размышляя о чем-то в своем одиночестве. Тут однажды к нему подошел аббат
Лафон, сказавший:
жить один человек - император Наполеон, он же и генерал Бонапарт...
Sante" возникли слухи, будто генерал занят историей войн из эпохи
Французской республики.
войн, господа, а демагогии, столь любезной его якобинскому сердцу. В
дымящемся навозе революции он, как петух, будет выкапывать зерна, давно уже
сгнившие.
им значения. Мале трудился над книгой, которую ему хотелось бы назвать
"ХРЕСТОМАТИЕЙ РЕВОЛЮЦИИ". Обращаясь к потомству, Мале хотел заранее
предостеречь Революцию Будущего от скорбных ошибок великой Революции
Прошлого:
дорвались до высшей власти... Не в этом ли и таится печальная развязка нашей
революции?
бумаги, торчавший из-под дверей комнаты Мале. Маркиз не отличался особой
щепетильностью в вопросах чести и, потянув бумажку к себе, вытащил наружу
всю страницу рукописи. С удивлением он прочел:
дурмана свободы, они уже забывают о мерах предосторожности. Скоро замешивают
новую квашню из лести и славословий, чтобы слепить для себя из этого
зловонного теста нового Идола. И власть этого искусственно созданного Идола
бывает для нации гораздо опаснее, нежели примитивный деспотизм эпох, уже
разрушенных Революцией..." В этих словах Мале разоблачал культ Наполеона!
генерал! Только побывав в море революций, мы поняли, как покоен был бережок
старой монархии...
чересчур восторженного гостя.
светлейший скудоумец, и никогда меня не поймете...
толстяк аббат носил под сутаной короткие штаны-culottes - из черной
сверкающей парчи.
немножко отшельником...
перевода в клинику". Генерал еще в тюрьме Ла-Форса обнаружил в соседе по
камере изворотливый гибкий ум. Мале почему-то сразу решил, что аббату
наверняка недостает личной храбрости, но зато Лафону нельзя было отказать в
разумности. До ареста он был скромным кюре в приходе Бордо. Надо полагать,
пастырь он был далеко не мирный, ибо радел больше всего о папе Пие VII,
нежели о нуждах своей паствы. Римского папу из заточения Фонтенбло он не
выручил (папа и не знал, что у него есть такой заступник), зато сам Лафон
угодил под сень гостеприимного пансиона для сумасшедших.
просторно, как арабу в пустыне...
различных по духу человека, они ненавидели Наполеона в трех ипостасях:
генерал Мале - как республиканец узурпатора, аббат Лафон - как страдалец за
главу унижаемой церкви, а испанец Каамано - как патриот, родина которого
была растоптана сапогами наполеоновской гвардии.
когда-нибудь сдохнет. Даже одна случайная пуля может решить судьбу его
самого, его империи и нас с вами!
Надеюсь, я верно вас понял?
прохиндей, и сам не заметил, как попался в ловко расставленные перед ним
сети.
вам об этом милом разговоре...
Исписывая страницы безобразным почерком, Мале все перестрадал заново: победы
и поражения, предательства и благородство, опьянение торжеством и даже
нищенство в заброшенных гарнизонах возмущенной Вандеи.
у вас знакомого переписчика?
генералу пухлым пальцем. - В вашем возрасте писание любовных мадригалов для
дам уже сомнительно.
В мои пятьдесят восемь лет неплохо бы качать на коленях сопливого внука или
строить амуры с молоденькой кухаркой. Однако... - Тут генерал шлепнул
ладонью по неряшливой рукописи. - Вот, разрешаю взглянуть...
только и ждал этого момента, но - странное дело! - начал с последней
страницы. Дважды прочел ее.
в разъяснении своих принципов. Если бы ваши идеалы, как и мои, оказались
завершены, то вы (простите великодушно) не сидели бы здесь на правах
помешанного!
***
грубо, а Лафон героически продирался сквозь заросли генеральских выводов,
красивыми оборотами он старательно приукрашивал по-солдатски лапидарную речь
генерала.
как только сядут к столу. А прекрасно пишущие совсем беспомощны в разговоре.
И только бездарности вроде меня умеют прилично делать и то и другое.
любите, чтобы оружие было хорошо заточено...
Парижа, и смышленый студент Бутри - приятель Каамано. Люди они были молодые,
в заработке нуждались, а потому исполняли переписку бумаг генерала весьма
охотно и бойко.
возгласы "Марсельезы", Мале обрисовал худший вид "Карманьолы" - танец
буржуазии, которая отплясывала на братских могилах, и в ушах распутных девок
сверкали серьги, сделанные в форме крохотных гильотин. Мале уже подбирался к
таинствам восшествия на престол Наполеона, к секретам его побед и власти...
И теперь аббат Лафон с трусливой поспешностью разжижал страницы "Хрестоматии
Революции".
двадцать лет каторги в Кайенне. Я позволю себе исправить ее.., вот так!
Теперь вы получите за нее в худшем случае три года Венсеннского замка. Это
уже не так страшно...
для переписки. Но если бы они исполняли работу не машинально, то, пожалуй,
могли бы заработать и больше, отнеся эту рукопись прямо на набережную
Малакке - к министру полиции. С помощью жены Мале возобновил связи с бывшими
друзьями в армии, и теперь Рато часто разносил по Парижу его письма, причем
адресатами иногда были военачальники и с громкими именами. Пребывание в их
богатых передних льстило захудалому капралу; уповая на связи опального Мале,
честолюбивый Рато втуне надеялся устроить свою карьеру. Он был бы удивлен,
узнай только, что Мале уже раскусил его хиленькое тщеславие; мало того! - он
мысленно уже включил капрала Рато - как маленькое звено - в цепочку событий
будущего...
ответ на выраженные ей сожаления по поводу печальной участи мужа она как бы
удивлялась:
совсем оправился после пережитого, но службе его болезнь помешать не
может...
их действие в самом Париже, чаще прежнего появляясь в столичном свете.
Иногда ее спрашивали:
вместе с мужем? Каковы сейчас его планы?
которые можно истолковать двояко:
исподволь, полуофициальное мнение Парижа было подготовлено к тому, что
генерал Мале реабилитирован и бодрствует где-то в гарнизонах провинции. В