Чтение 8–й страницы книги ~Тропами горного Черноморья~

- Нет, мы его ждали четверть часа и ушли без него.

- Так он же встал ни свет ни заря, раньше всех. Я думал, он вас обгонит
и повстречает там на вершине...

Значит, человек исчез! Начинаем волноваться, а друг пропавшего
оживляется, предчувствуя сложность предстоящих розысков и выявления
виновных. Обеспокоенный Энгель спрашивает:

- Это не тот ли, что вчера грозился сбегать за снежком к завтраку на
Аибгу?

- Конечно, тот самый. Его товарищ и говорит, что он встал ни свет ни
заря.

- Так. Будем считать, что он решил осуществить свое желание и
полез-таки на Аибгу за снегом. Ни троп, ни дорог не знает, лезет целиной.
Немедленно организуем поиски на Аибге.

Чей-то голос:

- А может быть, он все-таки на Ачишхо? Энгель:

- Сейчас сообразим. Нужно несколько групп. Одну из них на всякий случай
пустим на Ачишхо, остальные по склонам Аибги. Товарищ староста, учтите
добровольцев в спасательные партии из вашей группы. А я пойду обзвоню власти
и заповедник, вызову своих сотрудников. К тому же здесь есть еще три хороших
альпиниста, привлечем их.

На улице быстро темнело, и было страшно даже думать о том, как висит
где-то в горах над кручами или ломится через кусты, теряя надежду из них
выбраться, совсем одинокий, уже раскаивающийся в своем необдуманном поступке
человек.

После подъема на Ачишхо и, главное, утомительного спуска тело гудело,
ноги казались тяжелыми, а отдельные мышцы, особенно выше колен, откровенно
болели. Но многие мои спутники, а за ними и я,- записались в спасательные
партии. Вскоре на веранде показались присланные Энгелем три альпиниста -
хорошие рослые ребята с обветренными и загорелыми лицами, в штормовых
куртках, брюках-гольф и больших толстокожих башмаках, подкованных
металлическими шипами.

Еще несколько минут, и сюда же собрались многие сотрудники базы -
методистка, длинный, нескладный экскурсовод по фамилии Хуст, с презрительным
выражением лица. Явился высокий и красивый молодой человек - ботаник
Александр Владимирович Кожевников - хозяин опытных площадок на Ачишхо и
Аибге, прекрасный знаток окружающих гор. О нем наш сегодняшний экскурсовод
уже говорил как об энтузиасте-исследователе Красной Поляны. Пришли
проводники греки, несколько человек из охраны Кавказского заповедника. Из
сельсовета прислали врача и двух охотников.

Кожевников наметил пункты, где пропавший мог начать подъем. Моста через
Мзымту у Красной Поляны тогда еще не было. Прямо против турбазы реку можно
было перейти только вброд. Если краснолицый избрал именно этот путь, перед
ним было два варианта подъема: значит, здесь должны двинуться два отряда,
придерживаясь один - водопадной, другой - так называемой Османовой тропы.
Если же краснолицему кто-нибудь рассказал, что ниже через Мзымту есть
переправа по тросу на люльке, то он мог полезть от переправы в гору прямо в
лоб. Сюда тоже нужна группа.

Кладовщик выдает продукты - поход неизвестно сколько продлится. Все
группы перевалят Аибгу, местом встреч назначаются Первые балаганы на той
стороне хребта (балаганами здесь называют пастушеские коши). Завхоз приносит
и раздает кому фонари "летучая мышь", кому карманные электрофонарики.

Энгель остается на базе для координации действий. Хуст и методистка,
сумев не попасть ни в какие списки, тихо исчезают. А наш сегодняшний
руководитель, несмотря на усталость, отправляется прочесывать Ачишхо, но уже
не по тропе, где мы шли, а тоже в лоб, прямо от турбазы: расчет на
неразумность туриста, который мог решить лезть на первую попавшуюся гору
прямиком...

Никто не вспоминал о том, насколько мало симпатичным было вчерашнее
поведение пропавшего. Помнилось только, что этот неладный человек попал в
беду и, значит, надо его разыскать и выручить. К тому же он и голоден - ведь
он отправился "за снегом" до завтрака.

Партии укомплектованы, продукты и медикаменты упакованы в рюкзаки.
Энгель произносит последние напутствия, и простота его взволнованных слов
придает лишь большее значение происходящему.

Мзымта шумит - мы сейчас превозможем ее стремительные воды. Мрачно
громоздится почти невидимая Аибга, спрятавшая в своих складках живого
человека. Мы углубимся в ее мрак, нарушим ее тишину своими голосами и
гудками, осветим тьму лучами фонарей и найдем изнуренного, может быть,
искалеченного туриста. Мало ли что могло быть - упал с переломом, вывихом,
растяжением...

В это самое время из темноты от регистратуры раздается звонкий голос
Нины:

- Ой, Владимир Александрович! Пришел, живой пришел!

Фу, гора с плеч! И радость и вместе с тем, как это ни смешно, даже
какое-то разочарование. Так складно организовывалось спасение, так много
людей было готово помочь - и все это зря? Нет, глупости. Прежде всего важно,
что жив и пришел. Да и что скрывать, стало легче от сознания, что не надо
сейчас лезть вброд в сумасшедшую ледяную Мзымту и карабкаться во тьму
дремучей зловещей горы.

В полосу света вошла странная фигура краснолицего. Костюм его был до
нитки мокр и изодран, как рубище. Во взгляде совмещались вызов и смущение за
свое жалкое состояние.

Энгель с грустной улыбкой пошел, протянув к нему руки:

- Ну вот, непослушный вы человек! Не ранены? Не хромаете? Перепугали вы
нас, мы вон уже спасать вас целую роту мобилизовали.

Краснолицый поднялся на веранду. При свете стали видны царапины и
ссадины на руках, синяки и небольшая рваная рана на скуле. Увидев это,
Энгель сказал:

- Эге, рассказывать после будете. А сейчас на перевязку и
переодеваться.

Врач пытался тут же увести "героя" на лечение, но альпинисты, быстрее
других сориентировавшись, уже загородили его собою от остальных, сняли с
него мокрую одежду, достали из своих рюкзаков штормовку и штаны и заставили
немедленно облачиться в сухое. Налили ему из фляги полстакана коньяку, а
официантка поставила перед потерпевшим горячий кофе. Осушив то и другое,
краснолицый удалился на перевязку.

Когда он явился из фельдшерского пункта с перевязанной головой, с
пластырем на скуле и пятнами изумрудной зелени на остальных частях розового
лица и на руках, признаки смущения уже успели исчезнуть. Он ощутил

себя в центре внимания и шествовал победной поступью опорного героя.

Кто-то, не дав ему начать арию, ехидно спросил:

- Ну и как же снежок к завтраку?

Это вовремя сбило форс. "Герою" пришлось оправдываться.

- А вы не верите? Я ж его, дьявола, достал и нес полную шапку до самого
вечера, через все кусты и камни. А река, проклятая, как сшибла меня, как
пошла молотить по камням, так я и шапку из рук выпустил - плывет теперь где
ни то вместе со снегом.

Потерпевшему подали щи, и остальное он рассказывал, жадно уничтожая
обед.

- И где же вы побывали?

- А чего? Как сказал, так и был, вот на этой горе.

Значит, все-таки именно на Аибге (Энгель был прав, решая сосредоточить
главные поиски не на Ачишхо).

Короче говоря, было так. Встал с рассветом, махнул вброд через Мзымту
("ни одного моста через нее, подлую, не нашел"), брод был тяжелый, одежду
нес на себе, но все равно всю намочил. Пошел вверх кустами, лесом, вышел на
тропу, потом она потерялась, так шел.

- Иду, пыхчу, ну, вижу, к завтраку мне не поспеть. Пожалел, что с собой
хлеба не запас. Думаю, все же долезу. А лес густой-густой, и опять же куст
пошел, да такой колючий! А потом валежник, целые буреломы. Тьфу, прости
господи, и паскудная же у вас тут природа, всего исцарапало. В одном месте
кабана спугнул.

- Кабана?

Рейд краснолицего озарялся новыми красками. Мы были в заповеднике и не
видели ни одного зверя, а он дураком полез на незаповедную гору - и,
пожалуйте, сразу кабан. Но юный проводник, грек Серафим, бойко спросил:

- Это где, выше того бурелома метров сто?

- Ага.

- Так то не кабан был. Там с эстонского колхоза свиньи на чинариках
пасутся!

Такой конфуз не входил в планы рассказчика, и он упрямо повторил, что
видел все-таки настоящего кабана.

- Потом шел и шел. Скалы пошли. Крутые, ну их к богу. Метров по сто на
четвереньках лез. Падал, исцарапался. Увидел налево под скалой в щели снег -
давай к нему спускаться. Тоже трудно было. Шапку снега все-таки набрал, да и
сам поел, а то пить уже так хотелось, а гора такая, что и родников нет.
Обратно на скалу не полез, пошел вниз продираться кустами. А там опять же
такой бурелом, колючки - тьфу. Замучился и, главное, руки заняты, шапку
снега, провались она, несу, а нужно за кусты держаться да ветки раздвигать.
Попав в лощину, уводит она меня все вправо - нет, думаю, не подчинюсь. Ну, и
не евши с утра. Стал левее забирать - досада взяла. Все-таки по лощине-то
дошел бы до ручейка. Потом снег в шапке стал подтаивать, промочил ее, так
что я сосал воду через шапку. Вижу, что уже не то что к завтраку, а и к
обеду не поспеваю. Лезу вниз - кусты трещат, даже не верю, как высоко залез.
А тут, гляжу, и темнеет. Ну, я еще нажал, уже впотьмах к реке вышел, да вот
с обрыва сорвался. Где брод - выбрать нельзя. Пришлось наугад лезть: тут она
меня и взяла об камни бить. И самое главное, шапку из рук вырвала, все, за
чем ходил... Ну и тут - вот он я.

Исповедь была закончена. Так нелепо звучал этот набор проклятий той
самой природе, которая нас только что восхищала. Ни ноты смущения не