сидя в седле, ослабила поводья и, держась только слегка одной рукой, с
гордостью показывала Денису, какая она ловкая и смелая наездница. Он
хвалил ее, ободрял, упиваясь ее радостью, но Мэри, наконец, стало совестно
за свою безрассудную расточительность, она испугалась, что разорит его, и
начала умолять его сойти. А Денис смеялся, хохотал до колик:
только бы вам было весело.
упрашивала она. - Мне будет так же весело смотреть, как катаются другие.
еще начало. Сегодня вы здесь в обществе миллионера. И мы проделаем все
решительно аттракционы.
сказала нерешительно Мэри. - Здесь прямо таки чудесно! Но я не хотела бы,
чтобы вы слишком много тратили на меня.
последнего фартинга, - возразил он с жаром.
панорамой, жадно упиваясь весельем, царившим вокруг, радуясь тому, что они
вместе.
поупражнявшись в метании шаров во всевозможные предметы, посмотрев в
зверинце заеденных блохами львов и апатичного слона, потыкав пальцем в
жирного мальчика (по убедительной просьбе показывавшего его человека),
чтобы удостовериться, что тут нет обмана, подивившись на самую крошечную в
мире женщину, поглазев с интересом и вместе с содроганием на "живой
скелет" и накупив всякой снеди - от "медовых" груш до леденцов из
ячменного сахара, Денис и Мэри стояли перед самой большой палаткой,
представляя собой самую веселую и счастливую пару на всей ярмарочной
площади. То была палатка знаменитого Мак-Инелли, обещавшего, как
возвещалось в афишах, "праздник утонченных и изящных развлечений". Перед
палаткой была воздвигнута деревянная эстрада, освещенная теперь четырьмя
смоляными факелами, а посреди эстрады стоял сам знаменитый Мак-Инелли,
которого легко было отличить по высокому блестящему цилиндру и сюртуку с
развевающимися полами, по брюкам в крупную клетку, по извивавшейся на его
белом бархатном жилете медной цепочке фасона "Альберт", толстой, как цепь
лорд-мэра, и желтой, как настоящее золото. По обе стороны м-ра Мак-Инелли
расположились те, о ком синими и красными буквами возвещали расклеенные на
всех стенах и воротах предместья анонсы, называя их "блестящей плеядой
талантов". Справа - высокий мужчина романтической наружности в парадном,
но изрядно потрепанном вечернем костюме с меланхолической грацией
прислонился к одному из столбов, на которых была укреплена палатка,
устремив томный взор поверх толпы, словно ища на каком-нибудь небесном
балконе достойную его любви Джульетту, и в то же время пытаясь, насколько
возможно, скрыть свое заношенное и грязное белье, для чего он стянул до
самых пальцев рукава фрака и гордо скрестил руки на манишке. Но этот
мрачный Ромео был не единственной приманкой балагана: слева от Мак-Инелли
красовалось обольстительное создание в ярко-розовом трико и белой балетной
юбочке, в лихо заломленной набекрень остроконечной матросской шапочке;
время от времени она делала несколько мелких шажков по сцене, как бы
намекая на те чарующие пируэты, которые предстоит увидеть зрителям, и
посылала толпившимся внизу воздушные поцелуи, грациозно выбрасывая руки с
таким видом, словно вытягивала из губ целые ярды лент.
того уже стал близок ее спутник, что она взяла его под руку.
скептически настроенный Денис. - Я кое-что о ней уже слышал. Говорят, -
продолжал он медленно, таким тоном, словно открывал позорную тайну, -
говорят, что она косая.
негодованием Мэри. Но глянула уже с некоторым сомнением на вызывающий
залом надвинутой на один глаз матросской шапочки. Что это - просто
кокетство, или у балерины более серьезные причины носить так шапочку?
размашисто сняв цилиндр и держа его в протянутой вперед руке жестом
любезного приглашения. - Представление сейчас начнется! Мы как раз
собираемся начать! Безусловно последнее представление сегодня! Развлечение
самого высшего сорта, плата за вход два пенса, только два пенса!
Художественно, изысканно, благородно! Джентльмены, вы можете приходить со
своими женами или подружками, на нашем представлении им ни разу не
придется краснеть. Единственный в своем роде театр Мак-Инелли, безусловно
высшего класса! Сейчас начинаем!
и талантливейшую из Терпсихор нашего века.
