решении, которое могла подсказать только самая непримиримая ненависть?
Онорина ни разу не проговорилась тетушке Гобен о том, кто она такая, она
хранит молчание о своем замужестве, так что эта славная и достойная старушка
не может и словечка замолвить в мою пользу, а она - единственный человек в
доме, посвященный в тайну. Остальные ничего не знают; они подавлены страхом,
который внушает имя префекта полиции, и почтением перед всемогуществом
министра. Таким образом, я не могу проникнуть в сердце Онорины: крепость я
взял, но войти в нее невозможно. У меня нет никаких средств воздействия.
Если бы я применил силу, это погубило бы все!
Написать письмо, дать наемному писцу переписать его и доставить Онорине?.. Я
уже думал об этом. Но не грозит ли это третьим переездом? Последний стоил
мне сто пятьдесят тысяч франков. Сначала я приобрел это владение на имя
моего секретаря - того, которого вы заместили. Я застиг этого подлеца, не
знавшего, как чуток мой сон, в ту минуту, когда он отпирал подобранным
ключом шкатулку, где были спрятаны контрдокументы; я кашлянул, он окаменел
от ужаса; на другой день я заставил его продать дом новому подставному лицу
и выгнал вон. О, если бы я не чувствовал, что мои побуждения благородны и
человечны, не видел, как они осуществляются, как расцветают, если бы моя
роль не напоминала порою забот провидения, если бы все существо мое не
радовалось этому, я бы мог подумать в иные минуты, что одержим какой-то
манией! Иногда по ночам я боюсь сойти с ума, меня ужасают внезапные переходы
от вспышек слабой надежды, рвущейся ввысь, к полному отчаянию, низвергающему
меня в такие бездны, глубже которых не найти. Несколько дней назад я
серьезно раздумывал над ужасной развязкой истории Ловласа и Клариссы, говоря
себе:
кров!"
из красивейших особняков в предместье Сент-Оноре. Если мне удастся вновь
завоевать Онорину, я не хочу, чтобы бедняжка видела вот этот старый дом, эту
комнату, откуда она бежала; я хочу перевести свое божество в новый храм, где
она начнет совершенно новую жизнь... Сейчас там идут работы, особняк скоро
превратится в настоящее чудо изящества и вкуса. Мне рассказывали, что
какой-то поэт, охваченный безумной страстью к одной певице, едва успев
влюбиться в нее, купил самую красивую кровать в Париже, еще не зная, как
ответит актриса на его чувства. И вот рассудительного сурового судью,
человека, слывущего мудрым советником престола, этот анекдот взволновал до
глубины души. Оратору Палаты близок и понятен поэт, идеальные мечты которого
питались реальностью. За три дня до прибытия Марии-Луизы Наполеон в Компьене
предавался отдыху на брачной постели... Все великие страсти на один лад. В
любви я - поэт и император!.."
за свой рассудок; он встал с места, шагал по комнате, размахивая руками,
потом вдруг остановился, как бы испуганный горячностью своих речей.
он после довольно долгого молчания.
думаете! По пылкости моих слов вы, должно быть, угадываете, как сильна моя
страсть. Вот уже девять лет она истощает все мои силы; но это ничто в
сравнении с обожанием, которое внушает мне душа, ум, характер, сердце, все
то, что в женщине не составляет чисто женских свойств; словом, все те
пленительные божества из свиты Любви, которые сопутствуют ей и окружают
поэзией мимолетные наслаждения Теперь, оглядываясь в прошлое, я вижу
сокровища ума и сердца Онорины и корю себя, что в дни блаженства так мало
обращал на них внимания, как и все счастливые люди! Изо дня в день я все
отчетливее сознавал, как велика моя утрата, все яснее постигал дивные
совершенства этого своенравного и балованного создания, которое стало таким
сильным и гордым под гнетом нужды, под ударами подлой измены. И этот
небесный цветок гибнет в глуши и одиночестве! Вот мы тут толковали о законе,
- продолжал он с горькой насмешкой, - но закон - это пикет жандармов; мою
жену схватят и приведут сюда насильно! Не значит ли это завоевать труп?
Религия не имеет власти над Онориной, в религии она признает только ее
поэзию, она молится, не слушая предписаний церкви. Я же исчерпал все
возможности: милосердие, доброту, любовь... У меня нет больше сил. Остается
последнее средство для достижения победы - хитрость и терпение, благодаря
которым птицелову удается в конце концов изловить самых недоверчивых, самых
проворных, причудливых и редкостных птиц. Морис, когда де Гранвиль допустил
вполне простительную нескромность и вам открылась тайна моей жизни, я увидел
в этой случайности веление судьбы, одно из тех указаний свыше, которым
повинуются и которых вымаливают игроки в разгар азартной игры... Достаточно
ли вы ко мне привязаны, чтобы романтически пожертвовать собой ради меня?..
его, - я вижу ваши намерения. Ваш первый секретарь хотел взломать вашу
шкатулку; у второго слишком пылкое сердце, - он может влюбиться в вашу жену.
