отступить, я протянула к нему руки, а потом повернулась и побрела прочь, в
мой разоренный дом, унося в памяти это последнее нежное воспоминание.
птичка, вылетев из гнезда в морозную ночь, ударилась об освещенные стекла
окна. В то же мгновение пес Мартина, и без того уже взбудораженный, потому
что он-то давным-давно учуял меня, с лаем вскочил на окошко, и я только
успела спрятаться в кустах, как Мартин отворил дверь и вышел на террасу. Пес
с радостным тявканьем помчался по моим следам, Мартин озирался по сторонам,
а я пыталась забиться в самую глубокую тень. Я знала, что он неизбежно
найдет меня - на свежевыпавшем снегу так ясно виднелись отпечатки моих шагов
- и меня захлестнула отчаянная волна стыда и вместе с тем неудержимой
радости. Я видела, как Мартин раз или два сбивался со следа, но потом все же
вышел на верный путь и, приподняв ветви, под которыми я пряталась, нашел
меня среди лавра. Я сжалась в комочек, и он недоуменно нагнулся ко мне.
следовало вернуться домой, отнес меня через террасу в библиотеку и усадил в
кресло перед пылающим камином. Один легкий поцелуй девочке, чьи устремленные
на нас глаза зажглись странным светом - и вот он уже схватил обе мои руки в
свои, жадно вглядываясь мне в лицо. Я встретила этот взгляд не дрогнув -
глаза в глаза. Долгим, неустанным взором мы изучали глубины сердец друг
друга. Меж нами более не было места сомнениям или недоверию, обману и
недомолвкам.
свет на грядущие годы. Где-то вдали зазвучал колокольный звон, отдаваясь в
наших душах, точно пенье свадебных колоколов. Звук этот вывел нас из нашего
блаженного забытья.
верил, что ты придешь, но сегодня вечером мне сообщили, что ты уехала, и я
даже сказал об этом Люси. Она умирала от желания видеть тебя.
усталым вздохом склонив головку мне на грудь. Минуту спустя мы услышали, как
к дому подходят певчие, и Мартин поспешил опустить занавеску, прежде чем они
успели выстроиться перед домом и начать гимн о чудесной звезде на Востоке.
счастливого Нового Года вашему дому", Мартин вышел на крыльцо поговорить с
ними, а я спрятала лицо в кудряшках девочки, вознося хвалы Господу, который
так изменил меня.
он вошел обратно.
Бесчувственная и бездыханная, лежала она в моих объятиях, точно увядший
цветок.
пор, как ты покинула нас, Стелла, и единственная моя надежда на ее
выздоровление кроется в твоих неусыпных попечениях.
обморока, более похожего на смерть, и теперь спокойно спала у меня на руках,
ибо начала уже черпать жизнь, радость и счастье из моего сердца. Стояла
глубокая тишина, и спокойствие окутало нас благословенным оазисом,
прерванное лишь появлением моей нянюшки, которую Мартин нашел в состоянии
полнейшей тревоги и паники.
волосы так, как причесывала их моя мать. И когда мистер Фрейзер, несколько
часов проговорив с Сьюзен, принял меня как родную дочь, с величайшей
нежностью и радостью, но чаше называл меня Марией, а не Стеллой - я
радовалась, что смогла напомнить ему ее. А вечером, когда я сидела в кругу
близких мне людей, на меня напала вдруг такая дрожь и так начали душить
слезы, что унять их могли только самые нежные заботы моей новой семьи. А
потом я пела им старинные песни, вся прелесть которых заключается лишь в
незатейливых мелодиях, а мистер Фрейзер легко и свободно говорил о минувших
временах и о том времени, которому лишь суждено еще прийти, а глаза Люси
почти смеялись.
не испытывая ни малейшего страха; но теперь полнота моего счастья сделала
меня робкой, и при каждом необычном шорохе я все ближе прижималась к нему с
блаженным чувством, что меня есть кому защитить.
победоносной Барбарой в роли подружек невесты, я робко и радостно приняла
счастливый жребий стать женой Мартина Фрейзера. И с тех пор, всегда памятуя
о пустоголовой глупости моего девичества, я неизменно старалась стать лучше
и исполнять свой долг с еще большими любовью, благодарностью и
самозабвением. Но Мартин еще долго притворялся, будто не верит, что той
ночью я прокралась в их усадьбу, чтобы бросить последний взгляд не на него,
а на его отца - я ведь не знала, что спальня мистера Фрейзера стала теперь
библиотекой его сына".
