поднялся, перешагнул через "утопленника" и пошел прочь. Толпа расступилась
перед ним, давая дорогу.
сказал спасатель, беря "утопленника" под мышки и ведя к лодке. - Ты бы хоть
спасибо сказал человеку, который тебя вытащил!
"утопленнику". Но тот только глуповато таращил глаза - видно, еще не
очухался. Лодка отчалила, все стали расходиться.
что все еще держу их в руке. Кинулись мы с Явой назад. Туда-сюда... А где же
серые брюки? Нет их. Может, не тут, может, левее?.. И там нет... Что такое?
Дядя, где вы? Мелькают перед глазами сотни лиц - и вс" незнакомые. Кажется,
не тут... Дальше... Ой, нет!.. По-моему, назад... Нет, нет, вперед... Нет, я
тебе говорю - назад... А может, правда, вперед? Бегаем мы взад и вперед, не
можем найти ни места того, ни артиста, ни серых его брюк... Да и как же его
найдешь, если всюду и песок одинаковый, и люди одинаково голые, никаких
особых примет!
все время ищу - людям в лица заглядываю...
Да и плавает он так, что море тебе переплывет и не утонет.
мне часы. "Будь, говорит, другом, положи на мои брюки, чтоб мне не
вылезать". А я... друг называется! Забрал часы и - фить! - ищи ветра в поле.
нами всякое... Трясли мы иногда дикую грушу у соседки бабы Насти, у Кнышихи.
Так там этих груш бывало столько, что они все рвано гнили в траве
неубранными. Да и баба Настя такая скряга, такая вредина была, что от нее
вся наша улица стонала. И потому трясли мы эту грушу не столько из-за
паршивеньких дичков, сколько в знак протеста против жадности ее хозяйки.
это же у родной тети, и какой-то там пирожок... А то у чужого человека, и не
пирожок, а часы, дорогую вещь...
"Товарищи милиционеры! Берите меня за шкирку и ведите в отделение. Я вор! Я
украл часы у хорошего человека, который поверил в мою честность. Берите
меня, товарищи милиционеры!"
поблизости ни одного милиционера. А может, и был, да только голый. А разве
узнаешь милиционера, если он голый! Да и вообще, голый милиционер - это не
милиционер. Никакого трепета перед голым милиционером не испытываешь. Вот,
скажем, товарищ Валигура, милиционер, который живет у нас в селе. Его,
например, местный пьяница Бурмило признает только тогда, когда тот одет по
всей форме. А когда, бывает, возится милиционер у себя в огороде без фуражки
и без кителя, в одних галифе, и в это время позовут его люди утихомирить
Бурмила, и Валигура придет в чем был, то Бурмило на него и смотреть не
хочет, только злится:
сразу становится смирным, как овца, и говорит: "Извините, гражданин
начальник", и идет домой спать.
передай привет подбитому милиционеру.
дороги нет. Так вот, сядем у моста и будем ждать. Или мы его увидим, или он
нас. А с пляжа он еще не ушел. Точно! Куда он без часов пойдет?
возле моста сидеть, чем, высунув язык, бегать по пляжу". Сели мы возле
перил: Ява - с правой стороны, я - с левой. Сидим. Уж солнце на закат
повернуло. Потянулись люди с пляжа домой. Плотной стеной, почти впритирку
друг к другу идут и идут... Аж глазам больно... И голова кругом идет. Разве
заметишь кого-нибудь в такой толпе? Одна надежда, что нас заметят.
нагнулась ко мне, проговорив: "Бедный ребенок", и неожиданно сунула в руку
три копейки. Меня всего так и передернуло - она решила, что я побираюсь.
Опомнился я - женщины уж и след простыл. Так и остался я с тремя
копейками... До чего я дошел, просто беда!... Хорошо, хоть Ява не знает:
из-за людей нам друг друга не видно. Вскочил я тут же и теперь уже стоя
смотрел, а руки за спину спрятал, чтоб снова, не дай бог, не пожертвовали.
ели. Подошел ко мне Ява:
завтра по театрам и найдем его. Тем более, мы знаем, что он царя играет.
него котелок все-таки! Башковитый хлопец! Ну конечно, пойдем завтра по
театрам (в Киеве каких-нибудь пять-шесть театров) и найдем нашего артиста, и
отдадим ему часы, и расскажем все, как было, про утопленника и про все
остальное.
положения!
вместо цифр черточки золотые. И стрелки золотые. И этих стрелок не две, а
целых три. Третья, длинная и тонкая, как волос, по всему циферблату бегает -
секунды отмеряет. Красивые часики. Мы таких еще и не видели.
поноси немного. Завтра уж не придется.
ты такой гордый, давай я поношу.
Даже лицо у него стало строже и серьезнее. Он шел и гордо нес руку с часами,
отставив ее в сторону, прямую и негнущуюся, как палка, и все искоса
поглядывал на нее. Иногда он сгибал ее в локте и подносил к глазам -
смотрел, который час. А меня не замечал и не говорил ни слова, будто меня и
на свете не было.
сказать, "мои", я муки душевные за них принял... А носит их Ява, да еще и
бахвалится, сатана!
наконец не выдержал и сказал:
такой же несолидный, как и был.
дала.
трамвае ехать. А то я уже еле ноги тащу.
Тетка мне милостыню подала, понимаешь, думала, что я нищий.
делать будешь?
Выкинуть? Деньгами только господа капиталисты швыряются. Думали мы с Явой,
думали и, наконец, придумали - отдать настоящему нищему, как только
встретим2...
него вспыхнул охотничий блеск. - Вот здорово! Прямо как преступника искать!
Между прочим, очень важно, что мы знаем, где он живет. В тринадцатой
квартире...