степень честолюбия подобного класса и образования женщин! Волынской, хотя
человек умный и благородный, имел слабость не отказать в просьбе Подачкиной,
помня старые заслуги мужа ее, бывшего его дядьки: за исправное, честное и
усердное исполнение порученного Ферапонту дела обещан ему первый офицерский
чин. А там, кто ведает, на какую высоту полез бы он, открыв себе ключом
четырнадцатого класса врата в капище почестей! {Прим. стр. 25} Надо
заметить, что в тогдашнее время не нуждались в аттестате на чин коллежского
асессора {Прим. стр. 25}, - о, ох! этот уже аттестат! И вот Ферапонт, по
батюшке Авксентиевич, близок уже к своей цели. Еще один шаг, одно барское
спасибо - и новое ваше благородие в России. Участь его должна решиться на
сегодняшнем смотру: или дворянское достоинство, или палки на спину. Он
теперь необыкновенно низко повесил голову - признак, что дух его встревожен
и он ожидает невзгоды за какую-либо неудачу или промах.
кажется, они поменялись своими назначениями. Где ж маменька ужасного
честолюбца? - Видите ли направо, у дверей буфета, эту пиковую даму, эту
мумию, повязанную темно-коричневым платочком, в кофте и исподнице такого же
цвета? Она неподвижна своим туловищем, вытянутым, как жердь, хотя голова ее
трясется, вероятно от употребления в давнопрошедшие времена сильного
притирания; морщиноватые кисти рук ее, убежавшие на четверть от рукавов,
сложены крестообразно, как у покойника; веками она беспрестанно хлопает и
мигает, и если их останавливает, то для того, чтобы взглянуть на свое
создание, на свое сокровище, на свою славу. Прошу хорошенько заметить: это
она, дражайшая родительница драгоценного дитятки.
барская барыня. Это звание в старину было весьма важное: в него избирались
обыкновенно жены заслуженного камердинера, дворецкого, дядьки и тому
подобной почетной дворни. Она присутствовала при туалете госпожи своей,
заведовала ее гардеробом, служила ей домашними газетами, нередко докладчицею
по тайным делам мужниной половины, и играла во дворе своем посредническую
роль между властителями и слугами. Заметьте, она - барыня, но только
барская!.. Придумать это звание могла лишь феодальная спесь наших вельмож
тогдашнего времени. Впоследствии и мелкие дворяне завели у себя такое
должностное лицо. Еще и ныне в степной глуши звучит иногда имя барской
барыни, но потеряло уже свое сильное значение.
судить, что Волынской, смело пренебрегая обычаями своего времени, опередил
его.
удовольствием к секретарю своему, - славный и смешной праздник дадим мы
государыне!
немного со стула. - Думаю, что он долгое время занимать будет стоустую молву
и захватит себе несколько страниц в истории.
усмехаясь:
виршах...
сделались самыми ревностными поклонниками нашего Феба {Прим. стр. 26} и
очень частенько изволите черпать в тайнике его.
стала учиться русскому языку. Да, бывший надутый школьник Тредьяковский,
ныне Василий Кириллович, в глазах моих великий, неоцененный человек; я
осыпал бы его золотом: не он ли выучил Мариорицу первому слову, которое она
сказала по-русски?.. И если бы ты знал, какое слово!.. В нем заключается
красноречие всех твоих Демосфенов и Цицеронов {Прим. стр. 26}, вся поэзия
избранной братьи по Аполлону. Василия Кирилловича за него непременно в
профессоры элоквенции! [красноречия! (лат.)] Я ему это обещал и настою в
своем слове.
Мариорица, старался он произнести так тихо, что, казалось ему, слышал их
только секретарь. Этот, заметив, что лицо барской барыни, может быть
поймавшей на лету несколько двусмысленных слов, подернуло кошачьего
радостью, старался обратить разговор на другое.
собирается описать подробно, в нескольких томах, праздник, который вам
поручено устроить.
Завидная слава!.. Расхохочутся же наши внуки, а может быть, и пожмут
плечами, читая в высокопарном слоге, что кабинет-министр занимался шутовским
праздником с таким же вниманием и страхом, как бы дело шло об устройстве
государства.
вас, вы не творите полезного...
торжества, игрища, все под видом неограниченной преданности к государыне; но
для того только, чтобы меня занять и между действиями сыграть ловче свои
штуки...
силился что-то настигнуть в словах Волынского, но, за недостатком дара
божьего, остался при своем недоумении, как глупый щенок хочет поймать на
лету проворную муху, но щелкает только зубами. Зуда спешил наклониться к
своему начальнику и шепнул ему:
кабинет-министром и секретарем. Первый замолчал; другой свел свои замечания
на приходящих, которых разнообразие одежд, лиц и наречий имело такую
занимательность, что действительно могло оковать всякое прихотливое
внимание.
