иностранка. Разумеется, быть иностранкой провинциально, но эту особенность
она, во всяком случае, делила со многими добропорядочными людьми. Сэр
Артур был благоразумен, и его мать всегда льстила себя надеждой, что в
таком наиважнейшем деле, как женитьба, он последует ее совету; кто бы мог
подумать, что он увлечется американкой, вдовой, женщиной на пять лет его
старше, которая ни с кем не была знакома и которая, очевидно, не совсем
уяснила себе, кто он такой. Хотя сэр Артур не одобрял того, что миссис
Хедуэй иностранка, именно это ее качество и привлекало его; казалось, она
была совершенно иной, противоположной ему породы, в ее составе вы бы не
нашли и крупицы Уорикшира. Она могла бы с таким же успехом быть мадьяркой
или полькой, с той лишь разницей, что он почти понимал ее язык.
Злополучный молодой человек был очарован, хотя еще не признавался себе в
том, что влюблен. Он не намеревался спешить, соблюдал осторожность, ибо
ясно видел всю серьезность того положения, в которое он попал. Сэр Артур
был из тех людей, которые заранее планируют свою жизнь, и уже давно решил,
что женится в тридцать два года. За ним наблюдали многие колена предков, и
он не представлял, что именно они могут подумать о миссис Хедуэй. Он не
представлял, что именно он сам думает о ней; абсолютно уверен он был лишь
в одном - никогда, нигде, чем бы он ни занимался, время не пролетало так
быстро, как рядом с нею. Его томила смутная тревога; в том, что время
следует проводить именно так, он отнюдь не был уверен. Что у него
оставалось в результате? Ничего - обрывки беседы с миссис Хедуэй,
странности ее акцента, ее остроты, смелый полет ее фантазии, таинственные
намеки на прошлое. Конечно, он знал, что у нее было прошлое, она не
девушка, она вдова, а вдовство по самому своему существу свидетельствует
об уже свершившемся факте. Сэр Артур не ревновал ее к прошлому, но он
хотел понять его, и вот тут-то и возникали трудности. Оно озарялось то
тут, то там неровным светом, но никогда не представало ему в виде общей
картины. Он задавал миссис Хедуэй множество вопросов, но ответы были столь
поразительны, что, подобно внезапным вспышкам, лишь погружали все вокруг в
еще больший мрак. По-видимому, она провела свою жизнь в третьеразрядном
штате второразрядной страны, но из этого вовсе не следовало, что сама она
была низкоразрядной. Она выделялась там, как лилия среди чертополоха.
Разве не романтично человеку его положения возыметь интерес к такой
женщине? Сэру Артуру нравилось считать себя романтичным; этим грешил
кое-кто из его предков - прецедент, не будь которого, он, возможно, не
отважился бы положиться на себя. Он заблудился в лабиринте догадок, из
которого его мог бы вывести один-единственный светлый луч, проникший
извне. Сэр Артур все понимал в буквальном смысле, чувство юмора было ему
незнакомо. Он сидел у миссис Хедуэй в смутной надежде, что вдруг
что-нибудь произойдет, и не спешил с объяснениями, дабы не связать себя.
Если он и был влюблен, то по-своему: задумчиво, сдержанно, упрямо. Он
искал формулу, которая оправдала бы и его поведение, и эксцентричность
миссис Хедуэй. Вряд ли он представлял себе, где ему удастся ее найти;
глядя на него, вы могли бы подумать, что он высматривает ее в изысканных
entrees [закусках (фр.)], которые им подавали у Биньона или в "Кафе
англе", когда миссис Хедуэй милостиво соглашалась отобедать там с ним; или
в одной из бесчисленных шляпных картонок, которые прибывали с Рю де ля Пэ
и которые она нередко открывала в присутствии своего воздыхателя. Бывали
моменты, когда он уставал ждать напрасно, и тогда появление ее
друзей-американцев (он часто недоумевал, почему их так мало) снимало груз
тайны с его плеч и давало ему передышку. Сама миссис Хедуэй не могла еще
дать ему эту формулу, ибо не представляла пока, сколь многое она должна
охватить. Миссис Хедуэй говорила о своем прошлом, ибо считала это лучшим
выходом из положения; она была достаточно умна и понимала, что ей остается
одно - обратить его себе на пользу, раз уж нельзя его вычеркнуть, хотя
именно это она предпочла бы сделать. Миссис Хедуэй не боялась приврать, но
теперь, решив начать новую жизнь, почитала за лучшее отклоняться от истины
только в случае крайней необходимости. Она была бы в восторге, если бы
могла вообще против нее не грешить. Однако в некоторых случаях ложь была
незаменима, и не стоит даже пробовать слишком пристально всматриваться в
ту искусную подтасовку фактов, при помощи которой миссис Хедуэй развлекала
и... интриговала сэра Артура. Ей, разумеется, было ясно, что в качестве
продукта фешенебельных кругов она не пройдет, но как дитя природы может
иметь большой успех.
