Чтение 8–й страницы книги ~Дорога на Урман~

- На кой хрен? - так же подозрительно вопрошал Желудок.

- А-а, путевку мне на шпалозаводе дали...

- Стахановец, что ль? - враждебно-презрительно спросил один из
бандитов, одетый в солдатскую форму без знаков различия.

- Какой там! Даже в профсоюзе не состоял. - Иннокентий уже оправился
от легкого замешательства. Но хмель ударил в голову, и он говорил как-то
особенно развязно, без надобности жестикулируя.

- Врешь, - убежденно произнес Желудок. - Путевки только коммунистам и
стахановцам дают.

- Ксплуататоры! - злобно пробурчал бандит в солдатском
обмундировании, глядя куда-то в сторону дальних сопок.

- Да побожусь! - Стахеев уже стоял на коленях и, позабыв про еду,
вдохновенно врал. - Стахановцев всех в область угнали на совещание. И тут
звонят: на шпалозавод путевка есть, дайте лучшему рабочему. А я как раз на
сверхурочной погрузке три дня стоял - хошь не хошь норму перекрыл.
Директор гля на доску - ну, где передовых-то за неделю пишут, - смотрит
он, значит: Стахеев. И - дать, мол, ему...

- Ну чего было-то? В Крыму, то есть, - уже с интересом спросил
Желудок.

- Хэ-э, ровно князь жил. Значит, так: пальмы тебе, балюстрада...

- Это как так - люстрада? - встрял бандит в солдатском.

- Ну, столбики беленькие по набережной, на манер забора. Чтоб
красиво.

- А-а, - разочарованно протянул бандит.

- Идем дальше, - продолжал Стахеев. - Санатории - пять этажей.
Колонны, натурально. На крыше - статуи.

- Бабы голые? - умильно улыбнулся Желудок.

- Почему бабы? Шахтеры. Металлурги. Эти... как их... конструкторы.

- Дерьма-то, - сплюнул Желудок.

- Не, красиво тоже, - возразил Стахеев. - Ну ладно, поднимаешься по
ступеням, заходишь. Мрамор везде, вазы, понимаешь, понаставлены... Ладно,
дальше топаешь, ключ берешь... Заходишь в палату. Там... - Стахеев даже
глаза прикрыл от восторга. - Кровать никелированная, тумбочка белая. Диван
во такой. На столике патефон стоит. В углу радио. Сюда посмотришь - дверь.
Туда посмотришь - дверь. Первую открыл - унитаз тебе стоит. Другую дверь
открыл - ванна. Тут же аптечка с зеркалом - хошь брейся, хошь
причесывайся.

Стахеев невольно усмехнулся, припомнив, как он на самом деле впервые
попал в санаторий под Севастополем. Прошло всего несколько дней с тех пор,
как он, давно не видевший своего отражения, заглянул в зеркальце аптечки,
висевшей в ванной санаторной палаты, и увидел свое чумазое неулыбчивое
лицо. Тогда он помочил пятерню под краном, из которого еле сочилась вода.
Пригладил волосы. Огляделся. Все вокруг было усыпано осколками кафеля и
кусками штукатурки. На стенах виднелись клетки дранки.

Он вышел из ванной. По номеру расхаживали солдаты с автоматами на
груди. Один из них сел на диван, стал с восторженной улыбкой
раскачиваться, показывая большой палец. Другой открыл патефон, принялся
искать в груде разбитых пластинок хотя бы одну уцелевшую.

Стахеев подошел к двери на балкон и замер, глядя на охваченный
пожарами город, на пустынное море. Среди зданий то и дело вздымались
пыльные облака разрывов.

С балкона были хорошо видны статуи у фасада санатория. Часть из них
пострадала, другие еще стояли во всем своем довоенном великолепии, но
клочья дыма, проносящиеся над ними, как бы подчеркивали их недолговечность
и хрупкость...

- Ну, давай рожай! - торопил Желудок. - Чего застрял опять?

- Ну вот, - продолжал Стахеев. - Проснулся ты в номере. Побрился.
Причесался. Поодеколонился. Гладишь пижаму, надеваешь - и на набережную.
Хочешь - велосипед берешь. И девушек катать. А там репродукторы везде,
музыка целый день гремит.

Он прикрыл глаза и неожиданно для самого себя запел:

- Утомленное солнце тихо с морем прощалось...

- Как-как? Ну-к, снова давай, - закричал Желудок.

Иннокентий набрал воздуху в легкие и, плавно помахивая рукой, снова
запел: <Утомленное солнце тихо с морем прощалось...>

Молчавшие до сих пор бандиты одобрительно загудели, глядя на Стахеева
с полной симпатией. А Иннокентий, пьяно улыбаясь, смотрел победителем,
будто и впрямь упиваясь произведенным эффектом.

Нестерпимая жара загнала всех в бараки. Только двое часовых,
назначенных Кабаковым, затаились в кустах с винтовками в руках.

