Чтение 8–й страницы книги ~Предела нет~

мириадами широко раскрытых, неподвижных, злых глаз, обращенных в его
сторону. Сад был похож на развернутый надменно хвост павлина!

Но едва лишь вспомнился этот пугающий глазастый хвост, как сердце опять
суматошно заметалось, заколотилось в груди...

Колесников сказал себе: "Спи! Не думай больше о саде! Думай о
чем-нибудь другом, очень хорошем!"

И тогда он сделал то, что обычно запрещал себе делать. Он позвал на
помощь Нину.

Ему почти сразу удалось увидеть себя с Ниной на берегу моря.

Как придирчивая покупательница в ювелирном магазине, она перебирает
ракушки и разноцветные камешки. Лучшие откладывает в сторону, остальные
струйкой пропускает между пальцами и, склонив набок кудрявую голову,
прислушивается к их тихому звяканью-перестуку. Домой, в Москву, хочет
увезти только самые красивые, самые звонкие!

А он разлегся рядом на сырой гальке и, закинув руки за голову,
снисходительно объясняет подружке про Черное море.

Правда, сейчас оно не в лучшем своем виде - серое, неприветливое,
февральское. Коренному крымчаку даже неловко перед приезжей за свое море.
Приехала бы она сюда весной, или летом, или осенью!

Нина отрывается порой от ракушек и доверчиво взглядывает на своего
спутника. Глаза у нее такие милые, оживленные, чуть косо поставленные!

Удивительно, до чего эти глаза, не умели лгать!

В первый день знакомства посмотрели строго-отчужденно, потом, через два
или три дня, потеплели и, наконец, стали такими, как сейчас, - сияющими,
счастливыми, влюбленными.

Зато спустя несколько лет - в Севастополе - они были уже совсем другие:
смущенные и робкие. Виновато, с мольбой о прощении, смотрели на него.

Но - стоп! Дальше вспоминать нельзя! Он выскочил на запретный красный
свет!..

Нужно рисовать Нину в своем воображении только такой, какой видел ее в
доме отдыха на южном берегу, - худенькой, совсем юной, почти подростком.
Впоследствии-то она выровнялась, стала красивой, статной. Но тогда она уже
не любила его.

...Узкой тропинкой поднимаются они с пляжа. Алыча, которая первой
расцветает из всех деревьев в Крыму, перегородила путь ветками.

Нина притягивает к себе одну из веток.

"Какая же ты красавица! - шепчет она, прижимаясь щекой к белым пушистым
цветам. - Я бы хотела быть похожей на тебя!"

Хотя нет, он ошибся! День как раз выдался солнечный, впервые за все
время, и море было синим, празднично синим. А прибой в спокойном сознании
своей силы ударял через правильные промежутки времени о берег...

Сердце Колесникова, лежащего на тюфяке в тюремной камере, бьется уже
равномернее, реже, подчиняясь ритму прибоя. Сверкающее пространство
наплывает и наплывает из-за горизонта. Что-то шепчет на ухо волна. Тишина.
Тепло. Покой...

Но это уже был сон.

Море покачивало Колесникова между пологих холмов по-матерински бережно,
будто убаюкивая в объятиях измученного, уснувшего наконец ребенка...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. НАГРАЖДЕН ПОСМЕРТНО

Скрипнула входная дверь. Моряки, курившие в молчании у стола,
оглянулись и встали. Пригибаясь, чтобы не задеть головой за притолоку
двери, вошел старший лейтенант, детина высоченного роста.

- Бр-р! Ну и погодка! - сказал он, стряхивая с фуражки капли воды. -
Сидите, сидите, товарищи! Говорят, в Австрии климат лучше, чем в России.
Кой черт лучше! Вторая половина апреля, а дождит, как в ноябре.

Сняв шинель и вытирая платком мокрое лицо, он подсел к круглому
столику, над которым висят часы с кукушкой.

- Да, кстати! Пришел приказ о награждении за Эстергом-Татскую операцию.
Колесникову орден Отечественной войны первой степени посмертно!

За столом оживились.

- Не торопятся, батя, в наградном отделе-то: когда эта операция была, а
приказ только сейчас вышел!

- И вроде бы скуповато дали, а? Я бы, например, ему безо всякого Знамя
дал. Он же подсвечивал фонарем до самого конца, пока не убили!

- Зато жене орден отдадут. Останется в семье навечно [орден
Отечественной войны в отличие от других орденов остается после смерти
награжденного в его семье].

- А Колесников был холостой.

- Хотя да. Я и забыл...

Перед нами знаменитый отряд разведки Краснознаменной Дунайской
флотилии. Часть разведчиков на задании, остальные отдыхают.

