нарядным - с аллеями, террасами, апельсиновыми деревьями, статуями и
каменными водоемами; но все тут было незрелым, чахлым, одичавшим, недоросшим
или, наоборот, переросшим, влажным, покрытым ржавчиной и грибками, и эта
липкая плесень была единственным проявлением жизни. Во всей этой картине не
было ничего светлого, кроме одного-единственного светлячка, казавшегося на
фоне темных кустов последним отблеском былого великолепия; но и он то
взлетал вверх, то стремглав несся вниз, вычерчивая неожиданные углы,
срываясь вдруг с места и возвращаясь в ту же самую точку с такой судорожной
стремительностью, точно разыскивал былое великолепие и дивился (и было чему
дивиться, видит бог!), что же с ним сталось.
вначале, стали привычными и реальными, и я начинаю думать, что через год,
когда кончится мой длительный отдых и настанет пора уезжать, мне будет
отнюдь не легко расстаться с Генуей.
всегда можно найти что-то новое. Здесь к вашим услугам самые невероятные
переулки и закоулки, где можно бродить в свое удовольствие. Вам ничего не
стоит, если вы того пожелаете, заблудиться раз двадцать за день (а какое это
удовольствие, когда вам нечего делать!) и снова найти дорогу, сталкиваясь с
самыми неожиданными и невообразимыми трудностями. Этот город полон
контрастов. На каждом шагу пред вашими взорами предстает прекрасное,
безобразное, жалкое, величественное, чарующее и отвратительное.
следует взобраться в ясную погоду на Monte-Faccio * или хотя бы проехаться
вокруг городских укреплений: последнее выполнить много проще. Нет ничего
живописнее и прелестнее, чем вид на гавань и на долины двух рек Польчеверы и
Бизаньо, открывающийся с высот, вдоль которых тянутся крепкие стены - точно
Китайская стена в миниатюре. На одном из живописных отрезков этого маршрута
находится превосходный образец настоящей генуэзской таверны, где посетитель
может хорошо угоститься настоящими генуэзскими кушаньями: тальярини,
равиоли, немецкой чесночной колбасой, которую нарезают ломтиками и едят со
свежими зелеными фигами; петушиными гребешками и бараньими почками,
подаваемыми в изрубленном виде вместе с бараньей котлетою и печенкой;
кусочками какой-то неведомой части телятины, свернутыми колечком,
поджаренными и выложенными на большом блюде, как это делают с мелкой
рыбешкой. В этих пригородных тратториях нередко потчуют французским,
испанским или португальским вином, привозимым шкиперами небольших торговых
судов. Его покупают по такой-то цене за бутылку, не спрашивая названия и не
стараясь запомнить его, если оно и было указано продавцом, и делят всю
партию на две половины, из которых одна получает ярлык шампанского, а другая
- мадеры. Под этими общими рубриками объединяется множество вин самых
различных букетов, достоинств, стран, возрастов и урожаев. Кривая их
качества идет по меньшей мере вверх от холодного овсяного киселя до
выдержанной марсалы, а оттуда обратно до яблочного чая.
(даже если они итальянцы) надо жить и передвигаться; это скорее проходы,
местами расширяющиеся наподобие колодца - очевидно, чтобы было где
вздохнуть. Дома чрезвычайно высоки, выкрашены во все мыслимые цвета и
находятся на самых различных стадиях разорения, загрязненности и ветхости.
Обычно их сдают целыми ярусами или этажами, как это принято в старых
кварталах Эдинбурга и нередко в Париже. Тут очень мало дверей, выходящих на
улицу; вестибюли считаются общественной собственностью, и умеренно
предприимчивый мусорщик мог бы нажить состояние, очищая их время от времени
от разного хлама. Поскольку экипажам на эти улицы не проникнуть, здесь
широко пользуются портшезами, с позолотой или более скромными, которые можно
нанять в различных местах.
вечерам они снуют во всех направлениях, предшествуемые слугами с большими
фонарями, сделанными из натянутого на каркас полотна. Портшезы и фонари -
законные преемники длинных верениц терпеливых и нещадно избиваемых мулов,
проходящих весь день, позвякивая бубенчиками, по этим тесным улицам. Первые
сменяют вторых с такою же регулярностью, с какою звезды сменяют солнце.
Особенно Страда Нуова в летний солнечный день, когда я впервые увидел ее под
самым ярким и самым синим, какое только бывает, летним безоблачным небом,
которое в просвете между громадами зданий имело вид узенькой драгоценной
полоски яркого света, смотревшей вниз, в густую непроглядную тень. Этот
яркий свет, если разобраться как следует, не такая уж обычная для Генуи
вещь, ибо, говоря по правде, небо тут было синим не более восьми раз за
столько же недель в разгар лета, если не считать ранних утренних часов;
тогда, смотря на море, я видел воду и твердь небесную слитыми в одну
нераздельную густую и сверкающую синеву. В прочее время облаков и туманной
дымки было достаточно, чтобы заставить ворчать англичанина даже на его
собственном острове.