Стахеев лежал на нарах в землянке рядом с Желудком и делал вид, что
дремлет. Конопатый то и дело вставал, шумно пил воду из ведра, вполголоса
матерился и снова растягивался на голых досках.

Скрипнула дверь, и в ярко-голубом проеме появилась чья-то фигура.
Иннокентий, щурясь после темноты, попытался разглядеть вошедшего.

- Выдь-ка, Желудок, - Кабаков помедлил минуту на пороге, привыкая к
полумраку хибары, и шагнул внутрь. - Чего взаперти сидеть?

- От мух да от гнуса спасенья нет, - проворчал конопатый. - Лошади-то
рядом - вот и роятся...

Василий присел на край грубо сколоченного топчана, мотнул головой в
сторону двери:

- Живо.

Когда они остались вдвоем со Стахеевым, Василий сказал:

- Значит, говоришь, Кешка, не взяли в армию?..

- Грыжа у меня, ты ж знаешь, - с застенчиво-льстивым лицом произнес
Стахеев.

- Не помню.

- Забыл, значит...

- По правде сказать, физию твою не враз признал. Видать,
действительно память слабеть стала.

- Неужто и то забывать стал, как мы с тобой?.. - с
элегически-скорбной миной на лице начал Иннокентий.

- Помню, - прервал Кабаков.

Просительно глядя на атамана, Стахеев заговорил:

- Ты б хоть рассказал, как все годы-то эти жил... - И зачастил словно
боясь, что Василий не даст ему договорить: - Другой ты стал, другой
совсем. Раньше-то, помню, все одно мне вдалбливал: не пачкайся, Кешка, в
кровушке человечьей - липкая-де она...

Кабаков помрачнел, его тяжелый неподвижный взгляд остановился на
румяном от выпитой ханжи лице Иннокентия. Стахеев осекся, встретившись
глазами с этим свинцовым взглядом.

- Вопросики ты, миляга, подсыпаешь... Насчет кровянки, Кеш, правильно
я гутарил: липкая она. Но и другое в толк возьми: убить - это только в
первый раз трудно... А воды-то много утекло, всему научиться было время...

Стахеев подавленно молчал, как бы боясь взглянуть на Василия. А тот,
напротив, уставился на него долгим немигающим взглядом. Потом снова
заговорил:

- Ну ладно, мобилизовали тебя в вохру. Так чего ж тебе не жилось,
зачем ко мне напросился?

Стахеев потерянно пожал плечами, робко поднял глаза на Василия.

- Обрадовался, когда тебя узнал... Ни о чем не думал - кинулся к
тебе, и всё...

- А теперь жалеешь...

- Н-не знаю... - неуверенно ответил Иннокентий. - Назад-то пути
нет...

- Молодец, что не врешь, - Василий хлопнул Стахеева по плечу и
поднялся.

Постоял с полминуты, раскачиваясь на носках. И с ядовитой усмешкой
произнес:

- А насчет воспоминаний... Помню ведь я, как ты от меня ушел.
Чистеньким захотел быть... Ну и как оно, в чистоте-то себя содержать?..

Понизив голос до яростного шепота, Кабаков сказал:

- Пришить бы тебя, человеколюбца... Да может, исправишься, бес тебя
ведает...

Василий подошел к двери, чуть приоткрыл ее, с минуту смотрел в щель,
потом вернулся к нарам. Заговорил вполголоса:

- Я ведь, Кешка, оттуда, из Харбина, пришел. А назад не хочу -
намыкался... И здесь жить не сумею - позабыл, как да что.

Он сел рядом со Стахеевым, схватил его за плечи, всмотрелся в лицо.

- Отсидимся, Кеш, с полгодика - всё одно краснюкам хана скоро, немец
к самой глотке подобрался... А потом заживем...

- Это на какие шиши? - с недоверчивой ухмылкой спросил Стахеев.

- Я, думаешь, зря сюда пришел?.. Мне один старичок, помирая, словцо
сказал - где атаманскую казну в двадцать втором году сховали... когда
большевики внезапно ударили.

- Так чего ж ты спешил-то? - все так же недоверчиво сощурился
Иннокентий. - Коли красным каюк придет, тогда бы и приезжал, без хлопот
свое добро забрал.

- В том-то и дело, что торопиться приходится. Не я один про тайну
старикову узнал. Опередить надо...

- А я-то как помогу?

- Ты здесь все ходы и выходы ведаешь, как-никак никуда не уезжал. А
меня - появись я на людях - враз сцапают, не знаю ведь я вашей жизни.

- Уйти отсюда хочешь?

- Не сразу. По золотишку надо еще ударить да с Шаманом разобраться...

Шаманом в банде звали орочена с обветренным морщинистым лицом - того
самого, чей испытующий взгляд несколько раз ловил Стахеев.

- А чего он-то тебе мешает? - простодушно спросил Иннокентий.

Кабаков скрипнул зубами и стукнул себя кулаком по колену.

- Я бы его... Давай, говорит, по продуктовым складам, по баржам...