То было изваяние Праксителя: Афродита Анадио-
мена - Пенорожденная, и Урания - Небесная, древняя
финикийская Астарта, вавилонская Милитта, Праматерь
Пишущего, великая Кормилица - та, что наполнила небо
Звездами, как семенами, и разлила, как молоко из груди
своей. Млечный Путь.
Она была и здесь все такая же, как на холмах Фло-
ренции, где смотрел на нее ученик Леонардо да Винчи
в суеверном ужасе; и как еще раньше, в глубине Каппадо-
Kini, близ древнего замка Мацеллума, в опустевшем храме,
где молился ей последний поклонник ее, бледный худень-
кий мальчик в темных одеждах, будущий император
Юлиан Отступник. Все такая же невинная и сладостраст-
ная, нагая и не стыдящаяся наготы своей. С того самого
днЯ, как вышла из тысячелетней могилы своей, там, во
Флоренции, шла она все дальше и дальше, из века в
век, из народа в народ, нигде не останавливаясь, пока,
наконец, в победоносном шествии, не достигла последних
пределов земли - Гиперборейской Скифии, за которой
уже нет ничего, кроме ночи и хаоса. И утвердившись на
подножии, впервые взглянула как будто удивленными
и любопытными очами на эту чуждую, новую землю, на
эти плоские мшистые топи, на этот странный город, по-
добный селениям кочующих варваров, на это не денное,
не ночное небо, на эти черные, сонные, страшные волны.
подобные волнам подземного Стикса. Страна эта не похо-
жа была на ее олимпийскую светлую родину, безнадеж-
на, как страна забвения, как темный Аид. И все-таки
богиня улыбнулась вечною улыбкою, как улыбнулось бы
солнце, если бы проникло в темный Аид.
Петр Андреич Толстой, по просьбе дам, прочел соб-
ственного сочинения вирши "О Купиде", древний анак-
реонов гимн Эросу:
Некогда в розах Любовь,
Спящую не усмотрев
Пчелку, ею ужаленный
В палец руки, зарыдал,
И побежав, и взлетев
К Венус красавице:
Гину я, мати, сказал,
Гину, умираю я?
Змей меня малый кольнул
С крыльями, коего пахари
Пчелкой зовут.
Венус же сыну в ответ:
Если жало пчельное
Столь тебе болезненно,
Сколь же, чай, больнее тем,
Коих ты, дитя, язвишь!
Дамам, которые никаких русских стихов еще не знали,
кроме церковных кантов и псальмов, показалась песенка
очаровательной.
Она и кстати пришлась, потому что в это самое мгно-
вение Петр собственноручно зажег и пустил вместо пер-
вой ракеты фейерверка, летучую машину в виде Купи-
дона с горящим факелом. Скользя по невидимой прово-
локе, Купидон полетел от галереи к парому на Неве,
где стояли щиты "для огненной потехи по плану фитиль-
ному", и факелом своим зажег первую аллегорию - жерт-
венник из бриллиантовых огней с двумя пылающими руби-
новыми сердцами. На одном из них изумрудным огнем
выведено было латинское p, на другом - С: Petrus, Са-
tharina. Сердца слились в одно, и появилась надпись: Из
двух едино сочиняю. Это означало, что богиня Венус
и Купидо благословляют брачный союз Петра с Екате-
риною.
Появилась другая фигура - прозрачная, светящаяся
картина-транспарант с двумя изображениями: на одной
стороне - бог Нептун смотрит на только что построен-
ную среди моря крепость Кроншлот - с надписью: Videt
stupescit. Видит и удивляется. На другой - Петербург,
новый город среди болот и лесов - с надписью: Urbs
uBbi silva fuit. Град, где был лес.
Петр, большой любитель фейерверков, всегда сам
управлявший всем, объяснял аллегории зрителям.
С грохочущим свистом, снопами огненных колосьев,
взвились под самое небо бесчисленные ракеты и в темной
вышине рассыпались дождем медленно падавших, таявших,
красных, голубых, зеленых, фиолетовых звезд. Нева отра-
зила их и удвоила в своем черном зеркале. Завертелись
огненные колеса, забили огненные фонтаны, зашипели,
запрыгали швермеры; и водяные, и воздушные шары,
лопаясь как бомбы, затрещали оглушительным треском.
Открылись пламенные чертоги с горящими столбами,
сводами, лестницами - и в ослепительной, как солнце,
глубине вспыхнула последняя картина: ваятель, похо-
жий на титана Прометея - перед недоконченною статуей,
Которую высекает он резцом и молотом из мраморной глы-
бы; вверху Всевидящее Око в лучах с надписью Deo
iuvante.- С помощью Божией. Каменная глыба означала
древнюю Русь; статуя, недоконченная, но уже похожая
на богиню Венус - новую Россию; ваятель был Петр.
Картина не совсем удалась: статуя слишком скоро
догорела, свалилась к ногам ваятеля, разрушилась. Ка-
залось, он ударял в пустоту. И молот рассыпался, рука
поникла. Всевидящее Око померкло, как будто подозри-
тельно прищурилось, зловеще подмигивая.
На это, впрочем, никто не обратил внимания, так как
все были заняты новым зрелищем. В клубах дыма, освет-
ленных радугой бенгальских огней, появилось огромное
Чудовище, не то конь, не то змей, с чешуйчатым хвостом,
колючими плавниками и крыльями. Оно плыло по Неве
от крепости к Летнему саду. Множество лодок, напол-
ненных гребцами, тащили его на канате. В исполинской
раковине на спине чудовища сидел Нептун с длинной бе-
лой бородой и трезубцем; у ног его - сирены и тритоны,
трубившие в трубы: "тритоны северного Нептунуса в
трубы свои, по морям шествуя, царя Российского фаму
разносят",
Славу (лат. fama).
объяснил один из зрителей, иеромонах флота
Гавриил Бужинский. Чудовище влекло за собою шесть пар
пустых, плотно закупоренных бочек с кардиналами Все-
путейшего Собора, сидевшими верхом и крепко привя-
занными, чтобы не упасть в воду, по одному на каждой
бочке. Так они плыли гуськом, пара за парой, и звонко
дудели в коровьи рога. Далее следовал целый плот из
таких же бочек с огромным чаном пива, в котором плавал
в деревянном ковше, как в лодке, князь-папа, архиерей бога
Бахуса. Сам Бахус тут же сидел на плоском краю чана.
Под звуки торжественной музыки вся эта водяная ма-
шина медленно приблизилась к Летнему саду, причалила
у средней галереи, и боги вошли в нее.
Нептун оказался царским шутом, старым боярином
Семеном Тургеневым; сирены, с длинными рыбьими хво-
стами, которые волочились, как шлейфы, так что ног почти
не видно было,- дворовыми девками; тритоны - коню-
хами генерал-адмирала Апраксина; сатир или пан, сопро-
вождавший Бахуса,- французским танцмейстером князя
Меньшикова. Ловкий француз проделывал такие прыжки,
что можно было подумать - ноги у него козлиные, как у
настоящего фавна. Бахус в тигровой шкуре, в венке из стек-
лянного винограда, с колбасой в одной руке и штофом
в другой, был регент придворных певчих, Конон Карпов,
необыкновенно жирный малый с красною рожею. Для
большей естественности поили его нещадно три дня, так
что, по выражению своих собутыльников, Конон налился
как клюква и стал живой Ивашка Хмельницкий.
Боги окружили статую Венеры. Бахус, благоговейно
поддерживаемый под руки кардиналами и князем-папою,
стал на колени перед статуей, поклонился ей до земли и воз-