том порядке, в каком их вытягивали при жеребьевке, и этого-то порядка мы
теперь и придерживались. Засим я воззвал к призраку Двойной Комнаты,
заклиная его явиться как можно быстрей, потому что все мы заметили, как
взволнована жена Джона Хершела, и оттого, точно по молчаливому уговору,
избегали глядеть друг на друга. Альфред Старлинг с никогда не изменяющим ему
чувством такта поспешил откликнуться на мой зов и объявил, что Двойную
Комнату посещал Дух Лихорадки.
похож?
обожаемую Матильду) и ваш покорный слуга - единодушно считали, что дольше
ждать было бы не только нецелесообразно, но даже и полностью противно нашему
долгу перед обществом. Лично я мог бы привести сотню аргументов против
гибельных последствий затяжных помолвок, а Тилли начала уже цитировать стихи
самого что ни на есть зловещего склада. Однако наши родители и опекуны
придерживались совершенно иного мнения. Мой дядя Бонсор хотел, чтобы мы
дождались, пока акции Карлион-у-Черта-На-Куличках или Еще Чего-То-Там, в
которых я был кровным образом заинтересован, начнут подниматься - вот уже
много лет, как они только и делали, что падали и падали. Папа и мама Тилли
считали ее совсем еще девочкой, а меня совсем еще мальчишкой, хотя мы были
не какими-то там юнцами, а самой пылкой и верной парой юных влюбленных, что
только существовала на земле со времен Абеляра и Элоизы или Флорио и
Бьянкафиоре {Образцы верных влюбленных из средневековой литературы.}. Но
поскольку, на наше счастье, наши родители и опекуны были сделаны не из
кремня или романцемента, нам не пришлось внести еще одну пару в исторический
перечень несчастных влюбленных. Дядя Бонсор и мистер и миссис Стэндфаст
(папа и мама моей Тилли) наконец сжалились. Достижению желаемого эффекта
немало способствовало написанное мной сочинение на восьми листах самого
большого формата, направленное против безбрачия, с коего я снял три копии в
подарок нашим жестокосердым родичам. Еще больше успеха возымели Тиллины
угрозы отравиться. Однако решающую роль сыграло то, что мы с Тилли
объединили усилия и сообщили родителям и опекунам, что ежели они не
согласятся с нашими видами на будущее, мы все равно убежим и поженимся при
первой же возможности. Помимо родительской воли, ничто не препятствовало
нашему браку. Мы были молоды, здоровы и оба имели кучу денег. Просто уйму
денег - так мы тогда считали. Что же до нашей внешности - то Тилли была
воплощенная Прелесть, а о моих усиках в высших слоях дуврского общества еще
никто не отзывался дурно. Итак, дело уладилось, и было решено, что двадцать
седьмого декабря, тысяча восемьсот пятьдесят какого-то года, утром "дня
подарков", Альфред Стерлинг, джентльмен, соединится священными узами брака с
Матильдой, единственной дщерью капитана Роклейна Стэндфаста, Снаргестоунская
вилла, Дувр.
имущества (включая акции Карлиона-у-Черта-На-Куличках или Еще Чего-То-Там)
равно как и личным моим опекуном стал мой дядя Бонсор. Он послал меня в
"Мерчант-Тэйлорз" {Мерчант-Тейлорз-[Скул] - одна из девяти старейших
престижных мужских привилегированных средних школ Англии. Находится в
Нортвуде, пригороде Лондона, основана в 1561 г.}, а еще через пару лет в
колледж в Бонне, на Рейне. Впоследствии - полагаю, дабы уберечь меня от
греха - он заплатил кругленькую
Бумписса, немецких купцов, под чьим крылышком я всласть побездельничал в
соответствующем департаменте к немалой зависти моих собратьев, клерков на
жалованье. Дядя Бонсор же обитал, по большей части, в Дувре, где наживал
огромные капиталы по правительственным контрактам, суть которых, по всей
видимости, состояла в том, чтобы сперва делать дыры в известняке, а потом
засыпать их сызнова. Дядя был, пожалуй, одним из самых уважаемых людей в
Европе и его хорошо знали в лондонском Сити под прозвищем "Ответственный
Бонсор". Он принадлежал к разряду достойных доверия людей, про которых
обычно говорят, что у них денег куры не клюют. Зимой и летом он носил жилет
- жилет, оттенок которого колебался где-то между солнечно-желтым и
тускло-коричневым, и который выглядел столь неоспоримо респектабельным, что
я уверен, предъяви он его в любом банке на Ломбард-стрит, клерки немедля
обменяли бы его на любое запрошенное количество ассигнаций или же чистого
золота. Окопавшись за этим сногсшибательным одеянием, точно в крепости, дядя
Бонсор палил в вас из пушек своей добропорядочности. Жилет выносил