Чтение 8–й страницы книги ~Рандеву с Валтасаром~

- Вы бывали на Каннском фестивале? - спросил Андрей.

- Нет, - улыбнулся Дронго, - конечно, нет. Но знаю это по рассказам очевидцев и по газетным статьям.

Он не стал рассказывать молодым людям о том, что произошло три года назад во время юбилейного, пятидесятого, Каннского фестиваля, когда фильм Клинта Иствуда был показан с трехчасовым опозданием, а сам Дронго едва не погиб. Им этого знать совсем не обязательно.

- Давайте поедем, - настаивал Дронго, - я угощаю.

- Ну зачем мы будем вас беспокоить? - вставил Микола. - Посидим где-нибудь рядом в кафе. Найдем свободные места.

- Быть в Париже и не побывать в "Фукетсе"! - притворно ужаснулся Дронго. - Мы едем немедленно! Я остановлю такси. Только нужно предупредить кого-нибудь из организаторов, что мы уезжаем все вместе, вчетвером, и вернемся через час. Лучше сказать об этом Нелли Мёллер.

- Я ее предупрежу, - кивнула Вотанова и ушла.

Через минуту она вернулась. Дронго поднял руку, останавливая первое же такси. Но таксист, узнав, что нужно взять четверых клиентов, отказался.

- Нельзя сажать четверых, месье, лучше возьмите две машины.

- Может, мы поедем в одной, а вы в другой? - предложил Микола.

"Только этого и не хватало, - подумал Дронго, заметив, что на них смотрят два польских поэта. - Они наверняка все расскажут Яцеку. Черт побери!" Он остановил следующий автомобиль. Но водитель также отказался везти четверых пассажиров.

- Возьмем две машины... - снова начал Микола.

Дронго решительно поднял руку. Третье такси остановилось рядом с ними. За рулем сидел негр.

- Сейчас я его уговорю, - улыбнулся Дронго и просунул голову в машину. Он сделал страшное лицо и шепотом сказал водителю, протягивая деньги: - Пятьсот франков, но мы едем вчетвером. И ни одного лишнего звука.

- Я понял, месье, - кивнул испуганный и одновременно обрадованный водитель, убирая вещи с переднего сидения.

- Садитесь, - пригласил Дронго, - я договорился.

Они разместились в салоне автомобиля, и через двадцать минут машина затормозила у знаменитого ресторана. Дронго вышел первым.

- Посмотрите на таблички, - сказал он, кивнув в знак благодарности водителю.

- Вы, кажется, ему не заплатили, - отметил наблюдательный Микола.

- Что вы, - засмеялся Дронго, - разве такое возможно! Я оставил деньги на переднем сидении. Предлагаю сесть за столик и заказать бутылку хорошего вина. Здесь великолепный выбор. Я попрошу официанта принести нам карту вин.

Выбор был действительно великолепным. Официант принес бутылку вина в корзинке. Это было "бордо" девяносто третьего года, так называемый сорт "Медок". Официант проворно откупорил бутылку, принес мороженое, кофе. Дронго рассказывал смешную историю, когда увидел, как за одним из дальних столиков появился Эдгар Вейдеманис. Дронго, словно бы неловко задев рукой пакетик с сахарным песком, просыпал его и испачкал ладонь.

- Кажется, мне нужно помыть руки, - улыбнулся он, вставая из-за стола.

Вейдеманис поднялся почти одновременно с ним. Дронго вошел в туалет, когда дверца открылась и появился Эдгар.

- Что за срочность? - спросил Дронго. - Почему нельзя было подождать?

- Меня вычислили англичане, - объяснил Вейдеманис убитым голосом. - Они взяли меня вчера, когда я от тебя выходил.

- Узнаю их "джентльменский" стиль, - поморщился Дронго, - сначала они забирают тебя, а потом пробуют договориться. Ты видел Планнинга?

- Да. Он знает, что я твой связной. Он вообще многое знает. Но он не понимает, кто в вас стрелял и почему убили Густафсона.

- Только поэтому они тебя и схватили?

- Нет, не поэтому.

Вейдеманис, увидев, как в туалет вошел незнакомец, замолчал. Тот возился довольно долго, но оба упрямо молчали, пока он не вымыл руки и не ушел.

- У них есть свои аналитические службы, - шепотом сказал Вейдеманис, - и есть некоторые данные, которых у нас нет. Планнинг просил, чтобы я тебе их передал.

