Чтение 8–й страницы книги ~Чужое лицо~

А 1

- = f( - ),

B n

где А - показатель чужой воли, В - показатель сопротивления

чужой воле, n - возраст, f - степень приспособляемости. (Ее

снижение означает, что человек самоутверждается и одновременно

растет его склонность к консерватизму. Она, как правило, обратно

пропорциональна возрасту, но отмечаются значительные

индивидуальные отклонения, кривая которых строится в зависимости

от пола, характера, профессии и т.д.)

Даже исходя из возраста степень моей приспособляемости

значительно снизилась, и я уже испытывал сильное сопротивление

самой идее перемены лица. Нужно сказать, что к данному случаю

вполне подходила точка зрения того самого палеонтолога,

считавшего, что слишком накрашенные женщины - истерички.

Поскольку, согласно психоанализу, истерия представляет собой один

из видов впадения в детство.

Все это время я, конечно, не сидел сложа руки. Эксперименты над
материалом для гладкого эпителия... стоило погрузиться в них, и они стали
прекрасным предлогом, чтобы отдалить мою очную ставку с проблемой. В общем,
копились и копились горы технической работы.

Гладкий эпителий потребовал значительно больше времени, чем я
предполагал. Он и в количественном отношении занимает значительное место в
коже, а кроме того, определяет успех или неудачу в достижении ощущения
вещественности подвижной кожи. Воспользовавшись деликатностью коллег по
лаборатории, я по собственному усмотрению стал использовать оборудование и
материалы, и все же эксперименты потребовали добрых три месяца. В то время
меня не особенно беспокоило несколько комическое противоречие: я осуществлял
план создания маски, не решив, каким будет лицо. Но нельзя до бесконечности
укрываться от дождя под чужим навесом. Когда этот период окончится и работа
начнет продвигаться вперед, я окажусь в тупике.

Для кератинового слоя эпидермы прекрасно подойдут акриловые смолы - это
я обнаружил сразу же. Что касается внутренних слоев кожи, то, видимо, для
них вполне можно использовать тот же материал, что и для эпителия,
предварительно вспенив его. Жировой слой, безусловно, будет отвечать своим
требованиям, если в тот же материал добавить раствор кремния и, заключив в
оболочку, сделать его воздухонепроницаемым. Наконец ко второй неделе нового
года вся необходимая подготовка материала была завершена.

Дольше медлить было нельзя. Если не решишь, каким должно быть лицо, ни
на шаг не продвинешься вперед. Но сколько я ни размышлял, в голове у меня
беспорядочно, как в запаснике музея, громоздилось множество самых разных
лиц. Однако проблему разрешить невозможно, если пятиться от нее назад.
Другого способа, кроме как настойчиво перебирать лицо за лицом, не было, и я
достал каталог музейных фондов. На первой же странице было помещено
неожиданное любезное заглавие: "Правила систематизации", и я, сдерживая
волнение, прочел:

1. Критерии оценки лица предельно объективны. Ни в коем случае не
следует допускать такой ошибки: поддавшись личному впечатлению, приобрести
подделку.

2. Лицо не имеет критериев оценки. Оно может лишь доставлять
удовольствие или неудовольствие. Критерии отбора должны вырабатываться путем
совершенствования вкуса.

Как я и ожидал, утверждают, что черное одновременно является и белым.
Чем такой совет лучше никакого? Причем, когда я сравнивал два эти правила,
казалось, что каждое из них одинаково справедливо, и поэтому положение
запуталось еще больше. В конце концов мне стало не по себе от мысли, сколько
существует на свете самых разных лиц. До сих пор не перестаю ломать голову,
почему я не отказался раз и навсегда от своего плана?

x x x

Снова о портретной живописи. Палеонтолог, может быть, наградит меня
кислой улыбкой, но я не могу не коснуться этого. В идее портрета, мне
кажется - я оставляю в стороне его художественную сторону, - существует
философия, над которой стоит задуматься.

Например, чтобы портрет воспроизводил универсальный образ, нужно
исходить из универсальности выражения лица людей. Значит, необходимо, чтобы
большинство людей были убеждены в том, что за одинаковым выражением
обязательно должен проглядывать одинаковый образ. Подобное убеждение
поддерживается, несомненно, опытом, уверенностью, что лицо и душа находятся
в совершенно определенной взаимосвязи. Нет, конечно, никакой гарантии, что
опыт всегда истина. Но вместе с тем невозможно и утверждать, что опыт - это
обычно сгусток заблуждений. И не уместнее ли считать, что, чем сильнее опыт
захватан грязными руками, тем больший процент истины он, как правило,
содержит. В этом смысле, в общем, представляется неоспоримым утверждение,
что существует объективный критерий ценности.

