японской стороны... Это Жаламбе вам сказал?
- Нет. - Фюмроль покачал головой. - У меня есть иные источники.
Как-никак я послан сюда для связи с японцами.
- Слышал, что они не слишком довольны вашей деятельностью, -
переменил тему Катру.
- Вы хотели сказать, бездеятельностью? - Фюмроль качнул
фаянсового болванчика, и тот послушно закивал уродливой головой. - Так
как же насчет списков, мой генерал? Это правда?
- Решайте сами, раз вы осведомлены много лучше меня.
- Значит, правда. - Фюмроль осторожно положил веер на резной
столик, где дымилась чашка ароматного чая с лотосом. В серебряных
ажурных розеточках лежало печенье и арахис, поджаренный с солью и
сахарной пудрой. - Скажите, мой генерал, - спросил Фюмроль, рассеянно
отирая с орешков тонкую шелуху, - зачем мы всякий раз ослабляем себя
перед решительной схваткой? Из трусости или по убеждению? Флагу с
серпом и молотом над Елисейским дворцом Вейган предпочел свастику. Это
мне понятно: он действовал по убеждению. Но здесь, в Индокитае, из
которого нас все равно вышвырнут, чего мы так трясемся? Думаете, это
хоть чуточку умиротворит японцев? Как бы не так. Я терпеть не могу
красных. Еще с раннего детства. Когда слушал рассказы про якобинский
террор, про какого-то из моих прапрадедушек, которому отрубили голову,
у меня сердце ходило ходуном. Впрочем, это так, инфантильная чепуха...
Но у меня действительно нет ни малейшей симпатии к коммунистам. И
все-таки мне было бы приятнее увидеть в Париже Тореза - он хоть
француз, а не эсэсовец в черной униформе. А уж здесь... - Он
пренебрежительно махнул рукой.
- Что здесь? Договаривайте.
- Какая нам польза от того, что японцы арестуют еще несколько
тысяч красных в Китае или в Гонконге? Будь моя воля, я под занавес, не
задумываясь, вооружил бы вьетнамских большевичков. Уж они бы поддали
японцам жару!
- Простите, маркиз, но вы рассуждаете, как дитя. Можно подумать,
что с тех пор, как бонна читала вам про Дантона и Робеспьера, прошел
месяц-другой, а не тридцать лет. Я тоже был бы готов сражаться рядом с
коммунистом-французом против нацистов. Но вы не знаете местных
условий, мой друг. Я сменил на посту генерал-губернатора Жюля Бревье,
провозгласившего демагогический лозунг "ежедневной чашки риса", и
только тем и занимался, что выгребал авгиевы конюшни. Это мне выпала
нелегкая участь сражаться с кошмаром, который достался нам в
наследство от печальной памяти Народного фронта. Легальная компартия,
профсоюзы, забастовки? Для Индокитая это было смерти подобно. Можете
верить моему опыту. И я рад, что именно мне удалось раздавить
многоголовую гидру.
- Мне трудно что-либо возразить вам, потому что вы действительно
долго варились во всей этой кухне, а я всего лишь желторотый неофит. И
если бы мы не готовились драпать отсюда, ваши слова, несомненно,
произвели бы на меня большое впечатление. А так... Не все ли равно,
кто тут останется после нас?
- Далеко не все равно. Я знаю Деку и отдаю себе отчет в том, что
сегодня он здесь нужнее меня. Свобода от принципов дает большую
свободу маневра. Уверен, что Деку тактикой мелких уступок и долгих
проволочек удастся выиграть время и спасти Индокитай для Франции. С
японцами можно хоть о чем-то договориться, а коммунисты... - Катру
безнадежно махнул рукой. - Они готовы и сами погибнуть и погубить
все... Внутри страны Франция не встретила бы никакой оппозиции,
никакого сопротивления своему присутствию и протекторату, если бы не
компартия. Она насчитывает в своих рядах приблизительно тридцать тысяч
членов, людей непреклонных, опасных, слепо верящих в свою доктрину.
Лихорадочно замигав, потухли лампы. Умолк голос диктора в
радиоприемнике. Зеленый глазок индикатора остывал в глухой тьме.
- Черт знает что такое. - Катру раздраженно позвонил в
колокольчик.
- И часто так бывает? - откинувшись в кресле, спросил Фюмроль.
- Последнее время чуть ли не ежедневно. Наверняка саботаж! Я
приказал полиции произвести расследование, но они что-то не торопятся.
Тотальное размягчение мозгов. Но меня это уже не касается.
Неслышно ступая, вошел с зажженным канделябром Тхуан и унес
недопитые чашки.
- Да, чуть не забыл! - спохватился Катру. - Могу я обратиться к
вам с просьбой?
- Сделайте одолжение, мой генерал. Все, что в моих силах...
- Безусловно, в ваших. Возьмите Тхуана, маркиз. Он один из
немногих, к кому я искренне привязался в этой стране. Хочется отдать
его в хорошие руки. Вы не пожалеете.
- Мне остается лишь от души поблагодарить вас, - поддался
уговорам Фюмроль.
- Это мне следует выразить благодарность.
- Скажите, мой генерал, сегодня электричество отключалось уже
дважды? - сменил тему разговора Фюмроль.
- По-моему, нет. У меня весь вечер горел свет. А в чем дело?
- Мне показалось, что в "Метрополе" ток отключился несколько
раньше. Возможно, просто перегорели предохранители... Как вы считаете,
Америка вступит в войну?
- Рузвельт едва ли позволит нацистам доконать Англию. Но, с
другой стороны, в конгрессе слишком сильны изоляционные тенденции. Как
вы находите Жаламбе?
- Своеобразный человек, - осторожно заметил Фюмроль.
- Это прирожденный охотник на двуногую дичь. Плюс ко всему, у
него начисто отсутствуют какие-либо принципы. Незаменимые качества для
службы в колониях.
x x x
Приближался тет чунг тху - один из прекраснейших дней года, когда
под яркой и совершенной в своей полноте луной пятнадцатой ночи люди
встречают середину осени. Веселым карнавалом с затейливым фейерверком
и пляской чудовищ в ярко раскрашенных масках из папье-маше празднуют
на вьетнамской земле плодотворящее полнолуние. Неуловимый волнующий
миг таинственного преображения природы, когда льдисто мерцает на
листьях банана широкий след улитки и роса придает нефритовую
полупрозрачность зеленым зернам риса.
В эту ночь детям дарят сладости и затейливые игрушки. На рынке и
ремесленных улицах долго не затихает праздничное столпотворение. Дети
сами вылавливают из аквариумов золотых рыбок, выбирают в Бумажном ряду
пестрые фонарики и веера. А в Серебряном ряду в театре кайлыонг
рокочут барабаны. Жизнь и смерть встречаются в осеннее полнолуние.
Отмирает колос, и остается зерно. Уходят старики, и смеются дети.
В самый разгар карнавала из ворот главного губернского управления
жандармерии, что находилось в Барабанном ряду, по соседству с
"Обществом умственного и морального совершенствования", выехал крытый
фургон. Завывая сиреной, он медленно продвигался сквозь оживленные
толпы, заполнившие и тротуары, и мостовые. Монтер Нго Конг Дык бежал
за фургоном до самого озера и отстал только тогда, когда, вырвавшись
на простор, шофер в полицейской форме дал полный газ.
Когда жандармы оцепили помещение "Сентраль Электрик", Дык
находился на электростанции. И это спасло его. Узнав о начавшихся
арестах, он, а с ним еще трое товарищей, без промедления выбежали на
улицу и разошлись в разные стороны.
Когда Дык немного успокоился и смог трезво оценить положение, он
понял, что совершил ошибку, не договорившись с ребятами о встрече. Дык
остался совершенно один, без крова над головой и денег. Домой
возвращаться было рискованно, а студента взяли еще на прошлой неделе
после разгона солдатской демонстрации. Тогда же, узнав об арестах
агитаторов на военных базах, скрылся в неизвестном направлении Танг.
Других явок Дык не имел. Слоняясь по улицам, он решил искать приют на
сампане дедушки Вема. Там можно было спокойно выждать несколько дней,
пока уляжется азарт погони, чтобы попытаться потом установить связь
хотя бы с ребятами на электростанции. Прежде, однако, следовало
выяснить, кого взяли. Дык знал, что задержанных доставляют на
внутренний двор, куда, разумеется, не проберешься. Он рассчитывал
только на случай. Вдруг фургон остановится перед главным подъездом и
хоть на миг покажется чье-то знакомое лицо или кто-нибудь из
арестованных ухитрится бросить записку. Но кроме машин, которые то
въезжали, то выезжали из железных, выкрашенных ярко-зеленой краской
ворот, он ничего не, увидел. Лишь однажды показалось, что в сумраке
зарешеченного оконца мелькнула голова студента Виена, и Дык безотчетно
побежал за машиной.
"Как глупо", - подумал он, провожая ее взглядом. Оставалось одно:
искать приюта на сампане.
Дедушка Вем встретил Дыка как родного. Заметив однажды, что
молодой монтер теряется и бледнеет при виде внучки, старик стал
почитать его за жениха. "Девочке и вправду пора замуж, - с
бесхитростной мудростью рассуждал он. - Недаром говорят, что лиана
взбирается ввысь только благодаря дереву. А Дык парень надежный,
несмотря на свою молодость, выбился в синие куртки1, и ей не придется
голодать в его доме".
1 Так называли во Вьетнаме квалифицированных рабочих.
- Здравствуй, внучек, здравствуй, - ласково обнял его Вем. - А мы
с внучкой уже заждались тебя.
- И что это вы, дедушка, говорите! - гневно притопнула крохотной
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Браун Дэн
Куликов Роман
Володихин Дмитрий