внутри шедеврами Ван Дейка, - большие тяжелые каменные балконы, один над
другим и ярус над ярусом, а местами какой-нибудь больше других - целая
мраморная платформа, - громоздится выше всех. Вестибюли без дверей,
заделанные прочными решетками окна нижнего этажа, огромные парадные
лестницы, могучие мраморные опоры, монументальные, похожие на крепостные
ворота арки и мрачные, гулкие сводчатые комнаты, среди которых теряется
взгляд - ибо за одним дворцом возникает другой, а между ними, на высоких
уступах, на двадцать, тридцать и сорок футов выше улицы, сады с зелеными
арками, увитыми виноградом, рощи апельсиновых деревьев, краснеющий олеандр в
цвету - вестибюли с отставшей и осыпавшейся штукатуркой, с заплесневелыми
углами, но еще блистающие яркими красками.
фигуры с венками и гирляндами, летящие вверх или вниз, или стоящие в нишах,
местами совсем вылинявшие и едва различимые рядом со свежими купидонами
какого-нибудь недавно отделанного фасада, которые держат нечто похожее на
одеяло, а на самом деле - циферблат солнечных часов; круто идущие в гору
улочки с дворцами меньших размеров (но все-таки очень большими), где
мраморные террасы нависают над тесными закоулками; бесчисленные, блистающие
великолепием церкви; а потом внезапный переход от величавых зданий к самым
гнусным трущобам, где стоит зловоние, кишат полуголые дети, толпятся люди в
грязных лохмотьях - все это, вместе взятое, представляет собой зрелище столь
поразительное, столь полнокровное и одновременно мертвое; такое шумное и
такое тихое; такое назойливое и вместе с тем робкое и приниженное, такое
суматошное и такое сонное, что чужестранец, идя все вперед, вперед и вперед
и озираясь вокруг, начинает испытывать своего рода тяжелое опьянение. Дикая
фантасмагория со всеми несообразностями сновидения и всеми страданиями и
радостями нелепой действительности!
некоторых из этих дворцов. Так, например, один английский банкир (мой добрый
и гостеприимный друг) разместил свою контору в обширном палаццо на Страда
Нуова. В вестибюле (каждый дюйм которого старательно расписан, но который не
менее грязен, чем лондонский полицейский участок) "голова сарацина" с
крючковатым носом * и копной черных волос (к ней прикреплен некий мужчина)
торгует тросточками. По другую сторону от входной двери дама в пестром
платке вместо головного убора, очевидно супруга "сарацинской головы",
продает изделия своего собственного вязания и иногда, кроме того, цветы.
Чуть подальше двое или трое слепых при случае просят милостыню. Порой их
посещает безногий мужчина на крошечной колясочке; но у него такое румяное и
живое лицо и настолько дородное, здоровое тело, что можно подумать, будто он
наполовину врос в землю или, напротив, поднялся до половины лестницы,
которая ведет в погреб, чтобы с кем-то поговорить. Еще дальше несколько
человек прилегли поспать среди дня. Это могут быть носильщики портшеза,
поджидающие отлучившегося седока. В этом случае они внесли сюда и портшез, и
он стоит тут же.
торговца шляпами. В бельэтаже размещается английский банк. Кроме того, там
есть еще жилая квартира, и надо сказать, отличная большая квартира. Одному
небу ведомо, что расположено выше: ведь мы поднялись только до бельэтажа.
Спустившись по лестнице и раздумывая над этим, вы поворачиваете не туда и
вместо того, чтобы выйти на улицу, выходите через большую ветхую дверь в
задней стене вестибюля. Эта дверь захлопывается за вами, рождая крайне
жуткое и унылое эхо, и вы оказываетесь во дворе (дворе того же самого дома),
где, видимо, лет сто не ступала человеческая нога. Ни один звук не нарушает
тишину. Ни в одном из хмурых окон не видно живой души, и сорная трава между
потрескавшимися плитами может не опасаться, что чьи-нибудь руки когда-нибудь
до нее доберутся. Против вас - огромная, высеченная из камня фигура
полулежит с урной в руках на высокой искусственной скале. Из урны торчит
обломок свинцовой трубки, которая некогда изливала тонкую струйку воды,
стекавшую по скале. Теперь этот ручеек так же сух, как глазницы каменного
гиганта. Кажется, что он стукнул по донышку своей перевернутой урны и,
возопив как певчий из похоронного хора "все кончено", погрузился в каменное
молчание.
размера и чрезвычайно высокие. К тому же они очень грязны и, если верить
моему носу, совершенно незнакомы со сточными трубами. От них исходит
зловоние особого рода, напоминающее запах очень скверного сыра, который
держат в теплом одеяле. Несмотря на высоту домов, город, видимо, задыхается
от недостатка места: новые дома тут втискивают куда только удастся. Где была
хоть малейшая возможность всунуть в какую-нибудь щель или угол еще одну
шаткую хибарку, она туда всунута. Если стена какой-нибудь церкви образует
впадину или выступ или какая-нибудь глухая стена дала трещину, можете быть
уверены, что вы найдете в них то или иное человеческое жилье, которое
выросло тут, точно гриб. У правительственного дворца, у старого здания
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Посняков Андрей
Суворов Виктор
Соломатина Татьяна