С другой стороны, нельзя также игнорировать и тот факт, что все та же
портретная живопись с веками меняла свой характер: перемещала точку зрения
от классической гармонии лица и души к индивидуальному выражению, скорее
лишенному этой гармонии, и дошла до окончательного разрушения в
восьмиугольных лицах Пикассо или "Фальшивом лице" Клее.

Но во что же тогда верить? Если бы меня спросили, каково мое личное
желание, я бы, разумеется, остановился на последней точке зрения. Я думаю,
было бы слишком наивно вырабатывать для лица какие-то объективные критерии -
это ведь не выставка собак. Даже я в детстве ассоциировал идеальную
личность, какой бы я хотел стать, с определенным лицом.

Заметка на полях. Высокая сопротивляемость благодаря высокой

степени приспособляемости.

Естественно, романтический, неординарный облик фокусировался в моем
воображении сквозь затертую линзу... Но я не должен был вечно пребывать в
блаженном сне. Наличные деньги дороже любого векселя. Не оставалось ничего
иного, как платить только за то, что я мог оплатить тем лицом, которым
обладал на самом деле. Может быть, мужчины избегают косметики, противясь
стремлению не быть ответственными за свое лицо. (Конечно, женщина... женская
косметика... если вдуматься, не потому ли они прибегают к ней, что наличные
деньги у них на исходе?..)

x x x

Итак, я не приходил ни к какому решению... испытывая что-то вроде
недомогания, точно перед простудой... но все мои трудности были связаны
только с моим будущим внешним обликом, и поэтому я продолжал биться в
одиночку над техническими проблемами, касающимися других сторон изготовления
маски.

После выбора материала нужно было подумать о формовке внутренней
стороны маски. Хотя я и говорил, что мне предоставили все возможности, я не
хотел заниматься этим на работе и решил перевезти все необходимое
оборудование домой и установить его в кабинете. (А ты, кажется, подумала,
что рвение, с каким я работаю, - это компенсация за раны на лице, и,
прослезившись, пыталась помочь мне. Разумеется, это была компенсация, но
рвение было не то, о котором ты думала. Я закрыл дверь кабинета, дошел до
того, что запер ее на замок, отвергая даже твою доброту, когда ты пыталась
приносить мне ужин.).

Работа, в которую я ушел с головой за закрытой дверью, заключалась вот
в чем.

Прежде всего я приготовил таз такого размера, чтобы в него входило
целиком все лицо, налил в него раствор альгинокислого калия, гипса, фосфата
натрия и кремния и, ослабив мимическую мускулатуру, медленно погрузил туда
лицо. Раствор застывает в течение трех-пяти минут. Столько времени не дышать
я не мог и поэтому взял в рот тонкую резиновую трубку, а конец ее вывел за
край таза. Представь, что тебе нужно в течение нескольких минут неподвижно,
с застывшим выражением лица сидеть перед фотоаппаратом. Это неимоверно
трудно. После множества неудач - то чесался нос, то дергался глаз - на
четвертый день я наконец добился удовлетворительного результата.

Теперь на очереди было покрытие полученной формы никелем в вакууме.
Сделать это дома было невозможно; я тайком принес форму в лабораторию и,
прячась от посторонних глаз, проделал всю необходимую работу.

Наконец остались последние доделки. В ту ночь, убедившись, что ты пошла
спать, я поставил на переносную газовую плитку железную кастрюлю со свинцом
и сурьмой. Расплавленная сурьма приняла цвет какао, в которое плеснули
слишком много молока. Когда я стал осторожно вливать раствор в форму из
альгинокислого калия, покрытую слоем никеля, вверх медленно поплыли струйки
белого пара. Из отверстия, оставленного резиновой трубкой, через которую я
дышал, а потом и отовсюду, вдоль края формы, обильно пошел голубоватый,
прозрачный дымок. Видимо, сгорала альгиновая кислота. Запах был
отвратительный, и я открыл окно. Морозный январский ветер, будто ногтями,
зацарапал ноздри. Перевернув форму, я высвободил затвердевший слепок из
сурьмы и остудил еще дымившуюся форму, погрузив ее в таз с водой. Со стола
на мое кроваво-красное обиталище пиявок смотрели скопища пиявок, тускло
поблескивающие серебром.

Но все же никак не верилось, что это мое лицо. Другое... Совсем
другое... Я не мог представить себе, что это те самые пиявки, которые
благодаря зеркалу до отвращения мне знакомы... Конечно, между слепком лица
из сурьмы и моим отражением в зеркале, возможно из-за того, что в них левая
и правая стороны поменялись местами, чувствовалась определенная разница.
Однако такую же разницу можно сколько угодно наблюдать с помощью фотографии,
и это не так уж важно.