рядом, - протяни только руку, - словно дожидался его, и Ривену достаточно
было просто обернуться, чтобы заглянуть в глаза... кого-то, кто явственно
присутствовал в его комнате, и увидеть ответную улыбку в этих глазах. Он
сотворил мир, населенный простыми, искренними людьми, которые понимали
добро и зло как исключительно черное или белое, безо всяких полутонов.
Там, в его книгах, все было намного проще. В его книгах существовали
высокие снежные горы и синее море; первозданный, нетронутый мир, где
всегда оставалось место для тайны... и даже, быть может, для магии. Было в
том мире что-то от Ская. Камень и вереск. И чистый воздух. Примерно то, о
чем говорил Моулси. И еще - великолепные, пусть и придуманные персонажи:
люди, живущие в этом мире так же естественно, как люди в мире реальном
водят автомобили, играют в гольф или потребляют спиртные напитки. Он едва
не погубил себя, пытаясь доказать, что он такой же, как они. Это они
побудили его стать солдатом. Это они гнали его наверх, в горы. Пока он не
сорвался и не нашел у подножия горы эту девочку, которая стала его женой.
Он потерпел неудачу в горах, но он продолжал писать, продолжал сочинять
истории об этих людях - истории, наполненные борьбой и славой,
благородством, вероломством и любовью. О да. Но он все же, по-своему,
предал этот воображаемый мир, отдав свою любовь существу из мира
реального. И он вовсе не был уверен, примут ли они его обратно теперь,
когда он терзается потерей, столь огромной, что жизнь его опустела, когда
у него не осталось ничего, кроме этих книг и персонажей, в них
действующих. С самого начала он думал, что ему, кроме них, ничего больше
не нужно, но теперь... теперь многое изменилось. Ему так хотелось, чтобы
мир был проще и чище, но Ривен чувствовал: он сам замутил, залил грязью и
кровью все то, что дало ему воображение.
научиться ходить - как бы бурно ни восхваляли их "инструктора", Дуди с
сестрой Коухен, - для него самого были подобны успехам при проходке
тоннеля через горный массив швейной иголкой. Ривен ужасно злился и
раздражался, смутно осознавая, что его пребывание в Бичфилде подходит к
концу. Такие мысли страшили его. Он даже представить себе не мог, что
будет потом.
дистанции; если кто из сестер станет вас доставать, вы всегда сумеете
спастись бегством, - изрек Дуди, наблюдая, как Ривен ковыляет по коридору
со своей ходовой рамой. - Впрочем, сдается мне, Энн и так никого к вам не
подпустит, - с хитрющей ухмылкой добавил он.
мне следует привыкать к этой дряни.
вряд ли в том состоянии, чтобы всю ночь напролет танцевать.
на нет. Море сияло в лучах зимнего солнца, беззвучно мерцая под замершим
без движения холодным пространством. Он вдыхал студеный воздух. Снег под
ногами тихонько поскрипывал в тишине. Его ушибы болели.
проговорила девушка, указывая рукой, затянутой в перчатку, на зазубренные
ледяные пики, что громоздились вокруг. Названия звучали как языческое
моление.
карих глазах мерцали искорки, влажные губы слегка приоткрылись.
улыбаться:
тобой.
лицу, но он заставил себя отвести глаза, чтобы невольно не выдать взглядом
напряжения своих мыслей.
глядя, как пар их дыхания растворяется в морозном воздухе.
Эдинбург. А Лондон - особенно. Горы и море, они у меня в крови. Я
пропитана ими насквозь. Настоящая девчонка со Ская.
великолепно.
восток.
она прорезает Квиллины насквозь. Там, где долина открывается к морю,
находится старое пастбище, Кемасанари, и там у отца есть небольшой домик.
Это лучшее место на свете. Никаких дорог, только тропинка, что проходит
под хребтом к Торрину. Я там провожу каждое лето.
Ривен выдавил кривую улыбку. - Дул такой ветер, что дождь летел
горизонтально, а если встать лицом к морю, то нельзя было дышать.
провел ладонью по волосам.
незачем было возвращаться.
Застенчивая, заговорщическая улыбка: один уголок рта немного приподнят.
Она легонько коснулась пластыря у него на лбу.
зимы, и даже больные прониклись тем, что зовется праздничным настроением.
Ривен, впрочем, держался особняком, не принимая участия в хлопотах. С
отвращением он наблюдал за тем, с каким воодушевлением больничные старички
взялись за изготовление бумажных гирлянд и прочей ерунды. Он теперь
проводил много времени, сидя у какого-нибудь окна, выходившего на реку, с
нечитанной книгой на коленях, стараясь по возможности избегать
доброжелательного внимания персонала - даже Дуди. Чтобы не думать о Сгарр
Диге, он думал о вершинах, что были и выше, и дальше.
холмами и ниспадала в Долы и моховые низины, заросшие вереском. Пастухи в
Долах пасли стада, крестьяне обрабатывали ячменные поля - житницы хлеба и
пива. Жители Долов держались особняком и сходились друг с другом только
для купли-продажи, а зимой еще - чтобы защитить дома от волков и иного
изголодавшегося зверья. В каждом Доле была своя древняя крепость: у
слияния рек или на тучной земле. Эти крепости, опоясанные торфяным валом и
каменной стеной, строили еще первые поселенцы - пришельцы с севера. У
жителей каждого Дола был свой Рорим, - оплот и твердыня, - дом властителя
Дола и его войска. Воины Долов сражались со Снежными Исполинами,
гриффешами, оборотнями и прочими тварями, которых немногим доводилось
видеть вблизи, - лишь мельком, за темным окном, глухой ночью..."
своей книги. В сознании его это звучало почти столь же торжественно, как
мог бы звучать стих из Библии. Он уставился в ночь за окном, словно бы
выглянул из бойницы крепости. Может быть, Моулси сейчас там? Моулси - не
пациент, это ясно.
перебегающая от одной тени к другой. Ривен приподнялся в кресле. Собака.
Какой-нибудь беспризорный пес подбирает объедки.
сомневался уже: их двое - крадущихся в густой тьме под обнаженными кронами
деревьев. Ему стало как-то не по себе. Собаки, только и всего. Но он
чувствовал на себе их взгляды. Они терпеливо ждали в ночи и глядели, не
отрываясь, на освещенные окна больничных корпусов.
можно.
вовсе не разжирел, - проговорила сестра Коухен у него за спиной. Она
неодобрительно окинула взглядом его костлявую фигуру. - Нам бы надо
постараться и немножечко вас откормить. И особенно теперь, когда вы
совершаете все эти свои прогулки.
называется.
Как я вижу, вы твердо намерены встретить Рождество на ногах.