ломаясь, беспорядочно объезжала непривычные для нее представления о вере в
чувствах и ощущениях. До поры, знания Герберт пребывал в прекраснодушной
прострации. Физиологические явления жизни были реально отрезаны от него.
Аналогия с реальностью воспринималась им как нечто незначительное,
информация об этой аналогии поступала к нему только из книг и кинофильмов.
Он лежал в кромешной темноте, натянув простыню до самого подбородка, и не
чувствовал пространства и времени; он вообще уже ничего не чувствовал-
тело, наполненное легкостью и оцепенением, совершенно выключилось из
реального мира. Паровоз сбросил пары- поезд подходил к границе. Герберт
очнулся и встал; он откинул с себя простыню и подошел к окну. Поезд стоял,
он поднял шторку- через щель брызнули яркие лучи станционных фонарей. Это
была граница; жирная белая полоса, разделяющая перрон на две равные части,
была ярко освещена. Герберт увидел швейцарского пограничника в сине зеленой
шинели и в конфедератке. Швейцарец стоял по ту сторону перрона, он был как
корсетом стянут белыми ремнями портупеи. Остановка вагона, в котором он
находился, пришлась почти на самую демаркационную линию, то есть на ту
самую полоску черной и белой краски, которая у всех цивилизованных народов
носит название границы. Швейцарцы начали проверку паспортов с первого
вагона, немцы с хвоста. Через полчаса хлопанье дверей и шорох шагов в
коридоре достигли апогея. Герберт посчитал нужным зажечь ночник. Желтый
электрический свет расползался по стене в форме латинской буквы "В". Где то
рядом слышались голоса таможенников. Осторожно постучали в дверь; Герберт
надел тапочки, толкнул попутчика и открыл ее. Торговец противозачаточным
материалом спешно заелозил по столику - он искал очки. В купе вошли два
швейцарца: один офицер, видимо, лейтенант, другой- чином пониже. Офицер был
совсем молоденький: он весьма невнимательно просмотрел паспорта и вернул
их, при этом Франц запутался в своем пиджаке, отчего выглядел очень смешно,
из какого то кармана у него выпало несколько порнографических карточек и он
опустившись на колени стал лихорадочно собирать их. Поднявшись с красной
физиономией он встретился глазами с Гербертом, и тут же опустил их, однако
тому, познавшему последнее таинство, перед тем как стать искушенным или
даже испорченным, по сути было глубоко наплевать на фотографии голых.
паспорт. - Нет, не это,- он кивком указал на фотографии.
нагнул к себе руку, и Герберт ничего не увидел.
Францу.
какой ни будь препарат. После этого пограничники козырнули и вышли в
коридор.
спиной открылась и два толстых немца протиснулись в нее. Если после прихода
швейцарцев, Герберт уловил запах духов, да, может быть, крепкого табака, то
с немцами вошел запах тревоги, самоуверенной и грубой, как набат большого
колокола. Соотечественники были мясисты и кривоноги, и при этом очень
похожи друг на друга: у обоих головы напоминали большие каучуковые шары,
руки - тоже большие, свисавшие вдоль тела как бесформенные куски глины,-
видимо, Бог создавал этих людей не по своему подобию. Вошедшие в купе, были
неприятны. Он силился вспомнить одежду двух пожилых военных на своем дне
рождении. Кители участников схватки на Марне и под Верденом расплывались в
одно зеленовато - белое пятно, тем не менее богатая перевязь погон, красные
и золотые строчки, дорогие аксельбанты на груди,- все это говорило ему о
том, что на его дне рождении присутствовала военная элита. Резкий запах
дешевого одеколона моментальной заразой растекся по всему пространству
купе. Соотечественники очень внимательно разглядывали паспорта; их
маленькие рысьи глазки лихорадочно перебегали с буквы на букву, они
смотрели бумаги на свет и, кажется, даже нюхали их. Когда они взяли
документы Франца, тот стал сжиматься и разжиматься как тесто. На
соотечественниках были короткие черные сапоги, и вышли они как две большие
черные крысы. Как только дверь за ними закрылась Герберт подбежал к окну и,
ломая ногти, поднял в верх раму. Струя прохладного ночного воздуха выдула
остатки посторонних запахов. Попутчик шмыгал носом, вновь устраиваясь на
постели. Герберт же спать не мог, он включил ночник и выдвинул красный
фильтр, и под красным этим светом стал листать толстый иллюстрированный
журнал. В журнале была спрятана красивая жизнь: англичанки и американки
подсаживались в роскошные лимузины не менее роскошными спутниками, лица
мужчин улыбались, женщины изображали приятное удивление. Герберту даже
показалось что авто срессорило и послышался мягкий щелчок замка, "Ройсы"
и"Даймлеры", Бьюики" и "Шевролеты" проносились перед его глазами. Чаще
всего начало капота украшал какой нибудь устремленный в пространство
предмет: серебрянный индеец, торпеда, птица, вымершая пять миллионов лет
назад. Вообщем, автомобильные дизайнеры изощрялись в украшательстве своих
творений. На других страницах журнала находились брильянтовые колье, кольца
и браслеты, которые рекламировали красавицы в длинных и узких платьях с
вытянутыми лицами. Красавицы были гибкими, как змеи, и когда Герберт
переворачивал страницы, то казалось, что они извиваются. Скоро приедем,-
попутчик Франц приподнялся на локте и заглянул в темноту за окном. Герберт
тоже поглядел в темноту и остался ей недоволен. Журнал перестал
интересовать его.