- Они захватили тебя, чтобы проверить, на кого ты работаешь, - понял Дронго.

- Да. Они думали, что мы проводим обычную операцию Службы внешней разведки России. Мне даже сделали рентген, чтобы убедиться, что у меня была операция. Не знаю почему, но вид вырезанного легкого убедил англичан лучше всех моих слов. Они, видимо, считают, что такой тяжелобольной человек не может работать в разведке...

- Не нужно говорить неприятные вещи, - перебил его Дронго. - Какие данные они тебе дали?

- На Густафсона. Он оказался еще большим сукиным сыном, чем мы думали.

- Это не так страшно. Теперь его грехами занимаются небесные судьи. Что еще они тебе сообщили?

- У нас есть один босниец, который скрыл некоторые факты своей биографии. Он проходил сначала по спискам как военный преступник, но его дело не дошло до Гаагского суда. Кто-то изъял его документы. Англичане сейчас уточняют, кто и зачем это сделал.

- У нас двое боснийцев. Который из них?

- Мехмед Селимович.

- Ясно. Какие еще неприятные вещи успел сообщить тебе Планнинг?

- С кем ты приехал?

- Можно подумать, ты не видел.

- Видел. Хочу тебя предупредить. Екатерина Вотанова училась в США, в Сан-Диего. Этого факта почему-то нет в ее биографии, распространенной по Интернету.

- Планнинг совсем ненормальный, - разозлился Дронго, - а ты передаешь мне его чушь. Ей двадцать четыре года. Когда она успела поучиться в США?

- Семь лет назад, - холодно ответил Вейдеманис, - как раз когда заканчивала школу. Целый год училась в Сан-Диего.

- Ну и что? И ее сделали там террористкой? Мне иногда кажется, что все разведки миры нужно сильно сократить из-за того, что они жрут деньги налогоплательщиков и занимаются чушью. Эта девочка годится мне в дочери и вряд ли имеет хоть какое-то отношение к нашим проблемам.

- Сдаюсь, - согласился Вейдеманис. - И последний штрих. На твоем месте я все-таки не доверял бы Пацохе.

- Почему?

- По данным английской разведки, двенадцать лет назад именно Пацоха ликвидировал одного двойного агента, работавшего на английскую и польскую разведки. Но конкретных доказательств у Лондона не было, и Пацоху тогда не стали задерживать.

- Самос главное ты, как обычно, сказал в конце, - пробормотал Дронго. - Значит, Яцек Пацоха способен и на подобные вещи. Это сильно меняет дело. А ты как считаешь?

- Не знаю. Англичане продержали меня весь день. Их интересует очень важный вопрос. Только один, но самый главный: почему ты здесь?

- Что ты им ответил?

- Сказал, что ты любишь путешествовать. Они вкатили мне три порции "сыворотки правды", и я наверняка разговорился. Хотя помню, что все упрямо отрицал. Но три следа от уколов остались у меня на левой руке. И я понял, что они не пожалели лекарства, чтобы узнать у меня твою тайну. Я не могу быть уверенным, что не проболтался.

- Ничего страшного, - успокоил его Дронго, - в конце концов, рано или поздно, англичане все равно бы обо всем узнали. Теперь Планнинг будет рыть носом землю, но в Россию попытается попасть. Если до этого не произойдет ничего особенного.

- Я могу знать, кого ты подозреваешь, - прямо спросил Вейдеманис, - Пацоху, Борисова или кого-нибудь из украинцев?

- Пока никого, - ответил Дронго, - слишком мало фактов. Но я почти убежден, что моя версия точна. И убийца нарочно оставил деньги и кредитные карточки, точно рассчитав время моего возвращения в отель. Он был убежден, что я вызову полицию, что женщина рядом со мной начнет кричать или плакать. А я сорвал его планы, убрав деньги и кредитные карточки. Таким образом, я пустил полицию по неверному следу, но зато уточнил характер возможного убийцы и его непонятную мстительность. Хотя вполне вероятно, что это была не месть. Это было, скорее, желание исключить меня из игры. Убрать любым способом, подставить под подозрение испанской полиции и заставить меня прервать рейс. Убийца все сделал правильно, но он не учел главного - что я заберу деньги. Представляю, как он сходил с ума, узнав, что деньги и кредитные карточки убитого пропали.