4
не одну мысленную оговорку в дополнение к сказанному вслух, Руперт
Уотервил помнил, что он находится на ответственном официальном посту,
представляет здесь, в Париже, Америку, и не один раз спрашивал себя, до
каких пределов он может позволить себе санкционировать претензии миссис
Хедуэй на роль типичной американской дамы новой формации. Он льстил себя
надеждой, что не менее разборчив, чем любой англичанин, и, действительно,
был по-своему не менее растерян, чем сэр Артур. А вдруг после столь
близких отношений миссис Хедуэй явится в Лондон и попросит в
дипломатической миссии, чтобы ее представили королеве? Будет так неловко
ей отказать... разумеется, они будут вынуждены ей отказать! А посему он
тщательно следил за тем, как бы случайно не дать ей молчаливого обещания.
Она могла все что угодно истолковать как обещание - он-то знал, что любой,
самый незначительный, жест дипломата подвергается изучению и толкованию.
опасной женщиной, быть настоящим дипломатом. Нередко все четверо обедали
вместе - вот до чего сэр Артур простер свое доверие, - и при этих оказиях
миссис Хедуэй, пользуясь одной из привилегий светских дам, даже в самом
роскошном ресторане протирала свои рюмки салфеткой. Однажды вечером,
когда, доведя бокал до блеска, она подняла его и, склонив голову набок,
чуть заметно прищурилась, разглядывая на свет, Уотервил сказал себе, что у
нее вид современной вакханки. В это мгновение он заметил, что баронет не
сводит с нее глаз, и спросил себя, уж не пришла ли ему в голову та же
мысль. Он часто задавался вопросом о том, что думает баронет: в общем и
целом он посвятил немало времени размышлениям о сословии баронетов. Только
один Литлмор не следил в этот момент за миссис Хедуэй; он, по-видимому,
никогда за ней не следил, она же частенько следила за ним. Уотервил о
многом спрашивал себя, в том числе о том, почему сэр Артур не приводит к
миссис Хедуэй своих друзей - за те несколько недель, что прошли с их
знакомства, в Париж понаехало изрядное количество англичан. Интересно,
просила она его об этом? А он отказал? Уотервилу очень хотелось узнать,
просила ли она сэра Артура. Он сознался в своем любопытстве Литлмору, но
тот отнюдь его не разделил. Однако сказал, что миссис Хедуэй, безусловно,
просила; ее не удержит ложная щепетильность.
Уотервил. - Последнее время она совсем на вас не нажимает.
повезло, что представителя миссии сейчас нет в Париже.
думаю, он сумеет уладить и это! Я ничего не буду делать без указания моего
шефа. - Уотервил очень любил упоминать о своем шефе.
о ней кое с кем.
добропорядочными людьми.
однако к ней они не идут, - сказал Уотервил.
Миссис Хедуэй и на порог ее не пустит.
так как хочет преподнести всем сюрприз. Возможно, он намеревается
экспонировать ее в Лондоне в следующем сезоне. Прошло всего несколько
дней, и он узнал об этом предмете даже больше, нежели хотел бы знать.
Как-то раз он предложил сопровождать свою прекрасную соотечественницу в
Люксембургский музей (*11) и немного рассказать ей о современной
французской школе. Миссис Хедуэй была незнакома с этой коллекцией,
несмотря на свое намерение видеть все, заслуживающее внимания (она не
расставалась с путеводителем даже когда ехала к знаменитому портному на Рю
де ля Пэ, которого, как она уверяла, многому могла научить), ибо обычно
посещала достопримечательные места с сэром Артуром, а сэр Артур был
равнодушен к современной французской живописи. "Он говорит, что в Англии
есть художники получше этих. Я должна подождать, пока он сведет меня в
Королевскую академию художеств (*12) в будущем году. Он, видно, думает,
что ждать можно вечно. У меня не столько терпения, как у него. Мне некогда
ждать... я и так ждала слишком долго", - вот что сказала миссис Хедуэй
Руперту Уотервилу, когда они уславливались посетить как-нибудь вместе
Люксембургский музей. Она говорила об англичанине так, словно он был ей
мужем или братом, подобающим спутником и защитником. "Интересно, она
представляет, как это звучит? - спросил себя Уотервил. - Полагаю, что нет,
иначе она не говорила бы так. Да, - продолжал он свои раздумья, - когда
приезжаешь из Сан-Диего, надо учиться множеству вещей: нет конца тому, что
необходимо знать настоящей леди. И как она ни умна, ее слова о том, что
она не может позволить себе ждать, вполне справедливы. Учиться ей надо
быстро". И вот вскоре Уотервил получил от миссис Хедуэй записку - она
предлагала пойти в музей на следующий день: приехала мать сэра Артура, она
Панов Вадим
Орловский Гай Юлий
Володихин Дмитрий
Перумов Ник
Шилова Юлия
Ибсен Генрик