Расположились они в брошенном хозяевами доме, который стоит на отшибе,
на самой окраине населенного пункта. Это удобнее, меньше беспокойства. Не
то пришлось бы отселять жителей из соседних домов. В любых условиях, в том
числе и на отдыхе, разведчики обязаны сохранять инкогнито. Вражеская
контрразведка, пытаясь парировать действия наших разведчиков, неустанно
стремится засечь их местопребывание.

Дунай неподалеку от дома, в каких-нибудь полутораста метрах. Там, под
охраной часового, покачиваются у причала катера и полуглиссера отряда - от
самого Измаила разведчики со всей флотилией продвигаются по воде.

Позади - Вена. Впереди - Верхняя Австрия.

Круг света от лампы под абажуром падает на стол, застеленный клеенкой.
Четыре разведчика играют в домино. Несколько человек старательно орудуют
иглой, чиня свою одежду. Остальные просто сидят у стола, разморенные
теплом, покуривая, перебрасываясь репликами, наслаждаясь иллюзией
домашнего уюта.

Старший лейтенант не принимает участия в разговоре. Он вытащил из
нагрудного кармана кителя зеркальце и, прислонив его к чугунной
пепельнице, принялся расчесывать свою не очень густую, но франтовскую,
раздвоенную бородку. Процедура эта не привлекает к себе внимания. Она
традиционна. Все на флотилии знают, как заботится старший лейтенант о
своей бороде, хотя ему скоро предстоит расстаться с нею - дал зарок не
брить ее до победы над фашистской Германией.

Он молод, на днях исполнилось двадцать пять. Большинство его
подчиненных - его ровесники, некоторые даже постарше, но ненамного, на
год, на два. Не следует, однако, думать, что борода отпущена ради
солидности. Ничуть! И без бороды авторитет старшего лейтенанта, иначе
бати, непререкаем среди разведчиков.

Батя - это нечто вроде почетного звания. Разведчики сами дают его
командиру. А могут - в иных случаях - и не дать!

К нынешнему своему командиру они присматривались долго, что-то около
года. И все это время называли его согласно уставу: "товарищ старший
лейтенант". Батей качали называть только после того, как он вывел из боя
под Туапсе весь отряд через Чертов мост, вдобавок без потерь.

Сейчас он не принимает участия в разговоре. Расчесав бороду, положил на
столик свой планшет - собрался поработать немного перед сном.

За большим столом продолжают вспоминать о Колесникове.

- Не то что Знамя, ему бы по совокупности орден Ленина дать! Неужели не
заслужил? Вот кто действительно ни с чем не считался - лишь бы получше
выполнить задание! Помните, как мы двух "языков" из Буды по
канализационной трубе волокли, а майору немецкому стало плохо, начал было
совсем доходить? Кто с себя маску противогаза содрал и на немца напялил? И
ведь батя ему не приказывал, он сам на это решился.

- А кто огневую точку погасил у горы Индюк? Тенью прополз под дзотом и
ухнул противотанковую в амбразуру!

- Он, помимо того, что бесстрашный, очень добросовестный был. У
Эстергома с места не сдвинулся, потому что не имел права сдвинуться. А
ведь в шлюпчонке своей под пулями и снарядами сидел, в аду кромешном! Там
же ад был, верно?

- Еще какой ад-то!

- А я до сих пор, хлопцы, не пойму: как шлюпчонка его уцелела? Только
очень сильно накренилась и воды набрала.

- Накренилась, когда его за борт кинуло, так надо понимать.

- Хорошо, хоть сразу умер, не мучился.

- Это, конечно, хорошо...

В ту ночь по пути следования бронекатеров были расставлены шесть
разведчиков на опасных в навигационном отношении участках фарватера.
Младший лейтенант Колесников находился в самом ответственном пункте, возле
узкого прохода между фермами эстергомского моста, обвалившимися в воду.

Возвращаясь на исходе ночи после высадки десанта, катерники подобрали
только пять разведчиков. Колесникова не нашли. В полузатопленной шлюпке
была лишь его шапка. Очевидно, он был убит или тяжело ранен и свалился за
борт с автоматом и сигнальным фонарем.

На минуту или две у стола воцаряется молчание.

- А дали бы еще тот орден ему, если бы он жив остался? - нарушает
молчание чей-то скептический прокуренный бас.

- Почему?

- Начудил бы, отколол чего-нибудь на радостях, что, в таком аду
побывав, жив остался. Не первый же случай! Что-что, а пошуметь на отдыхе
он любил. И после Буды награждение мимо проехало.