Кламма оставлять их дома, уж если мне приходится терпеть слуг всех других
господ, то хотя бы он мог бы меня уважать, но никакие просьбы не помогают,
за час до его прихода они врываются сюда, как скотина в хлев. Но сейчас я их
прогоню на конюшню -- там им и место. Если бы вас тут не было, я бы сейчас
же распахнула эти двери -- пусть Кламм сам их выгоняет". "А разве он ничего
не слышит?" -- спросил К. "Нет, -- сказала Фрида. -- Он спит". "Как? --
воскликнул К. -- Спит? Но когда я заглядывал в комнату, он сидел за столом и
вовсе не спал". "А он всегда так сидит, -- сказала Фрида. -- Когда вы на
него смотрели, он уже спал. Разве я иначе позволила бы вам туда заглядывать?
Он часто спит в таком положении, вообще эти господа много спят, даже
непонятно почему. Впрочем, если бы он столько не спал, как бы он мог
вытерпеть этих людишек? Теперь мне самой придется их выгонять". Она взяла
кнут из угла и одним прыжком, неуверенным, но высоким -- так прыгают
барашки, -- подскочила к плясавшим. Сначала они решили, что прибавилась еще
одна танцорка, и вправду было похоже, будто Фрида сейчас бросит кнут, но она
его сразу подняла вверх. "Именем Кламма! -- крикнула она. -- На конюшню! Все
-- на конюшню!" Тут они поняли, что с ними не шутят: в непонятном для К.
страхе отступили назад, под чьим-то толчком там открылись двери, повеяло
ночным воздухом, и все исчезли вместе с Фридой, которая, очевидно, загоняла
их через двор на конюшню.
укрытия, К. метнулся за стойку -- единственное место, где можно было
спрятаться. Правда, ему не запрещалось находиться в буфете, но так как он
тут собирался переночевать, то не стоило попадаться кому-нибудь на глаза.
Поэтому, когда дверь действительно открылась, он нырнул под стойку. И хотя
там ему тоже грозила некоторая опасность быть замеченным, но все-таки можно
было довольно правдоподобно оправдаться тем, что он спрятался от
разбушевавшихся крестьян. Вошел хозяин. "Фрида!" -- крикнул он и стал ходить
взад и вперед по комнате.
на слуг, а потом прошла за стойку, надеясь там найти К. Он дотронулся до ее
ноги и почувствовал себя в безопасности. Так как Фрида ничего о К. не
сказала, о нем заговорил хозяин. "А где же землемер?" -- спросил он. По всей
видимости, он вообще был человек вежливый, с хорошими манерами, благодаря
постоянному и сравнительно свободному общению с вышестоящими господами но с
Фридой он говорил особо почтительным тоном, и это бросалось в глаза, потому
что он продолжал оставаться работодателем, а она его служанкой, хотя, надо
сказать, весьма дерзкой служанкой. "Про землемера я совсем забыла, --
сказала Фрида и поставила свою маленькую ножку на грудь К. -- Наверно, он
давным-давно ушел". "Но я его не видел, -- сказал хозяин, -- хотя все время
стоял в передней". "А здесь его нет", -- холодно сказала Фрида. "Может быть,
он спрятался, -- сказал хозяин. -- Судя по его виду, от него можно ждать
чего угодно". "Ну, на это у него смелости не хватит", -- сказала Фрида и
крепче прижала К. ногой. Что-то в ней было веселое, вольное, чего К. раньше
и не заметил, и все это вспыхнуло еще неожиданней, когда она внезапно
проговорила со смехом: "А вдруг он спрятался тут, внизу? -- Наклонилась к
К., чмокнула его мимоходом и, вскочив, сказала с огорчением: -- Нет, тут его
нету". Но и хозяин удивил К., когда вдруг сказал: "Мне очень неприятно, что
я не знаю наверняка, ушел он или нет. И дело тут не только в господине
Кламме, дело в предписании. А предписание касается и вас, фройляйн Фрида,
так же, как и меня. За буфет отвечаете вы, остальные помещения я обыщу сам.
