появился у калитки. Брэндер увидел его и тотчас узнал по некоторому
сходству с дочерью.
глаз. Он поставил козлы у стены, повесил пилу на гвоздь и вошел в дом.
заглянул в столовую.
пожал ее, вопросительно глядя на незнакомца.
сенатору помогло ей победить застенчивость. - Папа, это мистер Брэндер,
тот самый, что живет в отеле.
одного к другому.
болезни я неважно слышу. Жена про вас поминала.
вижу, большая семья.
рабочий костюм, и ему хотелось поскорее уйти. - Шестеро ребят, и все еще
не пристроенные. Вот она - старшая дочка.
вы извините, я пойду. Сломал пилу, пришлось бросить работу.
всегда умалчивала Дженни. Он, пожалуй, предпочел бы, чтобы у нее хватило
мужества ничего не скрывать.
выпрямившись на стуле. - Я хотел бы, чтобы вы впредь не считали меня чужим
человеком. И хотел бы, чтобы вы подробно рассказали мне о своих делах.
Дженни не всегда со мной откровенна.
мне в отель. Я постараюсь ему помочь.
мужу, чтобы он пришел.
намерен отнять его у вас.
и направляясь к двери.
входил в дом, провожали его из-за стен и занавесок любопытными взглядами.
только за гостем закрылась дверь.
ее в руку миссис Герхардт.
5
обязанной сенатору и, вполне естественно, высоко ценила все, что он делал
для нее и ее семьи. Сенатор дал ее отцу письмо к местному фабриканту, и
тот принял Герхардта на службу. Это было, разумеется, не бог весть что -
просто место ночного сторожа, но все же Герхардт снова работал, и его
благодарность не знала границ. Какой добрый человек этот сенатор, какой
отзывчивый - таких больше нет на свете!
другой раз - шаль. Все эти благодеяния делались отчасти из желания помочь,
отчасти - для собственного удовольствия, но миссис Герхардт восторженно
приписывала их одной лишь доброте сенатора.
наконец ее отношение к нему стало настолько сложным, что в нем очень и
очень непросто было бы разобраться. А эта юная, неопытная девушка была
слишком наивна и беспечна, что бы хоть на миг задуматься о том, что могут
сказать люди. С того памятного и счастливого дня, когда Брэндер сумел
победить ее врожденную робость и с такой нежностью поцеловал ее в щеку,
для них настала новая пора. Дженни почувствовала в нем друга - и чем проще
и непринужденнее он становился, с удовольствием освобождаясь от привычной
сдержанности, тем лучше она его понимала. Они от души смеялись, болтали, и
он искренне наслаждался этим возвращением в светлый мир молодости и
счастья.
он поступает не так, как следует. Не сегодня-завтра люди заметят, что в
отношениях с этой дочерью прачки он переходит границы благопристойности.
От внимания старшей горничной, вероятно, не укрылось, что Дженни, приходя
за бельем или принося его, почти всегда задерживается у него в номере на
пятнадцать - двадцать минут, а то и на час. Брэндер понимал, что это может
дойти до ушей других служащих отеля, слухи распространятся по городу, и из
этого не выйдет ничего хорошего, но такие соображения не заставили его
вести себя по-другому. Он то успокаивал себя мыслью, что не делает ничего
плохого для Дженни, то говорил себе, что не может лишиться единственной
своей нежной привязанности. По совести говоря, разве он не желает Дженни
добра?
от Дженни. Нравственное удовлетворение, которое он испытал бы, едва ли
стоит боли, которую неминуемо принесет ему такая самоотверженность. Ему
осталось не так уж долго жить. Обидно было бы умереть, не получив того,
чего так хочешь.
колени и стал рассказывать о своей жизни в Вашингтоне. Теперь он никогда
не отпускал ее без ласки или поцелуя, но все это были лишь слабые,
неопределенные попытки. Он не хотел слишком сильно ее тревожить.
появилось столько нового, необычайного. Наивная, неискушенная, она была
способна глубоко чувствовать; она еще ничего не знала о любви, но была уже
достаточно взрослой, чтобы радоваться вниманию выдающегося человека,
который удостоил ее своей дружбой.
волосам, откинула их со лба, потом, от нечего делать, вынула у него из
кармана часы. Ее милое простодушие привело сенатора в восторг.
изящными фигурными стрелками.
кое-что показать. Посмотрите-ка, сколько времени на моих часах.
блестели.
какую же он может получить награду. Потом он медленно притянул Дженни к
себе, и тут она обвила руками его шею и благодарно прижалась щекою к его
щеке. Ничто не могло бы доставить ему большей радости. Многие годы мечтал
он о том, чтобы испытать нечто подобное.
за место в конгрессе. Под натиском противников сенатору Брэндеру пришлось
сражаться не на жизнь, а на смерть. С величайшим изумлением он узнал, что
могущественная железнодорожная компания, всегда относившаяся к нему
благожелательно, втайне энергично поддерживает и без того опасного для
него соперника. Брэндер был потрясен этой изменой, им овладевало то
мрачное отчаяние, то приступы ярости. Хоть он и притворялся, что с
легкостью принимает удары судьбы, они больно его ранили. Он так давно уже
не испытывал поражения... слишком давно.
характера. Две недели она совсем не видела Брэндера, а потом, как-то
вечером, после весьма неутешительного разговора с местным лидером своей
партии, он ее встретил более чем холодно. Когда она постучала, он
приоткрыл дверь и сказал почти грубо:
думать. В одно мгновение он вновь оказался на недосягаемой высоте, чуждый
и далекий, и его уже нельзя было потревожить. Конечно, он может лишить ее
своего дружеского внимания, раз ему так вздумалось. Но почему...