невысокая, тощая, высохшая женщина с ехидным лицом.
мальчик из работного дома, о котором я тебе говорил.
на Оливера так, словно тот был виноват, что не дорос. - Он и в самом де-
ле маленький. Этого нельзя отрицать. Но он подрастет, миссис Сауербери,
он подрастет.
тет на наших хлебах. Я никакой выгоды не вижу от приходских детей: их
содержание обходится дороже, чем они сами того стоят. По мужчины всегда
думают, что они все знают лучше нас... Ну, ступай вниз, мешок с костями!
Оливера на крутую лестницу, ведущую в каменный подвал, сырой и темный,
служивший преддверием угольного погреба и носивший название кухни; здесь
сидела девушка, грязно одетая, в стоптанных башмаках и дырявых синих
шерстяных чулках.
ром, - дайте этому мальчику остатки холодного мяса, которые отложены для
Трипа. Трип с утра не приходил домой и может обойтись без них. Надеюсь,
мальчик не настолько привередлив, чтобы отказываться от них... Верно,
мальчик?
съесть его и дал утвердительный ответ, после чего перед ним поставили
тарелку с объедками.
мясо и вино превращаются в желчь, чья кровь холодна как лед, а сердце
железное, - хотел бы я, чтобы он посмотрел, как Оливер Твист набросился
на изысканные яства, которыми пренебрегла бы собака! Хотел бы я, чтобы
он был свидетелем того, с какой жадностью Оливер, терзаемый страшным го-
лодом, разрывал куски мяса! Еще больше мне хотелось бы увидеть, как Этот
философ с таким же наслаждением поедает такое же блюдо.
ужином; она следила за ним в безмолвном ужасе, с тревогой предвидя, ка-
кой будет у него аппетит. - Кончил?
тускло горевшую лампу и поднимаясь по лестнице. - Твоя постель под при-
лавком. Надеюсь, ты можешь спать среди гробов? А впрочем, это не важно -
можешь или нет, потому что больше тебе спать негде. Иди! Не оставаться
же мне здесь всю ночь!
на похоронах, он приходит к неблагоприятному выводу о ремесле своего хо-
зяина
робко осмотрелся вокруг с чувством благоговения и страха, которое без
труда поймут многие люди значительно старше его. Недоделанный гроб на
черных козлах, стоявший посреди лавки, казался таким унылым и зловещим,
что холодок пробегал у Оливера по спине, когда он посматривал на этот
мрачный предмет: ему чудилось, что какая-то ужасная фигура вот-вот мед-
ленно приподнимет голову и он сойдет с ума от страха. Вдоль стены в об-
разцовом порядке выстроился длинный ряд вязовых досок, заготовленных для
гробов; в тусклом свете они казались сутулыми привидениями, засунувшими
руки в карманы. Таблички для гробов, стружки, гвозди с блестящими шляп-
ками и обрезки черной материи валялись на полу, а стену за прилавком ук-
рашала картина, на которой были очень живо изображены два немых пла-
кальщика в туго накрахмаленных галстуках, стоящие на посту у дверей до-
ма, к которому подъезжал катафалк, запряженный четверкой вороных лоша-
дей. В лавке было душно и жарко. Казалось, воздух пропитан запахом гро-
бов. Местечко под прилавком, куда был брошен ему тюфяк, напоминало моги-
лу.
незнакомом месте, а все мы знаем, каким покинутым и несчастным может по-
чувствовать себя любой из нас при таких обстоятельствах. У мальчика не
было любящих или любимых друзей. Не было у него сожалений о недавней
разлуке; не было дорогого, близкого лица, которое ему мучительно хоте-
лось бы увидеть. Но, несмотря на это, на сердце у него было тяжело; и
когда он забрался на свое узкое ложе, ему захотелось, чтобы это ложе бы-
ло гробом, а его, спящего безмятежным и непробудным сном, зарыли бы на
кладбище, где тихо шелестела бы над его головой высокая трава и баюкал
густой звон старого колокола.
успел кое-как одеться, неистовый стук повторился раз двадцать пять. Ког-
да он стал снимать дверную цепочку, ноги, колотившие в дверь, утихомири-
лись, и раздался голос.
цу, что и ноги.
ключ.
ную скважину.
мое слово, приходский щенок!
то подвергали операции, обозначаемой только что упомянутым выразительным
словечком, а потому он ничуть не сомневался в том, что тот, кому принад-
лежал голос, добросовестнейшим образом выполнит свою угрозу. Дрожащей
рукой он отодвинул Засов и открыл дверь.
на противоположный тротуар, полагая, что неизвестный, разговаривавший с
ним через Замочную скважину, прогуливается, чтобы согреться. Дело в том,
что он не видел перед собой никого, кроме рослого приютского мальчика,
который сидел на тумбе перед домом и ел ломоть хлеба с маслом, разрезая
его складным ножом на куски величиной с собственный рот и проглатывая их
с большим проворством.
является, - это вы стучали?
явил, что самому Оливеру в скором времени понадобится гроб, если он поз-
воляет себе шутить таким образом со старшими.
мальчик, с важным видом слезая с тумбы.
у меня под началом. Открой ставни, ленивая тварь!
с большим достоинством, делавшим ему честь. При любых обстоятельствах
большеголовому, толстому юнцу с маленькими глазками и тупей физиономией
нелегко принять достойный вид, и тем более это трудно, если к таким
привлекательным чертам прибавить красный нос и короткие желтые штаны.
куда их уносили на день, но зашатавшись под тяжестью первого же ставня,
разбил оконное стекло, после чего Ноэ, утешив его уверением, что "ему
влетит", снисходительно пришел ему на помощь. Вскоре в лавку спустился
мистер Сауербери. Вслед за ним появилась миссис Сауербери. Оливеру, сог-
ласно предсказанию Ноэ, "влетело", а потом он отправился с этим молодым
джентльменом вниз завтракать.
вас славный кусочек копченой грудинки от хозяйского завтрака... Оливер,
притвори дверь за мистером Ноэ и возьми себе вот те объедки, которые я
положила на крышку от кастрюльки. Вот твоя чашка чаю. Поставь ее на
ящик, пей там и поторапливайся, потому что тебя скоро позовут в лапку.
Слышишь?
Почему бы вам не оставить мальчика в покое?
в покое. Ни отец, ни мать никогда ни в чем ему не помешают. Все
родственники позволяют ему идти своей дорогой. Правда, Шарлотт?
Хи-хи-хи!
хом, к которому присоединился и Ноэ.
го на ящике в самом холодном углу комнаты и поедавшего вонючие объедки,
отложенные специально для него.
был подкидышем, так как мог проследить свою родословную вплоть до роди-
телей, живших поблизости; мать его была прачкой, а отец - пьяницейсолда-
том, вышедшим в отставку с деревянной ногой и ежедневной пенсией в два
пенса с половиной и еще какой-то неудобопроизносимой дробью. Мальчишки