Неужели вы хотите обречь его на гибель, послав прямо в огонь? Сунуть руку в
костер и не обжечься, да разве это возможно?
улице Сен-Мор, в домике огородника, который я освобожу для вас, поселится не
секретарь мой, а мой двоюродный племянник, барон д'Осталь, докладчик дел
Государственного совета...
какая-то коляска подкатила к самому подъезду. Вскоре лакей доложил о госпоже
де Куртвиль с дочерью. У графа Октава была многочисленная родня со стороны
матери. Госпожа де Куртвиль, его кузина, была вдовой судьи округа Сены,
который оставил ее и единственную дочь свою без всякого состояния. Разве
увядающая женщина двадцати девяти лет могла сравниться с двадцатилетней
девушкой, одаренной красотой, какой может наделить идеальную возлюбленную
лишь самое пылкое воображение?
при министре юстиции, в ожидании лучшего, да этот старый особняк в приданое,
- разве не достаточно причин, чтобы не влюбиться в графиню? - шепнул он мне
и, взяв меня под руку, представил госпоже де Куртвиль и ее дочери.
прежде не посмел бы и мечтать, сколько Амелией де Куртвиль, прелесть которой
была умело оттенена искусным туалетом, - матери всячески украшают дочерей,
когда пора выдавать их замуж...
рассказ.
приведенный в порядок, убранный и обставленный с той быстротой, которая
объясняется тремя словами: Париж! Французский мастеровой! Деньги! Я так
влюбился в Амелию, что граф для своего спокойствия не мог большего и желать.
Но достаточно ли я был благоразумен н свои двадцать пять лет для хитрых
замыслов, которые мне предстояло осуществить и от которых зависело счастье
моего друга? Признаюсь, что в разрешении этой задачи я сильно рассчитывал на
помощь дяди, - граф Октав дал мне право посвятить его в тайну, если его
вмешательство представится мне необходимым. Я нанял садовника и сделался
страстным садоводом, чуть ли не маньяком; с неистовым увлечением, якобы
всецело захватившим меня, я занимался распашкой пустыря, обработкой почвы и
разведением цветов. Подобно маньякам Голландии и Англии, я выдавал себя за
любителя лишь одного сорта цветов, - я выращивал только георгины и собирал
все их разновидности. Вы догадываетесь, что мое поведение, вплоть до
мельчайших подробностей, было намечено самим графом; все силы его ума и души
были направлены на тщательную подготовку трагикомедии, которая должна была
разыграться на улице Сен-Мор. Почти каждый вечер, между одиннадцатью и
двенадцатью, как только графиня ложилась спать, Октав, тетушка Гобен и я
держали совет. Старуха при мне давала Октаву пространный отчет о том, как
провела день его жена; он осведомлялся о кушаньях, которые ей подавали к
столу, о ее занятиях, расположении духа, о блюдах, заказанных к обеду на
завтрашний день, о цветах, которые она собиралась делать Я понял, что такое
любовь, доведенная до отчаяния, тройная любовь, идущая от рассудка, от
сердца и от страстного влечения. Октав жил только одним этим часом. За два
месяца, пока длились садовые работы, я и взгляда не кинул на флигель, где
жила моя соседка Я даже не спрашивал, есть ли у меня соседка, хотя сад
графини был отделен от моего лишь низкой изгородью, вдоль которой по ее
распоряжению были посажены кипарисы, уже достигшие четырех футов высоты. В
одно прекрасное утро тетушка Гобен сообщила своей хозяйке о нежданной беде:
какой-то чудак, поселившийся по соседству, собирается разгородить к концу
года оба сада стеною. Нечего и говорить, какое любопытство снедало меня.
Увидеть графиню!.. От этого желания тускнела даже моя зарождавшаяся любовь к
Амелии де Куртвиль. Постройка стены была страшной угрозой для соседнего
владения. Это лишало его притока воздуха, так как садик Онорины стал бы
чем-то вроде узкой полосы, стиснутой между стеной и ее флигелем Флигель
этот, некогда приют утех и развлечений какого-то вельможи, напоминал
карточный домик; в ширину было в нем футов тридцать, а в длину - около ста.
Фасад, расписанный в немецкой манере и увитый цветами до второго этажа,
представлял собою прелестный образчик стиля помпадур, так удачно названного
"рококо". К нему вела длинная липовая аллея. Сад около флигеля и мой пустырь
были расположены в виде топора, рукояткой которого и являлась эта аллея.
Стена урезала бы топор на три четверти. Графиня пришла в отчаяние и спросила
в полном расстройстве:
кажется, он терпеть не может женщин. Он приходится племянником одному
парижскому священнику. Дядюшку-то я разок видела, такой славный старик лет
семидесяти пяти, лицом неказистый, зато обходительный. Люди-то говорят,
будто он нарочно потакает своему племяннику, пусть, мол, забавляется
цветами, чтобы не стряслась с ним беда...
Шилова Юлия
Березин Федор
Каргалов Вадим
Свержин Владимир
Куликов Роман
Посняков Андрей