Спокойной ночи! Приятного сна". Не успел он уйти из комнаты, как Фрида уже
очутилась под стойкой, рядом с К. "Мой миленький! Сладкий мой!" -- зашептала
она, но даже не коснулась К.; словно обессилев от любви, она лежала на
спине, раскинув руки; видно, в этом состоянии счастливой влюбленности время
ей казалось бесконечным, и она скорее зашептала, чем запела какую-то
песенку. Вдруг она встрепенулась -- К. все еще лежал неподвижно, погруженный
в свои мысли, -- и стала по-ребячески теребить его: "Иди же, здесь внизу
можно задохнуться!" Они обнялись, маленькое тело горело в объятиях у К.; в
каком-то тумане, из которого К. все время безуспешно пытался выбраться, они
прокатились несколько шагов, глухо ударились о двери Кламма и затихли в
лужах пива и среди мусора на полу. И потекли часы, часы общего дыхания,
общего сердцебиения, часы, когда К. непрерывно ощущал, что он заблудился или
уже так далеко забрел на чужбину, как до него не забредал ни один человек,
-- на чужбину, где самый воздух состоял из других частиц, чем дома, где
можно было задохнуться от этой отчужденности, но ничего нельзя было сделать
с ее бессмысленными соблазнами -- только уходить в них все глубже, теряться
все больше. И потому, по крайней мере в первую минуту, не угрозой, а,
скорее, утешительным проблеском показался ему глубокий,
повелительно-равнодушный голос, позвавший Фриду из комнаты Кламма. "Фрида",
-- сказал К. ей на ухо, словно передавая зов. С механическим, уже как бы
врожденным послушанием Фрида хотела вскочить, но тут же опомнилась,
сообразив, где она находится, потянулась, тихо засмеялась и сказала: "Да
разве я к нему пойду, никогда я к нему больше не пойду!" К. хотел ее
отговорить, хотел заставить ее пойти к Кламму, стал даже собирать обрывки ее
блузки, но сказать ничего не мог -- слишком он был счастлив, держа Фриду в
объятиях, слишком счастлив и слишком перепуган, потому что ему казалось:
уйди от него Фрида -- и уйдет все, что у него есть. И, словно чувствуя
поддержку К., Фрида вдруг сжала кулак, постучала в дверь и крикнула: "А я с
землемером! А я с землемером!" Кламм, конечно, сразу замолчал. Но К. встал,
опустился возле Фриды на колени и оглядел комнату в тусклом предрассветном
полумраке. Что случилось? Где его надежды? Чего мог он теперь ждать от
Фриды, когда она так его выдала? Вместо того чтобы идти вперед осторожно,
как того требовала значительность врага и цели, он целую ночь провалялся в
пивных лужах -- теперь от вони кружилась голова. "Что ты наделала? -- сказал
он вполголоса. -- Теперь мы оба пропали". "Нет, -- сказала Фрида, -- пропала
только я одна, зато я тебя заполучила. Не беспокойся. Ты только посмотри,
как эти двое смеются". "Кто?" -- спросил К. и обернулся. На стойке сидели
оба его помощника, немного сонные, но веселые; так весело бывает людям,
честно выполнившим свой долг. "Чего вам тут надо?" -- закричал на них К.,
словно они во всем виноваты. Он оглянулся, ища кнут, который вечером был у
Фриды. "Должны же мы были найти тебя, -- сказали помощники, -- вниз к нам ты
не пришел, тогда мы пошли искать тебя у Варнавы и наконец нашли вот тут.
Пришлось просидеть здесь целую ночь. Да, служба у нас не из легких". "Вы мне
днем нужны, а не ночью, -- сказал К. -- Убирайтесь!" "А теперь уже день", --
сказали они, не двигаясь с места. И действительно, уже наступил день, двери
открылись, крестьяне вместе с Ольгой, о которой К. совсем забыл, ввалились в
буфет. Ольга была оживлена, как вечером, и, хотя и одежда и волосы у нее
были в плачевном состоянии, она уже у дверей стала искать глазами К. "Почему
ты со мной не пошел к нам? -- спросила она чуть ли не со слезами. -- Да еще
из-за такой бабенки!" -- добавила она и повторила эту фразу несколько раз.
Фрида, исчезнувшая на минутку, вошла с небольшим узелком белья. Ольга
печально стояла в стороне. "Ну, теперь мы можем идти", -- сказала Фрида.
Было понятно, что она говорит о постоялом дворе "У моста" и собирается идти
именно туда. К. встал рядом с Фридой, за ним -- оба помощника. В таком
порядке двинулись. Крестьяне с презрением смотрели на Фриду, что было вполне
понятно -- слишком строго она с ними обходилась до сих пор. Один даже взял
палку и сделал вид, что не пропустит ее, если она не перепрыгнет через эту
палку, но достаточно было одного ее взгляда, чтобы его отогнать. Выйдя на
заснеженную улицу, К. облегченно вздохнул. Такое это было счастье --
оказаться на свежем воздухе, что даже дорога показалась более сносной; а
если бы К. снова очутился тут один, было бы еще лучше. Придя на постоялый
двор, он сразу поднялся в свою каморку и лег на кровать, а Фрида постелила
себе рядом, на полу. Вслед за ними в комнату проникли и помощники, их
прогнали, но они влезли в окошко. К. слишком устал, чтобы еще раз их
выгнать. Хозяйка собственной персоной поднялась наверх, чтобы поздороваться
с Фридой, та ее называла "мамашей"; начались непонятно-восторженные
приветствия с поцелуями и долгими объятиями. Вообще покоя в этой каморке не
было, то и дело сюда забегали служанки, громко топая мужскими сапогами,
что-то приносили, что-то уносили. А когда им нужно было что-то достать из
битком набитой кровати, они бесцеремонно вытаскивали вещи из-под лежавшего
там К. С Фридой они поздоровались как со своей. Все же, несмотря на
беспокойство, К. пролежал весь день и всю ночь. Фрида ухаживала за ним.
Когда он наконец встал на следующее утро, освеженный и отдохнувший, уже
пошел четвертый день его пребывания в Деревне.
--------
кстати, и Фрида то и дело перешучивалась и пересмеивалась, своим назойливым
присутствием мешали ему. Спору нет, они были нетребовательными, пристроились
в уголочке, на двух старых женских юбках. Как они все время говорили Фриде,
для них это дело чести -- не мешать господину землемеру и занимать как можно
меньше места, поэтому они все время, правда с хихиканьем и сюсюканьем,
пробовали пристроиться потеснее, сплетались руками и ногами, скорчившись
так, что в сумерках в углу виднелся только один большой клубок. К сожалению,
днем становилось ясно, что они весьма внимательные наблюдатели и все время
следят за К., даже когда они, словно в детской игре, приставляли к глазам
сложенный кулак в виде подзорной трубы и выкидывали всякие другие штуки или,
мельком поглядывая на К., занимались своими бородами -- они, как видно,
очень ими гордились и непрестанно сравнивали, чья длиннее и гуще, призывая
Фриду в судьи.
равнодушием.
все трое наперебой начали за ним ухаживать. Но он еще не настолько окреп,
чтобы сопротивляться их услугам. И хотя он понимал, что это ставит его в
какую-то зависимость от них и может плохо кончиться, он ничего не мог
Аникина Наталья
Лондон Джек
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Белов Вольф
Прозоров Александр