отсеченной сахарной головы; он слегка прикрыт платком из тончайшей кисеи,
которого концы, подвязав шею, прячутся на груди. На лоб опускаются, как три
виноградные кисти, рязки из крупного жемчуга, переливающего свою
млечно-розовую белизну по каштановым волосам, слегка обрисованным; искусно
заплетенная коса, роскошь русской девы [В Торжке есть поговорка: Ты расти,
расти, коса, до шелкова пояса; вырастешь, коса, будешь городу краса.
(Примеч. автора.)], с блестящим бантом и лентою из золотой бити {Прим. стр.
28}, едва не касается до земли. Ловко накинула девушка на плеча свой
парчовой полушубок, от которого левый рукав, по туместной моде, висит
небрежно; из-под него выказывается круглое зеркальце, неотъемлемая
принадлежность новоторжской красоты. Богатая ферезь {Прим. стр. 28} ее, как
жар, горит. Легко ступает она в цветных сафьянных черевичках, шитых золотом.
Рядом с нею ее чичисбей - вы смеетесь? Да, таки чичисбей: [Счаливан {Прим.
стр. 28}. (Примеч. автора.)] горе тамошней девушке, если она его не имеет!
Это знак, что она очень дурна: мать сгонит ее с белого света, подруги
засмеют. Раз избранный, он неотлучен от нее на вечерних и ночных прогулках.
Какой молодец! Удальство кипит в его глазах: зато он и слывет первым
кулачным бойцом на поголовном новоторжском побоище. За ними - дородная
мордовка в рубашке, испещренной по плечам, рукавам и подолу красною шерстью,
как будто она исписана кровью; грудь ее отягчена серебряными монетами разной
величины в несколько рядов; в ушах ее по шару из лебединого пуху, а под ним
бренчат монеты, как бляхи на узде лошадиной. Вот человеческий лик,
намалеванный белилами и румянами, с насурменными дугою бровями, под огромным
кокошником в виде лопаты, вышитым жемчугом, изумрудами и яхонтами. Этот лик
носит сорокаведерная бочка в штофном, с золотыми выводами, сарафане; пышные
рукава из тончайшего батиста окрыляют ее. Голубые шерстяные чулки выказывают
ее пухлые ноги, а башмаки, без задников, на высоких каблуках, изменяют ее
осторожной походке. Рекомендую в ней мою землячку, коломенскую пастильницу
{Прим. стр. 28}. Далее миловидная, стройная казачка держится так, что хочет,
кажется, пристукнуть медными подковками свою национальную пляску. Вот и
калмык раззевает свои кротовые глазки, чтобы взглянуть на чудеса русские; с
ним все житье-бытье его - колчан со стрелами и божки его, которых он из
своих рук может казнить и награждать. Вот... Но всех занимательных лиц не
перечтешь на сцене.
праздника с вниманием модистки рассматривал одеяния (заметьте) пригожих
женщин, какого бы они племени ни были, и некоторых из них пригласил даже
остаться в зале, чтобы погреться. Ласковое внимание знатного барина,
которого наши прадеды почитали за полубога, и к тому ж барина пригожего,
зажигало приветливый огонь в глазах русских девушек и, как сказали бы
тогдашние старушки, привораживало к нему. Мелькнуло еще несколько пар. Вдруг
хозяин дома глубоко задумался. Голова его опустилась на грудь; черные
длинные волосы пали в беспорядке на прекрасное, разгоревшееся лицо и
образовали над ним густую сеть; в глазах начали толпиться думы; наконец,
облако печали приосенило их. Долго находился он в этом положении. Никто из
домашних этому не удивлялся, ибо с ним такой припадок с недавнего времени
случался нередко, даже на дружеских пиршествах и придворных куртагах;
действительно ли это был болезненный припадок, или прихоть вельможи, или
срочная дань какому-то предчувствию, мы того сказать не можем. Все молчало в
зале, боясь пошевелиться; казалось, все в один миг окаменели, как жители
Помпеи под лавою, на них набежавшею. Где были тогда думы Волынского? Куда
перенесся он? Не играл ли беззаботно на родном пепелище среди товарищей
детства; не бил ли оземь на пирушке осушенную чашу, заручая навеки душу свою
другу одного вечера; не принимал ли из рук милой жены резвое, улыбающееся
ему дитя, или, как тать, в ночной глуши, под дубинкой ревнивого мужа,
перехватывал с уст красавицы поцелуй, раскаленный беснующимися восторгами?
Зачем также не полагать, что он заседал в Кабинете {Прим. стр. 29}, где
Панов Вадим
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия