сюда раньше. Какие там следы! Лес был первозданен в своей дремучей
первобытной дикости.
грани, что отделяла явь от царства грез. И привиделась ему Земля - тихая и
ласковая, возрожденная из копоти, асфальтового угара и мрака гигантских
городов, его родная Земля, Век бы прожить на ней и не видеть бы ни
Дальнего, ни Ближнего Космоса.
неизведанное. Снился Ивану какой-то не знакомый ему батюшка-священник, и
говорили они о чем-то долго и страстно, но о чем, он не мог уразуметь,
будто говорил за него некто другой, более мудрый, старый, проживший жизнь
непростую. И было Ивану досадно, неуютно. Они бродили по полю, вдалеке
темнел лес, а ветер гнал по густой нечесанной травушке волны, и казалось,
это озеро - светлое и загадочное. Ветер трепал длинные волосы батюшки,
ворошил бороду, но тот ничего не замечал, он все пытался втолковать Ивану
что-то недоступное, непонятное, и никак не мог. Они не понимали друг
друга. Но все равно - на Земле было дивно хорошо! Просыпаться не хотелось.
А батюшка все говорил, что Иван должен зажить по-новому, что он уже давно
готов, что он уже и жил по-новому, он уже был кем-то, а теперь только
должен опять обрести самого себя. И Иван был непротив обрести - но как
обрести, что обрести... Ветер уносил ответы. И он не мог разобраться в
себе, он молчал. Но вместе с тем Иван знал, что это обретение себя уже
началось, что с каждым пробуждением он становится немножко другим, вернее,
он возвращается в себя, это сейчас - он не совсем он. Путаница! Нелепая
путаница! Он спал очень долго, не меньше трех часов.
всех сторон. "Гады! Что за гады!" - подумал Иван, ничем не выдавая
пробуждения.
Они держались стаей, вздрагивая от нетерпения в одновременно от боязни
сделать первый шаг, наброситься на него. Но какая же это стая! В стае все".
Ургона. Стая есть стая! А его окружал страшный жуткий сброд. Прямо перед
глазами стоял на полусогнутых трясущихся лапах-былинках пузатый, наверное
страдающий водянкой полупрозрачный шакал с человеческими глазами на
звериной морде - с высунутого дрожащего языка у него капала слюна. Почти
под ногами у него притаился в сохлой траве нелепый руконогий червь,
кольчатый и омерзительный, но также ненасытно глядящий желтыми круглыми
глазищами на жертву. Прямо за ним возвышалась неповоротливая туша,
усеянная щупальцами и бородавками. Глаз у туши не было, зато она
беспрестанно шумно сопела и портила воздух. По другую сторону от шакала,
слившись в одно тело, замерли три плоских бледных фигуры, почти
человеческого вида, но такие изможденные и вялые, что смотреть на них было
тошно. Зато как смотрели они!
Слева эти твари разглядывались получше. И чего только не было слева.
Казалось, со всего белого, а скорее всего совсем не белого света собрали
всю гнусь, погань и нечисть да привели на малую ночную полянку в нехороший
лес. Именно нечисть, иначе и не назовешь.
гады с трудом себя сдерживают. Ну что ж, Иван не привык плыть по волнам.
Хватит уже ждать да догонять. Он открыл глаза и уставился впрямую на
шакала. Тот задрожал как-то уж совсем дико, затрясся и вдруг завыл
пронзительным мерзким воем. Стоявшие рядом с ним твари отпрянули от него,
отступили на дватри шага, у кого как получилось. А кольчатый гнусный червь
с желтыми глазами наоборот - пополз к Ивану, медленно выгибая свою
бесхребетную бледно-зеленую спину. Ну, ползи, ползи, дружок, мы тебя
приветим! - подумал Иван. И не дожидаясь, пока мягкий клюв этой гадины
коснется его ноги, отработанным молниеносным приемом размозжил ее плоскую
безмозглую головенку прикладом лучемета.
как земная змея, у которой отрубили голову. Но Иван не смотрел на него. Он
был готов поочередно или скопом расправиться с этой разношерстной стаей.
Это не противник, не враг! Его противником может быть существо наделенное
помимо силы разумом.
опередил этих тварей, он уже был на ногах. И он не отбивался. Он нападал:
трещали хребты, вылетали клыки из пастей, обвисали на переломленньгх шеях
головы гадин, он их бил прикладом, бил кулаками, ногами, он крушил их, не
считая нужным хотя бы раз нажать на спусковой крюк лучемета или
парализаторов. Ему вдруг захотелось выместить на ком-то свою злость, свое
непонимание происходящего, свою душевную сумятицу, обиду жгучую. И он
молотил этих лесных зверюг так, как их и их родичей еще наверное никто и
никогда не молотил.
предсмертный вой - все сливалось в жуткую какафонию, эхом неслось под
сводами безмолвного до того леса. Иван бил их беспощадно, не давая бежать,
отрезая все ходы к отступлению, настигая и добивая одним точным ударом...
Они уже и не сопротивлялись - они были охвачены животной безумной паникой.
А он все бил их! Этих гадин нельзя было жалеть, эта нежить не заслуживала
жизни!
клочья трупы нежити и отдельные члены, корчась, извиваясь, содрогаясь,
уползали в лес.
его с лап. Потом подхватил за задние и кряду раз пять приложил о ствол
шипастого пахучего дерева. И наконец, уже зверея от мерзкой жижи, которую
нельзя было назвать кровью, но которая заливала его лицо, руки,, ноги,
Иван разодрал шакала напополам, швырнул к змеящемуся ручью. И затих.
изодранные половины шакальего тела, потрепыхавшись немного, поползли в
разные стороны, но за стволы, за стволы этих мрачных корявых деревьев.
выступ, вгрызаясь в мшистую землю, вытягиваясь, истекая зловонной жижей,
но ползли, ползли! Ивану стало нехорошо и от увиденного, и от содеянного.
Зачем было так выходить из себя! Эту нежить достаточно было пугнуть
хорошенько, и все! Зря он так, зря! Но какое-то внутреннее чувство
подсказывало - все верн'-), только так, ведь нежить набирает силы из
бессилия противника, ей нельзя давать пощады, ибо она, властвуя над
слабыми, не щадит никого и никогда!
чиста. Лишь чьи-то пузырящиеся внутренности поблескивали в-тусклом свете
да все продолжал извиваться безголовый червь, видно, он был иной породы,
чем прочая погань. Плевать! Ивану было плевать на всех гадов этой планеты!
Он уже не верил, что тут мог быть кто-то нуждающийся в помощи, тем более,
кто-то сумевший послать кодированный сигнал в такую фантастическую даль.
Да, Земля была сказочно далеко отсюда. Можно считать, что ее и вовсе не
было, ибо такие расстояния сводили на нет все, что лежало за ними. Эх,
Земля, Земля!
легких. - Выходи на честный бой!
И он с силой ударил себя по колену.
почивал: Что-то с ним происходило не то, что-то непонятное и незнакомое
ему самому. Никогда в жизни он не стал бы вести себя столь дико и
неосмотрительно, как он вел только что. Это же был вызов, так можно было
расстаться с жизнью ни за грош! Глупо!
над собой не терял, он крушил эту нежить расчетливо и верно. Ну а теперь?
Что дальше?
вылетел. Только из-за ствола вдруг вытянулся безразмерный бледненький, но
прочный отросток и принялся шустро и деловито прикручивать Ивана к дереву.
Ничего у травянисто-пресмыкающегося паразита, конечно, не вышло - Иван
сразу пресек все это дело, выдрав из ствола корневище-голову паразита и
отшвырнув за ручей. Это не опасности, не те, кого можно испугаться!
чувствовал в себе силы продолжать путь.
лесу непредсказуемыми. И потому, когда где-то наверху слегка забрежжило,
хотя по Иванову расчету было еще совсем не время, он не удивился. Ночь
прошла нормально, и слава Богу!
воспринимался как свет - привыкнуть к нему было делом недолгим. А раз
утро, значит, пора в путь!
норы торчали останки червя, ктото их торопливо утягивал вниз, под землю.
Больше ничего не было. Лишь валялся под стволом пахучего шипастого дерева
боевой гамма-резак, оброненный Иваном.
новехонек и целехонек.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Мацумото Сэйте
Шекли Роберт
Гуревич Георгий
Майер Стефани