утверждение Франца о его малости.
приподнялся на подушке, рубаха его белела в полнейшей темноте. Натянувший
одеяло на голову, Герберт не мог видеть лицо говорившего, но по звуку
голоса он понял, что попутчик взволнован.
прильнул к окну и поразился совершенству окружившей его красоты. Обильная
летняя флора тянулась вдоль железнодорожной насыпи, существуя как бы сама
по себе. Тонкие сосны сначала редко, а потом все гуще и гуще охватывали
подножия гор. Лес доходил до середины горы, вторая половина была голая, там
росли редкие кусты, а на вершине, неровно свесившись вниз, лежал снег.
Герберт встал и вышел в коридор, из которого открывалась панорама пологих
зеленых холмов. Красноватая солнечная корона, скользящая по вершине холмов,
обозначила начало нового дня. Герберт постучался к проводнику и
торжественно вручил ему взятый напрокат значок.
партии великого фюрера,- Герберт самоиздевался; он был в халате-
нарисованные на нем драконы улыбались.
национальная гордость.
гордостью, ей может быть только душевный потенциал общества. Вот,- думал
Герберт,- я упал в развратную пропасть, да еще просил посмотреть карточки с
голыми, мой духовный потенциал находиться на весьма низком уровне и уж тем
более никакой национальной гордости из себя представлять не может. Вот "их"
гордость, количество мужчин, воды в реке, высокие урожаи и приросты мяса.
он.
куски.
правы, гер проводник.
была разложена колбаса и куски варенного картофеля. На сложенной вчетверо
"Фелькишер Беобахтер" стоял стакан с молоком. За окном пролетали предместья
Цуриха, беспечные, как и сто лет назад.
слова впечатались в сознание, как расплавленные капли воска в холодную
руку. Было утро. Герберт бездумно шел через состав- он соскучился по
твердой земле. Для него поезд был пароходом, скользящим по синим волнам.
"Было бы неплохо толкнуть дверь какого - нибудь купе и очутиться в
автоматной будке, наверное, Бербель было бы приятно услышать меня." Герберт
дошел до купе, в котором помещалась соблазнившая его шведка- он без стука
отворил дверь, но увидев, что женщина спит, снова закрыл ее. В пустом
ресторане Герберт купил пачку сигарет и выпил чашку крепкого кофе.
Официант, который присутствовал при собирании денег на партию, усмехнулся-
Герберт достал из кармана халата толстую пачку банкнот. Вернувшись к себе,
он увидел, как попутчик складывает вещи. И следа не осталось от той
дружелюбности и благорасположенности, которая сближала их вечером накануне.
Он наблюдал за тем, как Франц аккуратно складывает образцы- так он называл
принадлежности, с которыми общался по долгу профессии. На вокзале в Цюрихе
поезд стоял двадцать минут. Прощаясь, Франц сказал ему:"Вы были не самым
плохим попутчиком". Герберт помахал ему в окно. Он видел как носильщик
подхватил чемоданы Франца, и оба скрылись в павильоне вокзала. Мысль
позвонить в Берлин мелькнула у него неожиданно. Через витрину вокзала он
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Пехов Алексей
Майер Стефани
Володихин Дмитрий