- Вот так комната! Ничего нету...
Я кивнул. В моей комнате действительно ничего не было. Только кровать под
окном. Слишком широкая для одиночной и слишком узкая для полуторной. Но
даже кровать покупал не я, она досталась мне от товарища. Не пойму, почему
он отдал ее мне - мы ведь не были особенно близки. Мы даже с ним почти не
разговаривали. Он был сыном какого-то провинциального богатея - а из
университета ушел после того, как подрался на кампусе с чужой компанией,
получил по физиономии сапогом и повредил глаз. Когда я встречал его в
медпункте, он вечно икал, что выводило меня из себя. Через несколько дней
он сказал, что уезжает домой. И отдал мне свою кровать.
- Есть выпить чего-нибудь горячего? - спросила она. Я помотал головой. У
меня ничего не было. Ни кофе, ни чая, ни даже чайника. Была только
маленькая кастрюлька, в которой я каждое утро кипятил воду для бритья.
"Подожди немножко", - сказала она со вздохом, поднялась и вышла - а через
пять минут вернулась, неся обеими руками картонную коробку. В коробке
лежал полугодовой запас черного и зеленого чая, две пачки бисквитного
печенья, сахарный песок, чайник, несколько ложек и два высоких стакана с
нарисованными на них Снупи. Взгромоздив коробку на кровать, она вскипятила
чайник.
- Ты как тут жив-то вообще? Прямо Робинзон Крузо...
- Да, невесело.
- Заметно.
Мы молча пили с ней горячий чай.
- Это я все тебе оставлю.
От удивления я поперхнулся.
- С какой стати?
- Ты же меня позвал к телефону. Отблагодарить хочу.
- А тебе самой разве не нужно?
Она несколько раз покачала головой.
- Завтра переезжаю. Теперь ничего не нужно.
Я молчал, пытаясь увязать одно с другим. Было совершенно непонятно, что же
с ней такое случилось.
- Это для тебя хорошо? Или плохо?
- Хорошего мало. Из университета ухожу, домой уезжаю...
Заполнявшие комнату лучи зимнего солнца потускнели, затем снова ожили.
- А разве тебе интересно? Я на твоем месте ничего бы не спрашивала. Что
это за удовольствие - пить из посуды того, кто оставил о себе тяжелую
память?
Утром следующего дня шел холодный дождь. Он не был сильным, но все же
пробрался ко мне под плащ и намочил свитер. Ее большой саквояж, который я
нес, чемодан и сумка через плечо - все вымокло и почернело. "Не ставьте на
сиденье", - хмуро сказал таксист. Воздух в салоне был спертым от
обогревателя и табачного дыма. В радиоприемнике завывала старая "энка".
Древняя, как механические поворотники на машинах. По обеим сторонам дороги
стояли облетевшие деревья разных пород - они топорщили мокрые ветки,
словно кораллы на морском дне.
- Как не понравился мне Токио с самого начала, так и не могу к нему
привыкнуть.
- Да?..
- Разве это пейзаж? Земля черная, речки грязные, гор вообще нет... А ты?
- А я вообще никаких пейзажей не люблю.
Она вздохнула и рассмеялась.
- Ты не пропадешь.
Я донес ее багаж до платформы. Она меня поблагодарила.
- Дальше одна поеду.
- А куда?
- Далеко, на север.
- Там же холодно!
- Ничего, привыкнуть можно...
Когда поезд тронулся, она помахала из окна. Я тоже поднял руку на уровень
уха. А когда поезд скрылся, то не знал, куда деть поднятую руку, и просто
сунул ее в карман плаща.
Дождь не прекращался даже с темнотой. В винном магазине неподалеку я купил
две бутылки пива и наполнил оставленный ею стакан. Тело казалось
промерзшим до мозга костей. Нарисованные на стакане Снупи и Вудсток весело
резвились на крыше конуры - а над ними красовались надувные буквы:
"Счастье - это теплая компания".
Когда я проснулся, близняшки сладко спали. Было три часа ночи. Сквозь
окошко туалета светила неестественно яркая осенняя луна. Присев на край
кухонной раковины, я выпил два стакана водопроводной воды, а потом
прикурил от газовой плитки. С освещенного лунным светом гольфового поля,
переплетаясь один с другим, неслись голоса осенних насекомых - их там были
тысячи.
У раковины стоял распределительный щит - я взял его в руки и внимательно
рассмотрел. Можно было вывернуть его хоть наизнанку - он все равно
оставался бессмысленной пыльной железякой. Я поставил его обратно,
отряхнул от пыли руки и затянулся. В лунном свете все выглядело бледным.
Казалось, любая вещь утратила цену, смысл и направление. Даже тени были
какими-то недостоверными. Я запихал окурок в раковину и зажег вторую
сигарету.
