Чтение 8–й страницы книги ~Завтра была война~

-- А мне и в куртке хорошо,-- сказал Артем.-- Мне, это,
шестнадцать. Дата?

-- Дата,-- кивнул Петр.-- Хочешь, чтоб к дате?

-- Хочу, это...--Артем солидно помолчал.-- Отметить хочу.

-- Ага,-- сообразил Петр.-- Значит, вместо костюма?

-- Вместо. А про деньги скажу, что потерял. Или стащили.

-- Вот это не пойдет,-- серьезно сказал Петр.-- Это просто
никак не годится: первая получка -- и вранье? Получается, с
вранья жизнь начинаешь, братишка. Так получается? Это
во-первых. А во-вторых, мать с отцом зачем обижать? Они тоже
порадоваться должны на твое рождение. Так или не так?

-- Вроде так. Только, это, а ты с Розой?

-- Мы тебя отдельно поздравим,-- улыбнулся Петр.-- А
сейчас крой к маме и скажи, что меняешь костюм на день
рождения.

Мама согласилась сразу, отец, поворчав, тоже, и Артем
вместо магазинов, которые очень не любил, помчался к
закадычному другу Жорке -- советоваться, кого приглашать на
первый в жизни званый вечер.

У Жорки Ландыса было два дела, которыми он занимался с
удовольствием: коньки и марки, причем коньки были увлечением, а
марки--страстью. Он разыскивал их в бабушкиных сундуках, до
унижения клянчил у знакомых, выменивал, покупал, а порой и
крал, не в силах устоять перед соблазном. Он первым в классе
вступил в МОПР, лично писал письма в Германию, потом в Испанию,
а затем в Китай, хищно отклеивал марки и тут же сочинял новые
послания. Эта активность закрепила за ним славу человека
делового и оборотистого, и Артем шел к нему советоваться.

-- Нужен список,-- сказал Жорка.-- Не весь же класс звать.

Артем был согласен и на весь, лишь бы пришла она. Жорка
достал бумагу и приступил к обсуждению.

-- Ты, я, Валька Александров, Пашка Остапчук... С мужской
половиной они покончили быстро. Затем Жорка отложил ручку и
выбрался из-за стола:

-- Девчонок пиши сам.

-- Нет, нет, зачем это? -- Артем испугался.-- У тебя
почерк лучше.

-- Это точно,-- с удовольствием отметил Ландыс.-- Знаешь,
куда я письмо накатал? В Лигу Наций насчет детского вопроса.
Может, ответят? Представляешь, марочка придет!

-- Вот и давай,-- сказал Артем.-- С кого начнем?

-- Задача!--рассмеялся Жорка.--Лучше скажи, кого
записывать, кроме Зинки Коваленко.

-- Искру.-- Артем сосредоточенно хмурился.-- Ну, кого еще?
Еще Лену Бокову, она с Пашкой дружит. Еще...

-- Еще Сашку Стамескина,-- перебил Жорка.-- Из-за него
Искра надуется, а без Искры...

-- Без Искры нельзя,-- вздохнул Артем.

Оба не любили Сашку: он был из другой компании, с которой
не раз случались серьезные столкновения. Но без Сашки могла не
пойти Искра, а это почти наверняка исключало присутствие
Зиночки.

-- Пиши Стамескина,-- махнул рукой Артем.-- Он теперь
рабочий класс, может, не так задается.

-- И Вику Люберецкую,-- твердо сказал Жорка. Артем
улыбнулся. Вика давно уже была Жоркиной мечтой. Голубой, как
ответ из Лиги Наций.

День рождения решено было отмечать в третье воскресенье
сентября. Они еще не совсем привыкли к слову "воскресенье" и
написали "в третий общевыходной", но почта сработала быстрее,
чем рассчитывал Артем: в среду к нему подошла Искра и строго
спросила:

-- Эта открытка не розыгрыш?

-- Ну, зачем? -- Артем недовольно засопел.-- Я, это...
Шестнадцать лет.

-- А почему не твой почерк? -- допытывалась дотошная
Искра.

-- Жорка писал. Я -- как курица лапой, сама знаешь.

-- У нашей Искры недоверчивость прокурора сочетается с
прозорливостью Шерлока Холмса,-- громко сказала Вика.--
Спасибо, Артем, я обязательно приду.

Артема немного беспокоило, как поведут себя братья в их
школьной компании, но оказалось, что как раз в этот день и у
Якова и у Матвея возникли неотложные дела. Они утром поздравили
младшего и отбыли за час до прихода гостей, предварительно
перетащив в одну комнату все столы, стулья и скамейки.

-- К одиннадцати вернемся. Счастливо гулять, Шпендик!
Братья ушли, а мать и отец остались. Они сидели во главе стола:
мама наливала девочкам ситро и угощала их пирогами. Мальчики
пили мамину наливку, а отец водку. Он выпил две рюмки и ушел, и
осталась одна мама, но осталась так, что всем казалось, будто
она тоже ушла.

-- Мировые у тебя старики,-- сказал Валька Александров, на
редкость общительный парень, очень не любивший ссор и быстро
наловчившийся улаживать конфликты.--У меня только и слышишь:
"Валька, ты что там делаешь?"

-- За тобой, Эдисон, глаз нужен,-- улыбнулся лучший
спортсмен школы Пашка Остапчук.--А то ты такое изобретешь...

Вальку прозвали Эдисоном за тихую страсть к
усовершенствованию. Он изобретал вечные перья, велосипеды на
четырех колесах и примус, который можно было бы накачивать
ногой. Последнее открытие вызвало небольшой домашний пожар, и
Валин отец пришел в школу просить, чтобы дирекция пресекла
изобретательскую деятельность сына.

-- Эдисон кого-нибудь спалит!

-- А я считаю, что человеку нельзя связывать крылья,--
ораторствовала Искра.-- Если человек хочет изобрести полезную
для страны вещь, ему необходимо помочь. А смеяться над ним
просто глупо!

-- Глупо по всякому поводу выступать с трибуны,-- сказала
Вика, и опять ее услышали, несмотря на смех, разговоры и шум.

-- Нет, это не глупо! -- звонко объявила Искра.-- Глупо
считать себя выше всех только потому, что...

-- Девочки, девочки, я фокус знаю! -- закричал миролюбивый
изобретатель.

-- Ну, договаривай,-- улыбалась Вика.-- Так почему же?
Искра хотела выложить все про духи, белье, шубки и служебную
машину, которая сегодня в десять должна была заехать за Викой.
Хотела, но не решилась, потому что дело касалось некоторых
девичьих тайн. И проклинала себя за слабость.

-- Потому что у меня папа крупнейший руководитель? Ну и
что же здесь плохого? Мне нечего стыдиться своего папы...

-- Артемон! -- вдруг отчаянно крикнула Зиночка: ей до боли
стало жалко безотцовщину Искру.-- Налей мне ситро, Артемон...

Все хохотали долго и весело, как можно хохотать только в
детстве. И Зиночка хохотала громче всех, неожиданно назвав
Артема именем верного пуделя, а Сашка Стамескин даже хрюкнул от
восторга, и это дало новый повод для смеха. А когда отсмеялись,
разговор изменился. Жорка Ландыс начал рассказывать про письмо
в Лигу Наций и при этом так смотрел на Вику, что все стали
улыбаться. А потом Искра, пошептавшись с Леной Боковой,
предложила играть в шарады, и они долго играли в шарады, и это
тоже было весело. А потом громко пели песни про Каховку, про
Орленка и про своего сверстника, которого шлепнули в Иркутске.
И когда пели, Зина пробралась к Артему и виновато сказала:

-- Ты прости, пожалуйста, что я назвала тебя Артемоном. Я
вдруг назвала, понимаешь? Я не придумывала, а -- вдруг. Как
выскочило.

-- Ничего,-- Артем боялся на нее смотреть, потому что она
была очень близко, а смотреть хотелось, и он все время вертел
глазами.

-- Ты правда не обижаешься?

-- Правда. Даже, это... Хорошо, словом.

-- Что хорошо?

-- Ну, это. Артемон этот.

-- А... А почему хорошо?

-- Не знаю.-- Артем скопил все мужество, отчаянно заглянул
в Зиночкины блестящие глазки, почувствовал вдруг жар во всем
теле и выложил: -- Потому что ты, понимаешь? Тебе можно.

-- Спасибо,-- медленно сказала Зина, и глаза ее
заулыбались Артему особой, незнакомой ему улыбкой.-- Я иногда
буду называть тебя Артемоном. Только редко, чтобы ты не скоро
привык.

И отошла как ни в чем не бывало. И ничего ни в ней, ни в
других не изменилось, но на Артема вдруг обрушился приступ
небывалой энергии. Он пел громче и старательнее всех, он
заводил старенький патефон, что принес Пашка Остапчук, он даже
порывался танцевать -- но не с Зиной, нет! -- с Искрой, оттопал
ей ноги и оставил это занятие. Мама следила за ним и улыбалась
так, как улыбаются все мамы, открывая в своих детях что-то