улыбнулась, кокетливо развела руками и принялась еще усерднее, чем прежде,
посылать воздушные поцелуи публике.
певец, прибывший прямо из оперных театров Парижа и Милана, этих центров
оперного искусства нашей эпохи.
лице еще более романтическую грусть и рассеянно поклонился. Можно было
подумать, что парижские дамы забрасывали его букетами, а миланские
соперничали друг с другом, добиваясь его благосклонности.
сегодня! Мы закрываем театр до завтра! Благодарю вас всех за внимание!
Подходите же! Подходите!
столько раз уже это твердил. Войдем?
корок. Ощупью находя дорогу в пахучей полу тьме балагана, они отыскали
свободные места, уселись и после короткого напряженного ожидания были
вознаграждены: программа началась. Она состояла из двух отделений: в
первом выступала мадам Болита, во втором - синьор из Парижа и Милана. Но
потому ли, что великого Мак-Инелли манил неотразимый аромат его ужина
(бифштекса с луком), исходивший из фургона за палаткой, или потому, что он
рассчитывал дать сегодня еще одно представление (уже безусловно
последнее!), - трудно сказать: во всяком случае представление было
чрезвычайно коротким. Мадам делала пируэты, принимала различные позы,
тяжело подпрыгивала и, шумно опускаясь на тонкие скрипучие доски эстрады,
всякий раз испускала невольные вздохи, которые у менее талантливой
артистки можно было принять за хрюканье, а легкие движения сопровождала
прищелкиванием пальцев и резкими вскриками: "Ля-ля! О-ля-ля!" Проделав
пируэты в глубине эстрады, она игриво семенила к рампе, с
пренебрежительным видом выбрасывала вперед, в воздух, ногу основательной
толщины, томно опиралась подбородком на вытянутый указательный палец и,
слегка балансируя на второй ноге, победоносно озирала публику. Затем,
словно сама себя поздравляя, сливала свое "о-ля-ля!" с слабым треском
аплодисментов, кокетливо встряхивала головой и снова принималась за прыжки
по эстраде, приводившие ее к прежнему месту. Кульминационным пунктом ее
первого выступления был момент, когда она с простертыми вперед руками и
искаженным от напряжения лицом, медленно, с трудом опустилась на пол,
вытянув ноги горизонтально. Вовремя опущенный занавес спас ее, избавив от
необходимости снова подняться.
конфиденциально шепнул Денис. - Но когда-нибудь после таких упражнений от
нее останется одно воспоминание.
говорите? Неужели она вам не понравилась?
влюбиться, - сказал шутливо Денис. - Посмотрим, что будет дальше, -
заключил он, когда, после надлежащей паузы, занавес снова поднялся и за
ним открылась слабо освещенная глубина сцены, где колыхалась тучная фигура
несравненной Болиты. Закутанная в длинное белое одеяние, она на этот раз
была без матросской шапочки, но вместо нее стыдливо прикрывала лицо
длинными распущенными желтыми волосами. За плечами у нее была пара больших
крыльев совершенно ангельского вида, и она парила в полумраке перед
глазами изумленных зрителей, как настоящий серафим. Не было больше ни
трюков, ни дешевой мишуры балета, и, казалось, она, преображенная, чистая,
презирала то создание, которое только что кричало здесь "о-ля-ля!" Так она
величаво плыла над сценой под аккомпанемент отчетливо слышанного скрипа и
кряхтенья каната и блока, поддерживавших ее на воздухе, и бренчание
пианино за кулисами. Публика усиленно выражала свое одобрение, главным
образом, пронзительными свистками на задних скамьях и громкими криками;
"Бис! Вис!" Но выступления на "бис" не допускались в театре Мак-Инелли.
Мадам с поклоном, от которого затрепетали ее крылья, грациозно удалилась
со сцены и поспешила в фургон, чтобы посмотреть, спит ли уже маленькая
Кэти Мадженти, ее внучка.
словно желая проверить, осмелится ли Денис критиковать такое божественное
создание. Они сидели на узкой деревянной скамейке, тесно прижавшись друг к
другу, держа друг друга за руки. Денис, глядя на повернутое к нему,
сиявшее восторгом лицо Мэри, сжал ее пальчики и ответил многозначительным
тоном:
непривычно веселого и непринужденного, вероятно, в силу контраста вызвали
Орловский Гай Юлий
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Прозоров Александр
Роллинс Джеймс
Перумов Ник