казнили за измену в декабре 1475 года. (Примеч. автора.)>.
заметил дядюшка Пьер. - Но послушай, мой друг... Ты считаешь грабеж таким
страшным преступлением, а известно ли тебе, что твой тонкий политик граф де
Сен-Поль первый подал пример, совершая грабежи и поджоги в завоеванных
провинциях, и что до совершенных им постыдных опустошений воевавшие стороны
всегда щадили сдавшиеся без сопротивления или беззащитные города и селения?
господа стоят друг друга и что выбирать между ними - все равно что выбирать
дерево, на котором тебя должны повесить! Но, видите ли, этот граф де
Сен-Поль, коннетабль <Коннетабль - звание, соответствующее должности
главнокомандующего королевской армией; крупный феодал, пожалованный этим
званием, мог и не занимать должности главнокомандующего.>, владеет городом,
который носит имя моего покровителя, святого Квентина <То обстоятельство,
что коннетабль владел городом Сен-Кантеном, дало ему возможность вести
сложные политические интриги, за которые он впоследствии так дорого
заплатил. (Примеч. автора.)> (здесь шотландец перекрестился), и мне сдается,
что, живи я в этом городе, мой святой, может быть, и обратил бы на меня свое
милостивое внимание, потому что не так уж много носящих это имя и у него
досуга больше, чем у других ваших святых с известными именами. А теперь он и
думать забыл о бедном Квентине Дорварде, своем духовном сыне, иначе не
оставил бы его на целый день без пищи и на следующее утро не предоставил бы
его покровительству святого Юлиана и случайной любезности чужестранца,
купленной ценою холодного купания в вашем знаменитом Шере или в одном из его
притоков.
- строго сказал дядюшка Пьер. - Святой Юлиан - надежный покровитель всех
странников, а святой Квентин сделал для тебя, быть может, больше, чем ты
полагаешь.
шестнадцати. Она несла покрытый узорчатой салфеткой поднос, на котором
стояли небольшое блюдо с черносливом, которым всегда славился город Тур, и
изящный серебряный кубок чеканной работы - произведение мастеров того же
города, затмевавших в этом тонком искусстве мастеров не только других
городов Франции, но даже и других стран. Дорвард невольно загляделся на
прекрасный кубок, не думая о том, серебряный он или оловянный, как и та
кружка, из которой он пил и которая была так хорошо отполирована, что
казалась серебряной.
сосредоточил на ней все свое внимание.
волосами, заплетенными в мелкие косы и перевитыми гирляндой простого плюща,
как носили шотландские девушки. Правильные черты, темные глаза и задумчивое
выражение придавали ей сходство с Мельпоменой <Мельпомена - в мифах древних
греков одна из муз - покровительница трагедии.>, а вспыхивавший по временам
на лице ее слабый румянец и беглая улыбка, порхавшая вокруг ее губ и
мелькавшая во взгляде, позволяли предполагать, что ей не чуждо веселье,
хотя, может быть, она и не часто бывает в веселом настроении. Квентину
почудилось, что какое-то затаенное горе накладывает на это красивое юное
лицо не свойственный молодости отпечаток серьезности; а так как юноша с
романтическим воображением всегда скор на заключения, то он тут же решил,
что жизнь прелестной незнакомки связана с какой-то тайной.
девушка успела войти. - Разве я не приказал, чтобы завтрак мне принесла
госпожа Перетта? Черт возьми! Или она слишком хороша, чтобы служить мне?
почтительно. - Ей нездоровится, и она не выходит из своей комнаты.
сказал дядюшка Пьер, выразительно подчеркивая слова. - Я vieux routier
<Стреляный воробей (франц.).>, и меня притворными болезнями не проведешь.
во взгляде дядюшки Пьера, всегда суровом и насмешливом, было что-то зловещее
и подавляющее, когда он загорался гневом или подозрением. Этого было
достаточно, чтобы в Квентине тотчас же проснулась рыцарская любезность
горца. Он поспешил подойти к Жаклине и взял из ее рук поднос, который она
покорно ему отдала, не спуская робкого, тревожного взгляда с рассерженного
старика. Трудно было устоять перед этим трогательным, молившим о пощаде
взглядом - и дядюшка Пьер смягчился и заговорил не только с меньшим
недовольством, но так приветливо, как только был способен:
вероломной и лживой, какой, к сожалению, ты станешь со временем, как вся
ваша непостоянная порода. Каждый, кто хоть сколько-нибудь пожил на свете, не
может не согласиться со мной <Одной из отличительных черт далеко не
симпатичного характера Людовика, и притом чуть ли не самой неприятной
чертой, было его презрение как к умственным способностям, так и к
нравственным качествам представительниц прекрасного пола. (Примеч.
автора.)>. Вот и господин шотландский рыцарь скажет тебе то же.
но, как ни мимолетен был ее взгляд, Дорварду показалось, что он молил о
помощи и сочувствии. Поддавшись молодому порыву и следуя с детства привитой
привычке к рыцарскому преклонению перед женщиной, Квентин поспешил ответить,
что он готов бросить перчатку любому человеку одного с ним звания и
возраста, который осмелится утверждать, будто за такой прелестной внешностью
может скрываться злое и порочное сердце.
дядюшку Пьера, на лице которого выходка молодого человека вызвала только
презрительную улыбку. Между тем Квентин, который частенько рубил сплеча,
прежде чем успевал обдумать свои слова, спохватился и вспыхнул при мысли,
что его ответ мог быть принят за желание поломаться перед мирным и
безобидным стариком. Поняв свой промах, молодой человек решил в наказание
себе спокойно вытерпеть смешное положение, в которое попал по заслугам.
Покраснев еще больше, он смиренно подал дядюшке Пьеру поднос с кубком,
стараясь улыбкой прикрыть свое замешательство.
знаешь женщин, как и государей, о которых судишь вкривь и вкось, тогда как
сердца их (тут он набожно перекрестился) - в руках божьих.
стараясь не поддаваться невольному уважению, которое внушал ему этот
странный человек, и стыдясь признать его превосходство, ибо тот подавлял его
своим небрежно-высокомерным обращением.
невозмутимо ответил дядюшка Пьер.
благодарность же за такое пустое одолжение, как завтрак, хоть он и был очень
хорош, я против воли чувствую уважение к этому турскому горожанину! -
подумал юноша. - Можно приручить сокола или собаку, накормив их, но для
того, чтобы привязать к себе человека и заслужить его благодарность, надо
еще иметь доброе сердце. Нет, в этом старике есть что-то необыкновенное... А
эта девушка, промелькнувшая чудным видением, не может быть простой
служанкой. Она чужая здесь, в этой захудалой гостинице... И этот богатый
торгаш ей тоже чужой, хотя он и имеет над ней какую-то власть, как, впрочем,
и над всеми, кто случайно приближается к нему. Это удивительно, как много
значения фламандцы и французы придают богатству... Взять хотя бы этого
купца: я уверен, что уважение, которое я оказываю его летам, он приписывает
своему туго набитому кошельку. Это я-то, шотландский дворянин старинного
рода, стану унижаться перед каким-то турским торгашом!". Эти мысли быстро
мелькали в голове Дорварда, в то время как дядюшка Пьер, поглаживая Жаклину
по головке, говорил ей с улыбкой:
уж твоей легкомысленной тетке я непременно скажу, чтобы она в другой раз не
подвергала тебя понапрасну любопытным взглядам...
сказала девушка. - Я надеюсь, что вы не станете гневаться на тетушку за то,
что...
- Ты, кажется, намерена со мной спорить, малютка? Или, может быть, тебе
хочется подольше полюбоваться на этого молодца? Ступай... Будь покойна: он
дворянин, и мне не зазорно принимать от него услуги.
время нить его мыслей, так что, когда дядюшка Пьер, небрежно развалясь в
просторном кресле, сказал ему тоном человека, привыкшего повелевать: "Подай
мне поднос", - Дорвард машинально повиновался.
видно. Только изредка его острый взгляд сверкал из-под черных нависших
бровей, точно яркий луч солнца, прорвавшийся из-за темных туч.
устремив на Квентина твердый, пристальный взгляд. - Слишком хороша, чтобы
быть служанкой в трактире! Она, конечно, могла бы украсить дом любого
честного горожанина, да только невоспитанна и низкого рода.
нами прекрасный воздушный замок, и нельзя сказать, чтобы мы всегда были
благодарны за это слово, хотя бы оно было сказано и без злого умысла. Слова
старика смутили Дорварда, и он, сам не зная почему, готов был рассердиться
на него за сообщение, что эта прелестная девушка - простая трактирная
служанка, как о том свидетельствовали и ее занятия. В лучшем случае она
племянница или родственница трактирщика, но все-таки не более чем служанка,
обязанная прислуживать посетителям, подчиняться их приказаниям,
подлаживаться к их настроениям и угождать им, как она сейчас угождала
дядюшке Пьеру, который был не без причуд и, по-видимому, достаточно богат,
чтобы требовать исполнения своих прихотей.