прикладной истории, друг мой, пожалуй, все же внушает мысль о ее вульгарной
полезности.
вопрос этический, решать его может только личная совесть. Я лишь доказываю
несостоятельность вашей уверенности в том, будто история способна
предсказать, что скажет или сделает завтра Падук. Покорности может и вовсе
не быть, -- самый факт обсуждения нами этих материй подразумевает наличие
любопытства, а любопытство, оно в свою очередь и есть неповиновение в
наичистейшем виде. Кстати, о любопытстве, вы не могли бы мне объяснить
странную страсть нашего президента вон к тому румяному господину, -- к тому
добряку, что подвозил нас сюда? Как его звать и кто он такой?
роде, -- сказал Экономика.
слабоумный заика загадочным образом возглавил кафедру Педологии, поскольку
он играл на незаменимом контрабасе. Во всяком случае, у него должен быть
сатанинский дар убеждения, раз ему удалось затащить сюда Круга.
кроткого коварства, -- не он ли где-то использовал сравнение со снежным
комом и метлой снеговика?
нелегко затащить. Поразительно, какими путями мысли, высказанные им лет
десять назад----
внимания, легонько хлопнув в ладоши.
философ, сидел чуть в стороне ото всех, потонув в кретоновом кресле, сложив
на его подлокотники свои волосатые руки. Он был большой тяжелый человек,
немного за сорок, с неопрятными, пыльноватыми или отчасти засаленными
кудрями и с грубо вырубленным лицом, наводящим на мысль о шахматисте со
странностями или о замкнутом композиторе, только поинтеллигентней. Сильный,
компактный, сумрачный лоб -- с чем-то странно герметичным в нем (банковский
сейф? тюремная стена?), присущим челу любого мыслителя. Мозг, состоящий из
воды, разных химических соединений и группы высокоспециализированных жиров.
Светло-стальные глаза в прямоугольных впадинах, полуприкрытые густыми
бровями, когда-то давно защищавшими их от пагубного помета теперь уже
вымерших птиц -- гипотеза Шнейдера. Крупные уши с волосами внутри. Две
глубокие складки плоти расходятся от носа вдоль широких щек. Утро прошло без
бритья. На нем был измятый темный костюм и вечно тот же галстук-бабочка
цвета синего иссопа с белыми по идее, но в данном случае изабелловыми
межневральными пятнами и покалеченным левым задним крылом. Не очень свежий
воротник из разряда открытых, т.е. с удобным треугольным прогалом для яблока
его тезки. Толстоподошвенные башмаки и старомодные черные гетры -- таковы
отличительные признаки его ног. Что еще? Ах да, -- рассеянное постукивание
указательного пальца по подлокотнику кресла.
усталые бедра. Она была глубоко заправлена в длинные кальсоны, заправленные
в свой черед в носки: ходили, он знал это, слухи, что носков он не носит
(отсюда и гетры), но это было неправдой; на самом деле носки носились --
дорогие, бледно-лиловые, шелковые.
поднимался муравьиной тропой по середине чрева, чтобы оборваться на кромке
пупка; более черная и плотная поросль размахнула на груди орлиные крылья.
на видное место. Он вздел очки, потрясая серебристой главой, чтобы дужки
легли на место, и принялся складывать, выравнивая -- стук-стук -- листы
бумаги и пересчитывать их. Д-р Александер отступил на цыпочках в дальний
угол и сел там на привнесенный стул. Президент отложил толстую ровную стопку
машинописных листов, снял очки и, держа их несколько наотлет у правого уха,
приступил к вступительной речи. Вскоре Круг начал осознавать, что становится
как бы фокальным центром аргусоглазой залы. Он знал, что за вычетом двух
людей в этом собрании -- Хедрона да, может быть, Орлика, никто его в
сущности не любит. Каждому или почти каждому из коллег он сказал когда-то
что-то... что-то такое, чего никак не удается припомнить и трудно выразить в
общих словах, -- какой-то необдуманно умный и резкий пустяк, оставивший
ссадину на чувствительной плоти. Нежданно-негаданно полный, бледный,
прыщавый подросток вошел в темноватый класс и посмотрел на Адама, и тот
отвернулся.
пренеприятных обстоятельствах, обстоятельствах пренебрегать которыми было бы
глупо. Как вам известно, с конца прошлого месяца наш Университет практически
закрыт. Ныне мне дали понять, что если только наши намерения, наша программа
и поведение наше не станут отчетливо ясны Правителю, этот организм, старый и
любимый нами организм перестанет функционировать навсегда, а вместо него
будет учреждена иная институция с совершенно иным штатом. Другими словами,
славное, величавое здание, которое на протяжении веков по кирпичику
возводили братья-каменщики, Наука и Администрация, рухнет... Оно рухнет
потому, что у нас не достало такта и инициативы. В последний час, господа, в
роковой час, была выработана линия поведения, которая, как я надеюсь, сможет
предотвратить катастрофу. Завтра могло бы быть слишком поздно.
впрочем, что героические усилия, в которых мы все соединимся, могут быть
обозначены этим отвратительным термином. Господа! Когда человек теряет
обожаемую жену; когда гастроном теряет в просторах Вселенной обнаруженную им
котлету; когда выдающийся деятель видит, как разбивается вдребезги детище
всей его жизни, -- он преисполняется сожалений, господа, сожалений, увы,
запоздалых. Итак, не допустим же, чтобы мы по собственной нашей вине ввергли
себя в положение безутешного влюбленного, в положение астронома, комета
которого затерялась в древнем сумраке неба, в положение прогоревшего
администратора, -- возьмем же свою судьбу обеими руками, словно пылающий
факел.
манифест, -- который должен быть представлен правительству и должным
порядком опубликован... и здесь возникает второй вопрос, который мне бы
хотелось поднять, вопрос, о сути которого некоторые из вас уже догадались.
Здесь среди нас присутствует человек... великий человек, позвольте добавить,
по замечательному совпадению бывший в прошлом однокашником другого великого
человека, человека, который возглавляет наше государство. Какими бы ни были
наши политические убеждения, -- а я за свою долгую жизнь разделил
большинство из них, -- нельзя отрицать того факта, что Правительство -- это
Правительство, и как таковое оно не может сносить бестактных проявлений
неспровоцированной неприязни, а равно и безразличия. То, что представлялось
нам пустяком, не более, снежным комом преходящих политических верований, не
способным всерьез претвориться в плоть, приобрело грозные размеры, став
пылающим знаменем, пока мы блаженно дремали под защитой наших обширных
библиотек и дорогостоящих лабораторий. Ныне мы пробудились. Я готов
допустить, что пробуждение было суровым, но быть может, в этом повинен не
только горнист. Я верю, что деликатная задача облечения в слово этого...
этого, который был подготовлен... этого исторического документа, который мы
все поспешим подписать, решалась с глубоким чувством огромной
ответственности, которую представляет собой эта задача. Я верю также, что
Адам Круг вспомнит счастливые школьные годы и лично вручит этот документ
Правителю, который, я в этом уверен, по достоинству оценит визит любимого и
всемирно известного школьного товарища по прежним играм и, таким образом, с
большим участием, чем если бы нам не было даровано это чудесное совпадение,
отнесется к нашему плачевному положению и к нашей благой решимости. Адам
Круг, готовы ли вы спасти нас?
этот волнующий призыв. Бумажный листок легко соскользнул со стола и тихо
осел на зеленые розы ковра. Д-р Александер бесшумно приблизился и водворил
его обратно на стол. Орлик, старый зоолог, открыл лежавшую рядом книжечку,
это была пустая коробочка с единственной розовой мятной конфеткой на дне.
сказал Круг. -- Все, что мы с Жабой лелеем в качестве en fait de souvenirs
d'enfance, это бывшая у меня привычка сидеть на его физиономии.
одновременно с неоправданной силой опустив Buxum biblioformis. Затем
наступила тишина. Д-р Азуреус медленно осел и сказал изменившимся голосом:
относится употребленное вами слово или прозвище и... что вы имели в виду,
упомянув эту своеобразную забаву, -- какую-то ребячью возню, вероятно...
лоун-теннис или что-нибудь в этом роде.
сомнительно также, следует ли называть ту забаву лоун-теннисом -- или даже
чехардой, уж коли на то пошло. Он бы ее так не назвал. Боюсь, я был
порядочным хулиганом, обыкновенно я валил его подножкой и усаживался ему на
физиономию -- лечение покоем, так сказать.
содрогаясь. -- Все это крайне сомнительно по вкусу. Вы были тогда
мальчишками, школьниками, а мальчишки -- всегда мальчишки, и я уверен, у вас
отыщется множество общих радостных воспоминаний -- обсужденье уроков или
великих планов на будущее, мальчики это любят----
день на протяжение пяти школьных лет, что составляет, насколько я понимаю,
около тысячи отсидок.
увлеклись папиросами. Зоолог, проявив кратковременный интерес к
происходящему, вернулся к только что обнаруженной им книжной полке. Д-р