- Он попытается избавиться от тебя еще раз, - напомнил Вейдеманис.

- Возможно. Где Планнинг?

- Приедет к тебе вечером в отель. Я сказал, что ты будешь в "Ле Гранде".

- Нет. Я перееду в "Ибис Алесию". Сегодняшнюю ночь я должен провести именно там. У нас с Пацохой появилась идея. Я как раз искал тебя, чтобы ты мне помог. Но лучше, если это сделает сам Планнинг. Нет, это тоже не подходит. Ему нельзя там появляться. Мы возвращаемся на площадь, пусть он срочно приедет туда. У тебя есть его телефон?

- Конечно. Он сидит где-нибудь рядом, на противоположной стороне. Ты ведь знаешь, как обычно работают англичане. Я ему передам твою просьбу. Что мне делать потом?

В туалет опять кто-то вошел. Высокий полный мужчина прошел в кабинку и закрыл дверцу.

- Берешь билет и улетаешь... - прошептал Дронго.

- Нет, - упрямо ответил Вейдеманис, даже не дослушав друга. - Нет, я останусь здесь, чтобы помочь тебе.

МОСКВА. 14 ИЮНЯ

Еще утром Мирза Меликов понял, что его готовятся везти в Москву. За завтраком Голубев сел напротив него и молча, не мигая смотрел, как завтракает его визави. Меликов усмехнулся, но продолжал спокойно есть, глядя в глаза охраннику. Он не успел закончить, когда приехал полковник в сопровождении двух новых охранников.

- Готовы? - спросил Баширов, входя в комнату.

- Он завтракает, - сказал Голубев, не сводя глаз с Мирзы.

- Заканчивайте, - махнул рукой полковник, - машина нас уже ждет.

Через несколько минут они выехали в сторону города. Меликов сидел между Голубевым и одним из охранников. Еще один охранник, угрюмый парень лет тридцати с хорошо накаченными мускулами, сидел за рулем. Баширов уселся впереди.

Машина неслась в сторону города. Меликов выглядел внешне безучастным. Лишь когда автомобиль въехал в город, он начал оглядываться по сторонам. Баширов, словно уловивший движение его глаз, обернулся. Посмотрел на пленника.

- Давно не был в Москве? - спросил он без тени улыбки.

- Давно, - кивнул Меликов. - Говорят, что Москва сильно изменилась.

- Изменилась, - подтвердил полковник, поворачиваясь спиной.

Автомобиль проезжал через центр города. Мирза смотрел жадно, не отрываясь, даже не думая скрывать своего любопытства. Они подъехали к саду "Эрмитаж", когда Голубев больно толкнул его в бок:

- Приехали.

- Наденьте ему наручники, - приказал полковник, снова оборачиваясь к Меликову. - Учти, - сказал он, глядя в глаза своему пленнику, - если только попытаешься бежать, я достану тебя из-под земли. Поэтому лучше и не пытайся.

Голубев достал наручники. Это была система из гибких металлических звеньев из нержавеющей стали, обхватывающая запястья. Наручники запирались на два сложных замка. Голубев надел один конец наручников на свое левое запястье, а второй - на правую руку Меликова. После чего закрыл замок. Сложность системы заключалась в том, что замок открывался только со стороны Голубева. Баширов протянул второй ключ, и Голубев, закрыв второй замок, вернул оба ключа полковнику. Меликов усмехнулся, глядя на наручники. Он понимал, почему это было сделано в последний момент. Иначе бы он смог разглядеть наручники и попытался бы разгадать сложную систему ключей и замков.

Они вышли вместе с Голубевым и Башировым. Меликов невольно оглянулся. Оба охранника, приехавшие вместе с ними, остались рядом с машиной. Это несколько озадачило пленника, но он ничего не спросил. Они вошли в сад "Эрмитаж". В саду почти никого не было, за исключением редких прохожих, случайно оказавшихся здесь. Где-то в стороне целовались влюбленные, очевидно студенты. Накрапывал дождик.

- Идемте быстрее, - сказал полковник.

Втроем они прошли в глубь сада. Полковник шел рядом с ними, словно готовый к любой неожиданности со стороны Меликова. Голубев, нехорошо улыбаясь, несколько раз дергал левой рукой, напоминая пленнику о своем присутствии. Они прошли к ресторану, стоявшему в глубине сада, у стены.

- Вот здесь будут павильоны, - негромко сказал полковник, кивая вперед, - это будут обычные палатки. Вот здесь будет главная трибуна. Ничего особенного. Легкие металлические конструкции, деревянный настил.

- Может, разместить взрывчатку под трибуной? - спросил Меликов.

Баширов холодно взглянул на него:

- Не будь идиотом, под трибуной ничего размещать нельзя. Там будет охрана, которая сто раз все проверит. Я начинаю сомневаться, что ты именно тот человек, который нам нужен.

- Я тебе не навязывался, - угрюмо огрызнулся Меликов, - и не нужно меня укорять. Я могу задать вопрос, который меня интересует?

- Не нужно задавать дурацких вопросов, - посоветовал полковник, - думаю, ты и сам понимаешь, что под трибуной в любом случае ничего размещать нельзя. Что тебе еще нужно посмотреть?

- Стену. Чтобы рассчитать силу взрыва, нужно будет определить толщину стены и направление взрыва, поэтому я должен пройти в ресторан.

- Иди и смотри, - кивнул Баширов, - только не привлекай внимание посторонних. Старайся не поднимать правую руку.

- Если даже я забуду, ваш громила напомнит мне об этом, - сказал Меликов. - Кстати, посоветуй ему по утрам чистить зубы. От него несет, как из помойной ямы. Надеюсь, пытки не входят в ваши планы?

- Я чистил зубы, - несколько сконфуженно пробормотал Голубев.

- Сколько я тебя учу, - покачал головой полковник, - это ведь его типичный трюк. Хочет вывести тебя из состояния равновесия. Не обращай на него внимания, Голубев. Ни на одно его слово. Он сделает все, чтобы тебя разозлить.

Голубев шумно засопел, но сдержался. Он снова резко дернул рукой, и пленник, споткнувшись, едва не ткнулся носом в землю. Но Голубев, еще раз резко дернув рукой, буквально поднял и поволок за собой пленника, направляясь дальше к стене.

- Еще раз сделаешь так, я тебе голову оторву или руку, - прошептал бледный от ярости Меликов, но Голубев лишь добродушно усмехнулся.

Они прошли к стене. Меликов внимательно осмотрел стену, затем прошел к ресторану. В эти утренние часы ресторан еще не работал. Он посмотрел по сторонам, наклонился, рассматривая ступеньки, ведущие к деревянному помосту.

- Здесь тоже ничего нельзя будет спрятать. - прокомментировал следовавший за ним Баширов.

- Я знаю, - кивнул Меликов, поднимаясь, - мне интересно, куда полетят эти доски после взрыва.

- Это уже не так важно.

- Для тебя, может, и не так важно, а для меня важно. Я специалист, а не взрыватель. Иначе ты мог бы вызвать любого подрывника из геологической партии. Тебе нужен взрыватель или профессионал?

- Много болтаешь, - криво усмехнулся полковник, - смотри дальше. В двенадцать ресторан открывается, и здесь будет полно людей.

- Я успею до этого времени, - ответил Меликов. - А где будут находиться туалеты?

- Какие туалеты? - не понял полковник.

- Если поставят трибуну вот здесь. - кивнул Мирза, - а палатки будут стоять с той стороны, значит, где-то рядом должны быть туалеты. Иначе невозможно. Такое количество людей нельзя разместить в саду, не обеспечив их туалетами. Хотя бы биотуалетами.

- Этому тебя учили в горах? - спросил после некоторого молчания Баширов.

- Этому меня учили в Советском Союзе, - зло отрезал пленник. - У вас должны быть переносные биотуалеты, они есть даже в Пакистане.

- Возможно, - кивнул полковник, - но это не мое дело. Наверняка их где-нибудь установят.

- Нужно точно знать, где именно, - напомнил Меликов, - они могут нам помешать, если будут поставлены в ряд.

- Я понял, - кивнул Баширов, - но схему расстановки утвердят только в последний момент.

- Ты не можешь ее уточнить? - спросил Меликов.

- Нет, не могу. Но постараюсь узнать. В любом случае туалеты не будут блокирующим фактором.

- Я не об этом, - сказал Меликов. - Мы ведь можем спрятать взрывное устройство в таком туалете. Вряд ли в отхожем месте начнут копаться проверяющие. В биотуалетах есть специальные ящики для переработки...

- Так, - сказал полковник, - это даже лучше, чем я мог предположить. Ты хочешь, чтобы вместе со взрывом на людей выплеснулось бы и все дерьмо. У тебя бурная фантазия, Мирза.

- Просто я подумал, что это идеальное место для закладки взрывного устройства. Никто не проверит.

- Посмотрим, - уклонился от ответа Баширов, - я подумаю над твоим предложением. Но боюсь, что ничего не получится. Туалеты привозят сюда из другого места. И их сначала проверяют, а потом устанавливают. Значит, в любом случае лучше использовать наш вариант, заложив взрывчатку у стены, в тайнике, который можно замаскировать.

Они прошли дальше. Меликов задумчиво смотрел под ноги. Затем поднял голову.

- Здесь есть обычный туалет?

- На той стороне есть, - показал Голубев, - но до него далеко идти.

- Пойдем вместе, - предложил Мирза, - я ведь не собираюсь бегать в одиночку. Без тебя мне будет даже неинтересно.

Голубев зло дернул рукой, но терпеливо зашагал со своим пленником в глубь сада. Баширов еще раз посмотрел на стену и отправился следом за ними. В мужской туалет Голубев вошел вместе с Меликовым. Баширов остался у входа. Он достал сигареты, закурил. Повернулся в сторону от туалета и стал ждать, когда появится Голубев с Меликовым. Он докурил сигарету, прислушался. Но ничего не услышал. Смяв сигарету, он повернулся и вошел в туалет.

- Голубев! - громко позвал Баширов. - Куда ты пропал?

Ответа не было. Полковник снова прислушался. Где-то капала вода. Он достал пистолет. Сделал шаг, другой.

- Голубев! - еще раз позвал полковник и, уже не сдержавшись, громко выругался.

Еще один шаг. Он держал пистолет в руке. Резко толкнул первую дверцу. Там никого не было. Он толкнул вторую и едва успел отскочить. На него упало тело Голубева. У полковника окаменело лицо. Наручники невозможно было открыть, он знал это абсолютно точно. И тем не менее пленник исчез. Полковник взглянул на свалившееся тело Голубева, наклонился, чтобы прощупать его пульс. И недовольно поднялся. Пленник вогнал заточку несчастному прямо в сердце. Голубев был мертв. Он умер, очевидно, мгновенно. Но самое страшное заключалось в том, что у него не было кисти левой руки! Пленник ухитрился каким-то непонятным образом буквально обрубить кисть Голубева, но перед уходом сделал из носового платка своеобразный жгут. Платок уже набух и отпал, и еще не успевшая свернуться кровь тяжело и лениво расплывалась вокруг тела убитого. Полковник поднял голову. В какое-то мгновение у него дрогнула щека, но он быстро взял себя в руки. Затем отпихнул ногой мешавшее ему тело и выбежал из туалета. Пленник не мог далеко уйти, понимал полковник. Он должен быть где-то рядом.

ПАРИЖ. 14 ИЮНЯ

- Мне нужно чтобы ты улетел, - твердо сказал Дронго. - только не в Москву, как ты полагаешь, а в Ганновер. Не нужно больше попадаться на глаза англичанам. Встретимся в Ганновере на выставке "Экспо" в сирийском павильоне.

- Почему в сирийском? - шепотом спросил Эдгар.

- Ты оторвался от жизни, - также шепотом ответил Дронго, - вчера умер Хафез Асад, сирийский президент. У них наверняка весь павильон будет в трауре, и его легко будет найти. До свидания.

Дронго вышел из туалета первым. Пройдя к столику и механически подняв руку, он попросил официанта повторить всем троим его гостям кофе, а ему принести чай. Официант поспешил скрыться в здании. Дронго сел рядом с Миколой.

- Прекрасное вино, - сказал Зинчук.

Ему было за пятьдесят. Это был высокий худой человек с округлыми чертами лица. Когда он улыбался или разговаривал, вокруг его глаз собирались морщины.

- Здесь действительно прекрасное вино, - ответил Дронго, - кстати, рядом с нами продаются газеты и книги из Москвы. В советские времена подобное было немыслимо. Хотя в те времена все было совсем по-другому. И не все было так плохо, как многие сейчас полагают.

- Мне кажется, у вас нездоровая ностальгия по советским временам, - заметил Микола Зинчук, - а вот мне Советский Союз, а тем более советский строй никогда не нравились.

- Мы по-разному смотрим на эти вещи, - согласился Дронго. - Я дважды был ранен, и мне обидно, что страны, за которую я проливал кровь, больше не существует. Согласен, что был маразм системы, но не она одна виновата в том, что происходило. Скорее, систему подгоняли под свои нужды конкретные люди.

- Нет-нет, - убежденно возразил Зинчук, - это была ужасная система. Я не скрываю, что мне она совсем не нравилась. И сегодня мне гораздо важнее, что существует независимая Украина.

- Мы считаем его отцом-основателем нашей новой литературы, - восторженно сказал Бондаренко, - и доверяем ему больше всех. Его литературному вкусу мы доверяем абсолютно. И его политическим взглядам. Вы знаете, он был исключен из Политехнического института еще в семидесятые годы.

- Ладно, ладно, - ответил явно польщенный Зинчук. - Я могу ошибаться. У каждого должно быть свое мнение, и я уважаю мнение моих молодых коллег.

- Хотя не скрываете от них своих взглядов? - уточнил Дронго.

- Да, - ответил Зинчук, - я никогда не скрывал своих взглядов, и мне приятно, если они принимают и разделяют их. Я считаю, что мы обязаны несколько дистанцироваться от Москвы, чтобы построить независимое государство.

- И ваши идеи ложатся на благодатную почву, - заметил Дронго.

- Возможно, - кивнул Зинчук, - учитель только тогда чего-то стоит, когда ученики могут воспринять и по-своему интерпретировать его идеи.

- Учитель может ошибаться, - засмеялся Дронго, - или проповедовать нечто противоположное тому, во что верит ученик. И тогда, соединясь со взглядами самого ученика, учение трансформируется в свою противоположность. Вы же помните, как Аристотель учил Александра Македонского и во что это вылилось. Его метафизика и космология подготовили почву для идеи завоевания мира. А его предложение о трех формах государства стало основой политических взглядов царя Александра. И именно Александр превратил абсолютную монархию в тиранию, сделав нечто противоположное тому, чему его учил Аристотель. Я уже не говорю про Сенеку, попытавшегося привить азы стоицизма Нерону. С точки зрения Сенеки, идеальный образ мудреца, преодолевающего людские страсти, заслуживает наивысшего одобрения. Но именно мудреца. А Нерон отбросил первую часть главной заповеди Сенеки и посчитал, что любой человек, преодолевающий людские страсти, заслуживает подобного уважения. Он и стал таким первым человеком, отбросившим все человеческое. Историки утверждают, что он послал на смерть собственную мать, поджег свой город и даже приказал своему учителю покончить с собой. Вот вам классические примеры, когда прекрасные порывы гениальных философов кончались трагедиями. Вам не кажется, что, развалив огромную страну, мы еще не построили на ее месте ничего путного?

- Это несколько упрощенный взгляд на историю, - возразил Зинчук. - А вы не думали, что Советский Союз был обречен и вольные государства, созданные на его месте, должны как можно быстрее отдалиться от России? Это верно и с точки зрения обретения новой государственности, и для укрепления суверенитета. Я уважаю ваши взгляды, Дронго, но остаюсь при собственных симпатиях. И, конечно, не навязываю их молодым. Пусть сами решают, как им поступать.

- О чем вы спорите? - спросил Бондаренко.

- О свободе воли, - улыбнулся Дронго, - и о свободе учителя. Кстати, Микола, я не рассказал и о третьем, менее известном случае. В семнадцатом веке учителем будущего английского короля Карла Второго был знаменитый философ Томас Гоббс. Он преподавал принцу в Париже, куда перебралась английская королевская семья после казни короля. И вот что интересно. Под влиянием королевского окружения Гоббс пересматривает свои взгляды и превращается из убежденного монархиста в терпимого республиканца. Кажется, это единственный случай в истории, когда философ такого уровня начал меняться под влиянием своего окружения. Он даже вернулся в Англию к Кромвелю.

- Я не поменяюсь, - засмеялся Зинчук, - но вы, кажется, единственный "левый", которого я готов уважать. И за ваше постоянство, и за ваши взгляды.

Подошедший к соседнему столику Эдгар Вейдеманис расплатился и ушел не повернувшись. Сказывалась школа Дронго.