не лучше. Я трудилась без передышки, но мое рвение не давало никакого
результата.
крепкого чаю и вернулась на рабочее место.
кинула быстрый взгляд на папку затрат с проверенными досье и, увидев, что
она также пуста, покачала головой.
голове у меня был все такой же туман. Однако, я не отчаивалась. Необъяснимый
оптимизм придавал мне храбрости. Так, не отрываясь от моих расчетов, я
затевала разговоры с моей начальницей на совершенно отвлеченные темы:
слово "дождь". Мне кажется это знаменательным. Между вами и мной такая же
разница, как между снегом и дождем, что не мешает им обоим состоять из одной
и той же материи.
раз меня охватывала усталость, приступы безнадежности, но, в конце концов,
все заканчивалось смехом.
дырявый мозг. Я была Сизифом бухгалтерии, этаким мифическим персонажем, я
никогда не отчаивалась и в сотый и тысячный раз бралась за неумолимые
вычисления. Между тем в этом было какое-то колдовство: я ошиблась тысячу
раз, это напоминало повторение одной и той же мелодии, если бы мои ошибки не
были каждый раз разными, при каждом пересчете я получала разный результат. Я
была гением.
ту, что обрекла меня на этот каторжный труд. Ее красота захватывала меня.
Единственная вещь, вызывающая у меня сожаление, были ее опрятно прилизанные
средней длины волосы, уложенные неподвижной волной, их непреклонность,
казалось, говорила: "Я -- исполнительная женщина". Тогда, я предавалась
моему любимому занятию: мысленно ерошила ей волосы. Я давала свободу этой
иссиня-черной шевелюре. Мои невидимые пальцы придавали ей изящно-небрежный
вид. Иногда, я, совсем расшалившись, приводила ее прическу в такой
состояние, словно она только что провела бурную ночь любви. Такая жестокость
придавала ее красоте возвышенность.
одинаково.
можно говорить, а что нельзя. Однажды когда я пыталась найти курс шведской
кроны на двадцатое февраля 1990 года, мой рот заговорил сам по себе:
большой буквы "Б". В пять лет я поняла, что мои амбиции неосуществимы. Тогда
я, слегка разбавив вино водой, решила стать Христом. Я воображала свою
смерть на кресте на глазах у всего человечества. В возрасте семи лет я
осознала, что и этого со мной не произойдет. Тогда я скромно решила стать
мучеником. На таком выборе я остановилась на долгие годы, но этого тоже не
случилось.
пасть я уже не могла.
Я не понимала, почему она не отпустила меня, ведь было ясно, что мне не
справиться и с сотой долей моей работы?
офисе. Я считала на калькуляторе и записывала все более и более нелепые
результаты.
охватило чувство свободы. Никогда я не была столь свободной. Я подошла к
окну. Далеко подо мной были огни города. Я была Богом и парила над миром. С
моим телом я расквиталась, выбросив его из окна.
все различать. Я пошла на кухню, налила стакан колы и залпом выпила ее.
Вернувшись в бухгалтерию, я развязала ботинки и закинула их подальше. Я
прыгала со стола на стол, крича от радости.
за другим и разбрасывать вокруг. Оставшись совсем голой, я сделала стойку на
руках, хотя раньше никогда не была на это способна. Я прошла на руках по
соседним столам. Затем, выполнив великолепный кульбит, я прыгнула и
приземлилась на место моей руководительницы.
это не имеет значения. Я царю. Власть меня не интересует. Царить -- это так
прекрасно. Тебе и не снилась моя слава. Слава прекрасна. Ангелы трубят в мою
честь. Этой ночью я на вершине славы и все благодаря тебе. Если бы ты только
знала, что трудишься во славу мне!
Христос оливковых рощ, я же Христос компьютеров. В окружающей меня темноте
возвышается корабельная роща мониторов.
он похож на статую с острова Пасхи. Минула полночь, сегодня пятница, моя
святая пятница, по-французски -- день Венеры, по-японски -- день золота, и
мне сложно понять, какая связь между иудейско-христианским мучением,
латинским сладострастьем и японским обожанием нетленного металла.
время потеряло для меня свое значение и превратилось в калькулятор, на
котором я набирала неправильные числа. Думаю, сейчас Пасха. С высоты моей
Вавилонской башни я смотрю на парк Уэно и вижу заснеженные деревья: цветущие
вишни -- да, вероятно, это Пасха.
счастливой. Бог, становящийся младенцем, - удручающее зрелище. Бедняга,
становящийся Богом, - нечто совсем иное. Я обнимаю компьютер Фубуки и
покрываю его поцелуями. Я тоже мученик на кресте. Что мне нравится в
распятии, это конец. Я, наконец, перестану страдать. Все мое тело сплошь
приколотили гвоздями так, что не остается ни малейшей частички. Мне отсекут
голову ударом сабли, и я больше ничего не буду чувствовать.
последнего дня произведение искусства. Утром мои мучители придут, и я скажу
им: "Я сдаюсь! Убейте меня, но исполните мою последнюю волю: пусть Фубуки
предаст меня смерти. Пусть свернет мне голову, как перец. Черным перцем
потечет моя кровь. Берите и ешьте, потому что мой перец был пролит за вас,
за толпу, перец нового вечного альянса. Вы будете чихать в память обо мне".
меня это не согревало. Я оделась, стуча зубами, легла на пол и, опрокинув на
себя мусорную корзину, потеряла сознание.
и провалилась в бездну.
прикоснуться. Сделала себя неприкасаемой. Это в ее стиле. У нее никакого
чувства собственного достоинства. Когда я говорю ей, что она глупа, она
отвечает, что все гораздо хуже, что она умственно отсталая. И ей
понадобилось пасть еще ниже. Она думает, что сделала себя недоступной, но
она ошибается.
меня нет сил разговаривать. Мне тепло под мусором Юмимото. Я снова впадаю в
забытье.
мокрые от колы, я увидела часы, показывающие десять утра.
холодно сказала мне:
этого на нашем предприятии. Для этого есть станции метро.
переодеться и вымыть голову под умывальником. Когда я вернулась, уборщица
уже убрала следы моего безумия.
были бы способны.
выше моих возможностей. Я вам торжественно заявляю, что отказываюсь от этой
задачи.