но как раз тут появилась секретарша и,
продемонстрировав мужчинам мощные бедра, налила им кофе. Когда она наконец
удалилась, Трифон заговорил снова - правда, крайне неохотно.
им войну? Испортить всем жизнь? Кто от этого выиграет? Никто. И в первую
очередь пострадают они, дети. Пока они еще под нашей крышей, мы хоть
чем-то можем им помочь.
Несси был прав. Трифон со своей - тоже. Но не могут же все быть правыми
вот так, для себя. Тогда у нас будет не общество, а сборище людей, где
каждый с трудом выносит остальных. Уж если Трифон не может помочь
собственной дочери, то ему и подавно это не удастся. Тем более что Руми
все же была не такой, как те, другие. Она была девушкой. И почему надо
считать ее бесстыжей, когда она, быть может, просто естественна. В конце
концов, любая более или менее длительная связь предполагает известные
взаимные чувства. А как раз в этом Несси нуждается больше всего.
девушка исчезла так же внезапно, как и появилась. Алекси подождал
несколько дней - может, заболела или уехала куда-нибудь. Но Руми не
приходила.
С какой же стати мне их терпеть?
Ни по какой причине. И ничем - ни силой, ни слабостью. Это отвратительней
любой политической тирании.
отступить просто так, без всякого сопротивления.
правильно мыслить. Декарт сформулировал это в нескольких словах: "Я мыслю
- значит, я существую". По-моему, этим все сказано.
есть еще и сердце, если ты об этом что-нибудь слышал.
всего на человеческое сердце похоже свиное.
после разговоров с сыном, во рту горчило - знакомый вкус поражения. Если
верно, что разум - самое совершенное и самое ценное из всего, что есть у
человека, то Несси, безусловно, прав. В таком случае полное удовлетворение
этого разума, вероятно, и можно назвать счастьем. Величайшие умы
человечества были несчастны? Одиноки? Если даже и так, все равно - это
единственная цель, достойная настоящего человека.
комнату Несси. И снова Алекси, как барсук, прятался у себя в кабинете.
Наступило лето. Город обезлюдел. Пустые улицы навевали непреодолимую
скуку. Каждый стремился куда-нибудь уехать - к морю или в горы, - лишь бы
избавиться от удушающей бензиновой гари. Алекси, изнывая от жары и
обливаясь потом, не мог ни работать, ни думать. Лишь Несси был таким же,
как всегда, - невозмутимым и безукоризненно опрятным, на его чистом лице
не было ни капли пота, хотя ходил он, как и зимой, в пиджаке и при
галстуке. Отдыхать он, понятно, никуда не поехал - любое безделье казалось
ему непонятным и абсурдным.
Несчастный, взмокший, теперь уже окончательно сломленный. Несколько
растерявшийся Алекси пригласил его сесть. Трифон не сел, а попросту
повалился в кресло, словно хотел раздавить все его пружины.
что мы с тобой скоро станем дедушками!
что новость произведет на друга такое впечатление.
совершенно забыв, что, кроме него, в этом тесном, раскаленном кабинете
есть кто-то еще. Трифон, успевший немного оправиться, недоуменно смотрел
на него.
своим негодником... Нужно его подготовить...
знать.
иметь зятя-урода?
говорить? Парень как парень, красивый, умный. Обогнать других не порок и
не преступление. Отстать - вот порок. Алекси потратил не меньше часа,
пытаясь втолковать приятелю, что Несси вовсе не "парень как парень", что
он не может жить ни с кем, что он холодный, преступный эгоист и принесет
несчастье его дочери.
наконец Алекси. - Зачем нам чья-то помощь?..
помощь ему пришла мать Руми. Ей, сказала она, и глядеть-то на него
противно, не то что брать в зятья. Почему - не объяснила. Но ее хмурое
лицо, на котором было отчетливо написано еле сдерживаемое отвращение,
говорило лучше всяких слов. Алекси не обиделся, наоборот, был ей глубоко
благодарен. Она согласилась, что Руми должна рожать. С трудом, но
согласилась. Алекси ликовал, но ничем этого не выдал. Сейчас самым главным
было добиться рождения ребенка.
месяцев, как все прочие дети. Окаменев от напряжения, Алекси сидел в
кабинете главного врача, мокрый снег с дождем царапал оконное стекло.
Долго ждать не пришлось - вскоре его позвали взглянуть на новорожденного.
Младенец как младенец - маленький, фиолетовый, морщинистый, будто печеное
яблоко, с тоненькими ножками и редкими волосиками на мягкой головке.
Алекси бросил на него какой-то странный, безучастный взгляд, отвернулся и
вышел.
сыне, в глубине души Алекси тайно надеялся, что тот все-таки положит
начало новому виду людей - "Homo super", как он однажды выразился.
Печальная, иллюзорная цель, и главное - бессмысленная, потому что, как он
впоследствии убедился, человечеству дано развиваться лишь
одним-единственным путем - естественным. Не может быть жизнеспособным то,
что не выстрадано, не приспособлено к окружающему миру.
пусто. По-прежнему падал мокрый мартовский снег, трамвайные дуги рассыпали
над черными крышами фиолетовые искры. В комнате сына гремел магнитофон.
Алекси уже знал, что Несси включает его лишь во время своих сексуальных
сеансов - вероятно, чтобы заглушить все остальное. Алекси слушал музыку с
отвращением, словно это и были те самые звуки. Нет, этому парню надо во
что бы то ни стало помешать создавать детей. Где гарантия, что следующий
не окажется каким-нибудь выродком? У Алекси были слишком серьезные
основания для таких мыслей.
этом между ними не было сказано ни слова. Достоверно лишь одно - ребенок о
своем отце не узнал ничего. Записан он был на фамилию матери, а когда имя
отца таким ужасным способом всколыхнуло всю страну, ему исполнилось всего
три года, и все уже были просто обязаны скрыть от него страшную правду.
2
прекрасный кабинет в новом здании Академии наук, большая библиотека и
никаких определенных обязанностей. Это, конечно, не означает, что он
бездельничал, потому что назвать Несси добросовестным - значит не сказать
ничего. Работа заполняла всю его жизнь, бездействие для него равнялось
несуществованию. В этом отношении Несси не слишком отличался от пишущих
машинок или телевизоров. Даже во время еды или отдыха в голове у него чуть
слышно, но безостановочно пощелкивал ужасный мозговой механизм.