причем ревность этого рода свойственна далеко не всем и, хочу надеяться,
не является уделом рода человеческого, ведь над ним и без того тяготеет
немало проклятий.
любви к Мишель или в дружеской привязанности к Жану. Мне просто противно
было, что Мишель говорит с ним вполголоса, доверительным тоном, чего до
сегодняшнего дня удостаивался один лишь я. Мишель принадлежала мне, и до
сих пор я не делился ею ни с кем, и вот Жан увел ее в сторонку, смешит ее,
тот самый Жан, которого я в своих мечтах с восторгом уже целые две недели
встречал на всех ларжюзонских тропках, которого я мысленно вовлекал во все
свои каникулярные затеи, этого Жана я мечтал безраздельно иметь для себя,
для себя одного, но и он тоже ускользал от меня. Как я не предвидел этого
заранее? "Они обращаются со мной как с мальчишкой, они от меня таятся..."
Время от времени я останавливался и ждал их. На повороте тропинки я даже
потерял их из виду, и мне пришлось возвращаться обратно. А когда я подошел
к ним, оба дружно замолкли.
слегка раскраснелась и, чтобы посмотреть мне в лицо, откинула голову, так
как ей мешали поля большой соломенной шляпы. А я уперся: о чем они
говорили? "О том, что не должно интересовать маленьких мальчиков", -
отрезала Мишель. Жан нагнулся к ее уху, и на сей раз я расслышал: "Значит,
по-вашему, он _просвещен_?"
таинств жизни и, в частности, тайны зачатия. Я побагровел и бросился
вперед, вдвойне несчастный: значит, они нарочно отстают, чтобы поговорить
о запрещенных вещах, значит, они вроде как бы сообщники, и это еще больше
отдаляло меня от них.
передавать ему этого приглашения, которому так радовался заранее, но
сейчас я с ужасом думал о завтрашнем дне, когда или Мишель отнимет у меня
Жана, или Жан отнимет у меня Мишель. Нет, уж лучше вообще его не видеть!
Пускай дохнет со скуки у своего кюре! В конце концов, дядя Адемар знал,
что делает, когда велел держать его в ежовых рукавицах. У нас в коллеже
все говорили, что "Мирбель - грязный тип", и не исключали его только
потому, что его опекун был героем Кастельфидардо. Возможно, именно в эту
самую минуту он рассказывает Мишель то, что я именовал про себя "пакостные
истории". Незачем Мишель ходить к нему в гости. Я непременно предупрежу
мачеху. Лучше уж никогда его не видеть, навеки от него отречься, чем
ощущать, как сдавливает тебе глотку, как свербит под ложечкой эта боль,
против которой нет лекарства, раз лекарство находится вне моей
досягаемости: оно в желаниях, в сердце, в тайных помыслах моего друга и
моей сестры, объединившихся против меня! Пытка, о которой не скажешь
вслух! Конечно, тогда, стоя на берегу быстротечного Сирона, опершись о
ствол высокой сосны, вспоенной щедрым потоком, омывающим ее корни, я еще
не знал, что в этой пытке нельзя признаваться вслух, и только из гордости
стремился скрыть свою досаду. Я не хотел больше ждать и, чтобы сбить их с
толку, пошел быстрее, вытер слезы, задышал ровно и состроил равнодушную
мину. А они хохотали - еще задолго до того, как я их увидел, я услышал
взрывы хохота. Над потревоженным папоротником мелькнула соломенная шляпка
Мишель, наконец-то они появились. Сестра спросила, как доберется завтра
Жан де Мирбель до Ларжюзона, ведь велосипеда у него нет.
не могу.
вечером поеду на твоем, а ты сядешь на раму...
велосипед. Если Мирбелю угодно, пусть идет в Ларжюзон пешком - подумаешь,
великое дело пройти восемь километров!
велосипед! Надеюсь, ты не собираешься закатить нам скандал?
со злобой. - Ну как, Луи, согласен?
с течением. Прозрачная вода перекатывала длинные волокна мха. В струях
резвились гольяны. Их силуэты четко вырисовывались на фоне песчаного дна.
Вокруг стоял запах влаголюбивых растений и раздавленной нашими подошвами
мяты, тот запах, который я вспомню в свой смертный час и скажу "прощай"
светлым дням, канувшим в вечность летним дням, застарелой моей боли, юной
моей любви. Я не дулся, я страдал, как страдает взрослый мужчина.
Очевидно, те двое присели где-то неподалеку от меня, за папоротниками их
не было видно, но я слышал их шушукание. Вдруг раздался голос Жана, и я
понял, что он нарочно говорит громко:
меры...
стиснул зубы, чтобы не крикнуть.
себя от ярости, с криком набросилась на моего палача:
великий покой снизошел на меня: они ссорятся, они стали врагами, Мишель
предпочла меня ему, а он, он вовсе не любит Мишель. Это из-за меня они
сцепились. Я почувствовал в груди сладостную легкость и, как всякий раз,
когда боль отступала, я считал, что исчезла она навсегда. Я уже не
ненавидел их, во мне вновь расцвела нежность к ним обоим. Ясно, мы с
Мишель вернемся домой на моем велосипеде, но не мог же я уступить сразу, и
к тому же мне было ужасно приятно видеть, что они идут не рядом, а поодаль
друг от друга. Сейчас настала очередь Мирбеля плестись впереди, жуя
травинку, а я шел в нескольких шагах от него, держа сестру за руку. Я
держал сестру за руку и смотрел на шагавшего впереди Жана... И это было
счастье. Выпала роса. Гроза, уже не ворчавшая больше где-то на горизонте,
вдруг заметно приблизилась, и мрачный лик ее склонился над верхушками
сосен. Мужчины и женщины суетились вокруг повозки, наполовину загруженной
сеном.
так уж хочется.
Пюибаро и Брижит, которая все время вьется вокруг этого жирного белого
червяка?
Ларжюзон, даже папа. Конечно, я оставлю свой велосипед Мирбелю...
значит, пойдешь домой пешком.
что меня надо образумить! Уж кто-кто, а он знает, как нужно обращаться с
детишками...
Мишель. - Садитесь быстрее на велосипед, пока он не успел его взять. И
если не желает ехать на раме, что ж, пускай чешет восемь километров
пешком.
вцепился в руль, всунул между спиц ногу, и я рухнул на землю. Господин
Калю, очевидно наблюдавший за нами, быстро вышел из дома, подбежал ко мне
и поднял на ноги. У меня была только небольшая ссадина на руке. Священник
обернулся к Мирбелю.
столике.
сдерживая раскаты голоса и не отрывая взгляда от лица Мирбеля и его сжатых
кулаков. Мой приятель повиновался с неожиданной быстротой. Когда он
спустился вниз, священник уже промывал мою рану под краном. Не
оборачиваясь к Жану, он скомандовал:
теперь, Мишель, выкладывайте ваши свидетельские показания.
оба виноваты: Мирбель вел себя грубо, а я нарочно поддразнивал его.
что наша дружба восстановлена. Он не разрешил нам возвращаться вдвоем на
одном велосипеде, завтра он даст Жану свой велосипед, чтобы тот съездил в
Ларжюзон. Несколько часов аббат свободно может обойтись без велосипеда,
так как сейчас у него в приходе серьезных больных нет. Но так как всегда
может произойти нечто непредвиденное, он просит Жана вернуться к четырем
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер