Или... хотя минутку погоди! Я тебе не велел домой ко мне являться. Это -
учти - днем. Но ежели что случится очень срочное, нужен буду, приходи
ночью в любое время. Я ведь не там теперь живу, где раньше, не в Мухачах.
Я здесь, в Жухаловичах, живу - Сенная, девять. Во дворе у меня собака.
Очень строгая! Во двор не заходи. Стучи мне в крайнее окно слева. У меня у
окошка кровать. Тихонько стучи, чтобы не поднять собаку. Чтобы лишнего лаю
не было. Ну опять - до свиданья. Привет. Будь здоровый. Через кладбище
тебе тут будет ближе...
6
время войны, навещая Василия Егоровича Бугреева, он выбирал не ближний,
сравнительно безопасный путь, а, напротив, дальний - через плотинку, через
Почтовую.
артиллерийский склад.
наверняка у него стали бы проверять документы. Тем более на пруду, на
плотинке, в бывшей школе, теперь ортскомендатура и рядом - полиция. Нет уж
- лучше без нужды не рисковать.
стены, посмотрел, как отъезжает Сазон Иванович, помахал ему кепкой и,
усилием воли что-то решительно сжав в себе, вошел в широко распахнутые
ворота.
покойников. Но между теми покойниками, на поле боя, и этими, на кладбище,
кто понимает, - громадная разница.
дубов и ясеней, широко разветвившихся над могилами, над крестами и
памятниками. И опавшая листва шуршит под ногами, издавая горький запах -
запах вина и тлена, грибов и непроточной, плесневелой воды.
длинными лентами, на которых уже слиняли, смытые дождями, скорбные слова.
читать надписи на памятниках и на дощечках под крестами, стараясь не
вглядываться в фотографии усопших, вставленные кое-где в фарфоровые
медальоны. Хочет скорее пересечь поселение мертвых, эту пологую гору,
иссеченную множеством узких тропинок.
другое - еврейское.
кладбищу. Нет, он никогда не бывал здесь. И кладбище это удивляет его
необыкновенной пустынностью.
чахлой травой, в беспорядке расставлены, как разбросаны, бурые и черные
камни памятников, то квадратных, то закругленных, и на них - непонятные
надписи.
по всей местности.
Жухаловичей.
двухэтажный Дворец труда железнодорожников (он здесь был с отцом на вечере
строителей), и церковь Воздвиженья (бабушка тайно от родителей водила его
сюда, когда он был еще маленьким), и кинотеатр "Октябрь" (он много раз
бывал там с сестрами), и Пироговскую больницу (ему там, маленькому, лечили
уши), и ресторан "Буг" (тетка его, тетя Луша, работала в ресторане
судомойкой, он когда-то обедал у нее на кухне, ел котлеты с тонко
нарезанной картошкой и компот в стакане).
деревенскими ребятами пошататься по его улицам. А теперь городок выглядит
мертвым.
Там - базар. Люди все еще чего-то покупают и продают.
забыть - ровно в девять. Или в два часа - на мельнице.
толстым стеклом, на широком ремне. Он снял их под Слуцком с немецкого
офицера. Офицеру тому уже не потребуются больше часы. А Михась часто
должен действовать точно по часам. И Василий Егорович Бугреев ему сказал:
"Желательно, чтобы ты приходил ко мне всегда в одно и то же время. Лучше
всего - в двенадцать. Я тогда дома; А если меня нет или кто лишний у меня
- подкова над дверями, ты увидишь, отодвинута немножко и с подоконника
цветок убран".
спускаться с горы раньше времени. И - странное дело - он как будто
попривык уже к этим бурым и черным памятникам. Рассматривал их теперь
спокойно, без особого, однако, интереса. И сам удивлялся, что
кладбищенская гора уже не очень пугает его. Конечно, ночью здесь не дай
бог ходить. Ночью, впотьмах, наткнешься на какой-нибудь крест или еще на
что. Можно просто с ума сойти. А днем - ничего. Все видно. Хорошо видно. И
далеко.
обомшелая, она всегда тряслась у плотины, когда он проходил мимо. Сейчас
ее трудно было разглядеть. Заслоняло здание бывшей школы.
не испытывал теплых чувств. Даже отвернулся и стал смотреть в другую
сторону - на развалины МТС. И не потому, что в бывшей школе разместилась
ортскомендатура. Нет, просто неприятно было вспоминать, как он учился
здесь. Плохо учился. И его постоянно угнетало состояние виновности перед
учителями, чья строгость и придирчивость никогда не совпадали с его
представлением о справедливости.
согрелось за пазухой то место, куда по утрам, отправляясь на работу,
запихивал еще горячие картофельные лепешки, завернутые матерью в газету и
чистую тряпочку.
Михась отказывался: не маленький, ешь, мол, сама. Но мать смеялась: "Бери,
бери, пока не женатый. Женишься, сахару не поешь. Детям придется
оставлять..."
верилось, что было это все так недавно. Уж очень старыми выглядели отсюда,
со склона горы, развалины МТС, точно это руины какого-то древнего замка на
берегу взволнованной свинцово-сизой реки.
восстанавливает все как было. И он снова чувствует себя тем мальчиком,
каким был тогда, осенью тысяча девятьсот сорокового года, когда его
приняли учеником в мастерскую при МТС.
деревень. Они быстро перезнакомились и дня два крутились без всякого
смысла вокруг тракторов, успев только вымазаться в мазуте.
и адреса, сказал:
Не на речке помойтесь, а вон там у нас есть горячий душ. После с вами
будет разговаривать главный механик...
всему телу, исколотый синей татуировкой. Деревенским ребятам был, конечно,
в диковинку этот разрисованный дядька: на груди распластал крылья орел, на
плечах извиваются змеи, на спине, на лопатках - две голые женщины с
зонтиками.
тихонько посмеиваться.
себя большой мочалкой в мыльной пене.
мальчишки нечаянно толкнули и его, он сказал:
смотрите, два крана. Можно смешивать воду.
но его вдруг обдало горячей водой, и он выругался.
выгонит тебя.
воду. - Я сам, может, скоро стану главным механиком. И может, еще его
самого выгоню...
появиться главный механик. Но он появился неожиданно из душевой. И
оказался - еще более неожиданно - тем разрисованным дядькой. Однако он
смотрел на ребят, только что озоровавших под душем, точно видел их
впервые. С каждым вежливо, как со взрослым, поздоровался за руку, назвался
Бугреев Василий Егорович - и каждого спросил, как его зовут, откуда он,
где учился, что умеет делать. Потом вдруг просительно сказал:
Корнев Павел
Прозоров Александр
Акунин Борис
Фазиль Искандер
Каргалов Вадим
Орлов Алекс