Куда мне идти, где отыскать собственное место? Где оно может быть? Долгое
время единственным таким местом мне представлялся двухместный
самолет-торпедоносец. Но ведь это суррогат, глупость - самые лучшие
торпедоносцы устарели еще тридцать лет назад...
Вернувшись в спальню, я нырнул в постель между близняшками. Свернувшись
калачиком и повернувшись спинами друг к дружке, они посапывали во сне. Я
натянул на себя одеяло и уставился в потолок.
6
Женщина закрыла за собой дверь ванной. Вслед за этим послышалось журчание
воды.
Не успев еще прийти в себя, Крыса приподнялся на простыни, сунул в рот
сигарету и пустился за поиски зажигалки. На столе ее не было, в кармане
брюк тоже. Не было даже ни одной спички. В дамской сумочке тоже ничего не
нашлось. Пришлось обследовать стол. Крыса выдвинул ящик, порылся - и,
найдя старые картонные спички с названием какого-то ресторана, извлек
огонь.
На плетеном стуле у окна были аккуратно сложены ее чулки и белье, а на
спинке висело хорошо сшитое платье горчичного цвета. На столике у кровати
лежали маленькие часики и сумочка - уже не новая, но в хорошем состоянии.
Не вынимая сигареты изо рта, Крыса опустился на плетеный стул и уставился
в окно.
Дом Крысы стоял на склоне горы - в сумерках оттуда хорошо было наблюдать
разбросанные тут и там объекты человеческой деятельности. Иногда Крыса
упирал руки в поясницу и, сосредоточившись, часами смотрел на вечерний
пейзаж - как оценивающий поле игрок в гольф. Склон медленно шел вниз,
собирая огоньки редких жилищ. Темный лесок, потом небольшой холмик,
кое-где вода персональных бассейнов в белом свете ртутных ламп. Когда
склон наконец переходил в легкую покатость, его пересекала змеистая
скоростная дорога - как светящийся пояс, привязанный к земле. Оставшийся
до берега километр занимали ровные ряды домов - а дальше начиналось море.
Когда темнота моря и темнота неба растворялись друг в друге настолько, что
граница между ними пропадала, в этой темноте загорался оранжевый фонарь
маяка - загорался, чтобы вскоре погаснуть. Границу, снова ставшую четкой,
пронзала темная линия.
Это впадала в море река.
Крыса впервые встретился с этой женщиной, когда небо еще удерживало
остатки летнего блеска - в начале сентября.
В разделе "куплю-продам" местной еженедельной газеты среди детских
манежей, лингафонных записей и трехколесных велосипедов он наткнулся на
объявление о продаже электрической пишущей машинки. К телефону подошла
женщина и деловым тоном сообщила: машинка куплена год назад, гарантии
осталось еще на год, платить не в рассрочку, а сразу, как придете за ней.
Завершив переговоры, Крыса поехал к женщине, выплатил деньги и получил
свою машинку. Деньги небольшие - такую сумму можно нахалтурить за лето.
Невысокая и стройная, она была одета в красивое платье без рукавов. В
прихожей стояла вереница горшков с растениями всех цветов и форм. Черты
лица у нее были правильные, а волосы завязаны сзади узлом. Возраст
определению не поддавался. Может, двадцать два - а может, двадцать восемь.
Через три дня она позвонила. У нее нашлось с полдюжины лент для машинки, и
она предлагала их тоже взять. Крыса ленты взял, а в благодарность сводил
ее в "Джейз-бар", где угостил коктейлями. Но на этом дело не кончилось.
В третий раз они встретились еще через четыре дня, в городском крытом
бассейне. Крыса подвез ее на машине до дома - и остался на ночь. Как это
получилось, он и сам не знал. Он даже не помнил, кому принадлежала
инициатива. Все очень походило на движение воздуха.
Когда прошло еще некоторое время, возникшие отношения мягким клином вошли
в повседневность Крысы и раздули в нем ощущение жизни. Теперь его что-то
постоянно покалывало. Стоило всплыть в памяти обвившим его миниатюрным
рукам - и по сердцу разливалось нежное, давно забытое чувство.
Было заметно, как она изо всех сил старается соответствовать какому-то
идеалу - хотя бы в своем маленьком мирке. Крыса видел, как нелегки для нее
эти старания. Она вовсе не была эффектной женщиной, но одевалась со
вкусом, белье носила опрятное, душилась одеколоном с ароматом утреннего
виноградника, в разговоре выбирала слова, лишних вопросов не задавала - а
улыбалась так, словно многократно отработала улыбку перед зеркалом. После
нескольких встреч Крыса решил, что ей двадцать семь. И попал в самое
яблочко.
У нее была маленькая грудь и стройное тело, покрытое красивым загаром. При
Корнев Павел
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Лукин Евгений
Посняков Андрей
Шилова Юлия