- Так бери мальчика и отправляйся. Сейчас как раз с полкового обменного
пункта пятитонка со стреляными гильзами уходит обратным рейсом. Еще
захватите. А то наши на четыре километра вперед продвинулись. Закрепляются.
Сейчас начнут тылы подтягиваться. Куда мы тогда малого денем? С богом!
- Дяденька! - закричал Ваня.
- Не положено,- отрезал Егоров и отвернулся, чтобы не расстраиваться.
Мальчик понял, что все кончено. Он понял, что между ним и этими людьми,
которые еще так недавно любили его, как родного сына, добродушно называли
пастушком, теперь выросла стена.
По выражению их глаз, по интонациям, по жестам мальчик чувствовал
наверняка, что они продолжают его любить и жалеть. Но так же наверняка
чувствовал и другое: он чувствовал, что стена между ними непреодолима. Хоть
бейся об нее головой.
Тогда вдруг в душе мальчика заговорила гордость. Лицо его стало злым.
Оно как будто сразу похудело. Маленький подбородок вздернулся, глаза упрямо
сверкнули исподлобья. Зубы сжались.
- А я не поеду,- сказал мальчик дерзко.
- Небось поедешь,- добродушно сказал Биден-ко.- Ишь ты, какой злющий.
"Не поеду"! Посажу тебя в машину и повезу - так поедешь.
- А я все равно убегу.
- Ну, брат, это вряд ли. От меня еще никто не убегал. Поедем-ка лучше,
а то машину не захватим.
Биденко легонько взял мальчика за рукав, но мальчик сердито вырвался:
- Не трожьте, я сам.
И, цепко перебирая босыми ногами, вышел из палатки в лес.
А в лесу уже обозники увязывали на повозках кладь, водители заводили
машины, солдаты вытаскивали из земли колья палаток, телефонисты наматывали
на катушки провод.
Повар в белом халате поверх шинели торопливо рубил на пне топором
ярко-красную баранину.
Всюду валялись пустые ящики, солома, консервные банки с рваными краями,
куски газет, и вообще все говорило, что тылы уже тронулись следом за
наступающими частями.
5
На другой день поздно вечером Биденко вернулся в свою часть. Он был
очень злой и голодный.
За это время на фронте произошли большие перемены. Наступление быстро
разворачивалось. Преследуя врага, армия продвинулась далеко на запад.
Там, где вчера шел бой, сегодня размещались вторые эшелоны. Там, где
вчера стояли вторые эшелоны, сегодня было тихо, пустынно. А передний край
проходил там, где еще вчера у немцев были глубокие тылы.
Лес остался далеко позади. Сражение, начавшееся в нем, теперь
продолжалось на открытом месте, среди полей, болот и небольших холмов,
поросших кустарником.
На этот раз команда разведчиков помещалась уже не в палатке, а занимала
немецкий офицерский блиндаж - прекрасное, солидное сооружение, крытое
толстыми бревнами в четыре наката и обложенное сверху дерном.
Хозяйственные разведчики высмотрели себе этот блиндаж еще тогда, когда
он находился в немецком расположении и в нем еще жили немецкие офицеры.
Засекая немецкие огневые позиции, разведчики на всякий случай засекли и этот
блиндаж, который им уже тогда очень понравился.
Когда Биденко, никого по дороге не расспрашивая и единственно
руководствуясь своим безошибочным чутьем разведчика, добрался до блиндажа,
было уже совсем темно.
На западном горизонте раскатисто гремело, рычало. Там беспрерывно
вспыхивали и подергивались, отражаясь в зловещих тучах, длинные багровые
сполохи.
Спустившись вниз по земляным ступеням, обшитым тесом, Биденко вошел в
просторный блиндаж. Первое, что бросилось ему в глаза, была новая карбидная
лампа, лившая из-под потолка очень яркий, но какой-то едкий, химический,
мертвенно-зеленоватый свет. Видно, немцы второпях не успели ее унести.
В стенах, в специальных деревянных нишах, аккуратно рядами, как книги,
стояли немецкие ручные гранаты с длинными деревянными ручками.
Посередине стоял крепкий обеденный стол, вбитый в землю. В углу
топилась докрасна раскаленная чугунная немецкая походная печка, и рядом с
ней был небольшой запасец дров, приготовленный тоже немцами.
Как видно, немцы устраивались здесь прочно, по-хозяйски, рассчитывали
зимовать. Во всяком случае, они даже повесили на стене картину в деревянной
раме. Это была большая раскрашенная фотография красивого домика с готической
крышей, окруженного ярко цветущими яблонями. Через всю эту слащавую
бело-розовую картинку тянулась красная печатная надпись: "Фрюлинг им
Дейчланд", что значило: "Весна в Германии".
Во всем же остальном блиндаж уже имел вполне обжитый русский вид: в
головах коек, застланных без единой морщинки русскими артиллерийскими
шинелями, попонами и палатками, стояли зеленые вещевые мешки, покрытые
чистыми утиральниками на печке грелся знаменитый медный чайник на столе,
покрытом листками "Суворовского натиска", вокруг большой буханки хлеба в
строгом порядке были разложены деревянные ложки и расставлены кружки, а
хорошо вычищенное, жирно смазанное русское оружие висело в углах под
зелеными русскими шлемами.
В блиндаже было полно народу. Был тот редкий случай, когда все
разведчики собрались вместе. Би-денко также заметил и много посторонних. Это
были знакомые и земляки из других взводов. Они пришли к хлебосольным,
зажиточным разведчикам покурить хорошего табачку и попить чайку внакладку из
знаменитого чайника.
Судя по всему этому, Биденко понял, что за время его отсутствия в
дивизии произошла смена частей и что их батарея в данное время находится в
резерве. Почти все курили, и в жарко натопленном блиндаже стоял тот самый
крепкий солдатский дух, о котором принято говорить: "Хоть топор вешай".
- А, здорово, Вася! - увидев дружка, сказал Горбунов, который в это
время занимался своим любимым делом - угощал гостей.
Прижав к животу буханку, он нарезал толстые ломти хлеба.
- Ну как, сдал мальчика? Садись к столу. Акку-рат к чаю попал.
Он был без гимнастерки, в одной бязевой сорочке, в расстегнутом вороте
которой виднелась могучая, жирная, розовая грудь.
- А мы, брат, нынче в резерве. Гуляем. Раздевайся, Вася, грейся. Вот
твоя койка, я ее убрал. Ну, как тебе показалась наша новая квартира? Такой,
брат, квартиры ни у кого во всей дивизии не сыщешь. Особенная!
Биденко молча разделся, подошел к своей койке, сердито кинул на нее
снаряжение и шинель, присел на корточки перед печкой и протянул к ней
большие черные руки.
- Ну, что там слыхать в штабе фронта, Вася? Немцы еще мира не
запросили?
Биденко молчал, ни на кого не глядя и хмуро посапывая.
- Может, закуришь? - сказал Горбунов, заметив, что дружок его сильно не
в духе.
- А, пошло оно все к черту! - неожиданно пробормотал Биденко, пошел к
своей койке и вяло на нее повалился животом.
Было ясно, что с Биденко случилась какая-то неприятность, но проявлять
излишнее любопытство к чужим делам считалось у разведчиков крайне
неприличным. Раз человек молчит, значит, не считает нужным говорить. А раз
не считает нужным, то и не надо. Захочет - сам расскажет. И нечего человека
за язык тянуть.
Поэтому Горбунов, ничуть не обидевшись и сделав вид, что ничего не
замечает, хлопотал по хозяйству, продолжая рассказывать батарейцам о том,
как его вчера чуть не убило в пехотной цепи, где он заступил на место
убитого Кузьминского.
- Я, понимаешь ты, как раз взялся за ракетницу. Собираюсь давать одну
зеленую, чтобы наши перенесли огонь немного подалее. Как вдруг она рядом со
мной как хватит! Прямо-таки под самыми ногами разорвалась. Меня воздухом как
шибанет! Совсем с ног сбило. Не пойму, где верх, где низ. Даже в голове на
одну минуту затемнилось. Открываю глаза, а земля - вот она, тут возле самого
глаза. Выходит дело - лежу.- Горбунов захохотал счастливым смехом.- Чувствую
- весь побит. Ну, думаю, готово дело. Не встану. Осматриваю себя - ничего
такого не замечаю. Крови нигде на мне нет. Это меня, стало быть, соображаю,
землей побило. Но зато на шинели шесть штук дырок. На шлеме вмятина с кулак.
И, понимаешь ты, каблук на правом сапоге начисто оторвало. Как его и не
бывало. Все равно как бритвой срезало. Бывает же такая чепуха! А на теле,
как на смех, ни одной царапины. Вот оно, как снесло каблук. Глядите, ребята.
Радостно улыбаясь, Горбунов показал гостям попорченный сапог. Гости
внимательно его осмотрели. А некоторые даже вежливо потрогали руками.
- Да, собачье дело,- заметил один деловито.
- Бывает,- сказал другой, искоса поглядывая на рафинад, который
Горбунов выкладывал на стол.- И то же самое и с нами было. Когда мы под
Борисовом форсировали Березину, у нас во взводе у красноармейца Теткина
осколком поясной ремень порезало. А его самого даже не задело. Этого никогда
не учтешь.
- Кузьма,- сказал вдруг Биденко со своей койки натужным голосом
тяжелобольного человека,- слышишь, Кузьма, а где сержант Егоров?
- Сержант Егоров нынче дежурный,- ответил Горбунов,- пошел посты
проверять.
- Поди, скоро вернется?
- Грозился к чаю поспеть.
- Так,- сказал Биденко и закряхтел, как от зубной боли.
В этом кряхтенье явно слышалась просьба посочувствовать.
- Ты что маешься? - равнодушно сказал Горбунов, всем своим видом
Аникина Наталья
Посняков Андрей
Каргалов Вадим
Андреев Николай
Беляев Александр
Андреев Николай