нами история одного или нескольких Меканикусов. Здесь же находилась
старинная торговая книга. Отец больше всего удивился ей.
торговую книгу и как раз за эти годы. Наши дальние родственники,
Меканикусы из Гента, привозили ее моему отцу как семейную реликвию: Зачем
понадобилось замуровывать такую же? Да и, вообще, зачем нужна была вторая
книга?..
крупных торговцев всегда ведется еще одна книга. В одну пишется одно, а в
другую:
Мало ли что... Бывает, что приказчик за известную плату передает другой
фирме секрет хозяина, а без секретов в торговом деле никак нельзя...
В лицее я стал отличаться прилежанием, особенно по точным наукам. Однажды
не без хвастовства я сказал, что могу быть только химиком, даже если
захочу стать кем-нибудь другим, - мне нельзя... Мы, Меканикусы, происходим
от древних алхимиков Фландрии.
Вольфгангу Матерну назавтра встретить меня насмешливым выкриком:
уж мне неприятны.
Меканикусов повествовал о своей жизни и приключениях.
без больших ошибок могу воспроизвести по памяти. Да, род Меканикусов
действительно шел не от рыцарей...
того, первый из Меканикусов, шагнувший к нам со страниц найденной
рукописи, был до обиды безродным, чумазым и вороватым пареньком. К чести
его можно сказать, что в своих записках он был чистосердечен, в своих
действиях - находчив и смел.
память) первый из Меканикусов начинал свои повествования, - рожденный от
честных родителей в год, который не знаю, в деревне, названия которой не
помню, начинаю эту историю в назидание своим потомкам - наследникам моего
славного и могучего ремесла; пусть умножают они опыт и знания, пусть
продолжают эти записки. И бог да поможет им, как он помогал мне в моих
трудах и многочисленных испытаниях. То, что я остался жив, несмотря на
непрерывные невзгоды, до сих под удивляет меня. Я видел голод и мор,
пережил войны и плен. Тело мое хранит следы от воинских ран и страшных
орудий пытки.
блестящие турниры и кровавые усмирения народных мятежей. На моей памяти
гибли и воскрешались графства. На моей памяти десятки различных народов
топтали своими конями древнюю землю Брабанта и Намюра*. Я видел
воинственных, никогда не расстававшихся с мечом священников и набожных
вассалов, которые мечтали только о том, чтобы стать приорами монастырей, в
надежде, что имя святого остановит кровавые устремления соседей-баронов.
своего отца, высокого и крепкого крестьянина; помню мать, окруженную
оравой кричащих ребятишек. Я не уверен, что это были мой отец и моя мать -
мне всегда доставалось больше тумаков, чем старшим или младшим братьям.
Правда, сейчас, на склоне лет, я думаю, что каждый из моих братьев мог
считать пинки и затрещины, падающие на его долю, гораздо более ощутимыми,
чем те, что приходились остальным.
1250 году. Мне было шесть или семь лет, когда мы, возвращаясь с ярмарки,
были застигнуты конным отрядом какого-то кастеляна. При первом же шуме я
спрыгнул с телеги и спрятался в кустах. Со стороны дороги доносились
какие-то крики, ржание коней. Гремя колесами, промчались по дороге
повозки, и все стихло. А я все сидел в кустарнике, боясь шелохнуться.
Он был холоден, как утренняя земля, на которой он лежал. Я прижался к
нему, тряс его за плечи, но напрасно. Со стороны болот медленно наступал
густой туман. Солнце поднималось все выше и выше, а туман становился гуще,
воздух все более холодным. Я не плакал. Слишком грубым было мое
"воспитание", да и жили мы тогда в очень жестокий век. Это замечание может
вызвать удивление, так как только недавно мы все были свидетелями
величайшей битвы, в которой ткачи и валяльщики, шерстобиты и кузнецы
разбили высокомерное и жестокое французское рыцарство
короля-фальшивомонетчика Филиппа IV*. Многие порицают наших славных
горожан за жестокость, которую мы якобы проявили в этой битве.
доспехи. Все помнят ту огромную кучу золотых шпор, которую мы сложили на
городской площади.
Артуа, нашедшего свою смерть от копья чесальщика шерсти из Варегема. Надо
полагать, что в случае победы французских рыцарей на городской площади
была бы сложена куча не из шпор, а из голов наших смелых фландрцев.
приходит конец и что недалек тот день, когда над землями дорогой нам всем
Фландрии воцарится божий мир.
на моем месте, - я пошел по дороге. Мне некого было ждать, и никто не стал
бы искать меня. Дом свой я и не пытался найти, так как уехали мы от него
далеко. Помню, что мы проезжали две или три крепости, помню большие мосты
над быстрыми реками...
и голые горы Арденн. Я шел весь день. К вечеру, прокравшись сквозь
открытые ворота какого-то замка, я отыскал вход в трапезную
монахов-каноников. Один из них пожалел меня и хотел накормить, но
появившийся в трапезной важный рыцарь увел меня в другую комнату и стал
расспрашивать. Я повторил свой рассказ, сказал, что мой бедный отец все
еще лежит на дороге к замку...
дорогу и запретил канонику проводить меня.
чтением многих хроник и летописей, я знаю, что нечестиво топтал своими
босыми ногами камни, по которым шли римские легионы Цезаря *. Шли, чтобы
начисто уничтожить славные племена, населявшие древние земли Брабанта и
Генегау, Фландрии и Артуа. По этим же дорогам шел первый наш епископ -
святой Серваций, неся бедным язычникам крест и имя Иисуса Христа. Правда,
насколько я знаю епископов, они редко ходят пешком, предпочитая крытые
повозки на высоких, обитых железом колесах, и за ними всегда едет целый
обоз с хлебом и вином, медом и искусно приготовленным мясом, а впереди и
по бокам скачут рыцари - вассалы епископа, но все могло быть по-другому в
те далекие времена.
возвращавшимся из святых земель Палестины или из Рима, слышал десятки
удивительных рассказов о войнах и о разбойниках, о нравах христианских
королей и халифов Востока. Старался я услужить странникам чем и как мог,
получая в награду чаще всего зуботычины.
рубцами и шрамами. На левой руке у него остался только один палец. Он
долгие годы воевал с сарацинами в Палестине, но, когда христолюбивое
воинство крестоносцев в священной войне за гроб господен связало себя
вассальной зависимостью со злонамеренными язычниками - персидскими
монголами, не захотел мириться с таким кощунством и, покинув Палестину,
вернулся домой.
было отдано за долги аббатству, и монахи не пустили законного владельца
даже на порог. Обиженный и озлобленный, он стал промышлять нищенством, а
где было можно - и воровством.
чем доброхотное подаяние, так как, несмотря на все несчастья свои, он
никак не мог расстаться с воспоминаниями о героических битвах, о штурмах
крепостей, о многодневных переходах в безводных пустынях, когда доблестные
христианские воины падали замертво от жары и жажды, устилая своими
благородными телами путь к крепостям неверных.
попадавшихся на нашем пути, но рассказы его не производили на людей
впечатления, так как к тому времени многие осмеливались откровенно
смеяться над подвигами, а особенно над неудачами славных крестоносцев.
Надо полагать, что, нанося мне удары, он переносился мыслью в осажденный
город, так как если бы я не вырывался от него, то, по-видимому, протянул
Шилова Юлия
Мережковский Дмитрий
Конан-Дойль Артур
Каргалов Вадим
Орлов Алекс
Володихин Дмитрий